Владимир Пистоленко - Памятное лето Сережки Зотова
Любивший рапорты Витя Петров немедленно доложил:
— Учащиеся шестого «Б» класса, а также других классов Потоцкой неполной средней школы, работающие во второй бригаде, нормы выполняют все, как один. А некоторые даже перевыполняют. Дисциплина хорошая.
— Ты бы еще добавил: классный организатор шестого «Б» класса Петров, — не упустил случая подшутить над товарищем Володя Селедцов. — Он, Павел Иванович, как привез первую бочку воды, рапортовал кашеварке: тетя Груня, бочка воды доставлена в срок. Вода, можно сказать, нормально мокрая. Водовоз Петров.
И Селедцов, хотя было темновато, продемонстрировал, как рапортовал Витя кашеварке.
— Павел Иванович, а бригадир говорил вам что-нибудь о нас? — спросил Ваня Пырьев.
— Говорил. В общем, он доволен. Хвалит. Ну, а кто все-таки впереди идет?
Оказалось, что ответить на этот вопрос никто не может. Все одинаково стараются.
— Как же так, — удивился Павел Иванович, — стараются-то, возможно, все, и одинаково, но результаты обычно бывают разные.
— Можно мне сказать? — подняв руку, спросил Костя Жадов. — У нас, Павел Иванович, пока еще никакого соревнования. Каждый сам себе вкалывает, и все.
— Э, друзья мои, так дальше не пойдет, не годится. Как же вы дошли до жизни такой? — пошутил Павел Иванович. — Прохлопали, да?
— Конечно, прохлопали, — согласился Витя Петров. — Это я виноват. Ничего, завтра возьмемся.
— Вот это разговор настоящий, — одобрил Павел Иванович. — Пусть все на стане знают, кто за что борется и как выполняет свое слово.
Павел Иванович не раз поглядывал в сторону Наташи Огородниковой и был немало удивлен ее безучастием. Он знал ее как бойкую девочку, острую на язык.
— Огородникова, почему ты нынче такая неразговорчивая? — спросил он.
Наташа молча поднялась, постояла, затем хотела что-то сказать и, не промолвив ни слова, всхлипнула, закрыла лицо ладонями и бросилась бежать к стану.
У копны наступила тишина. Неловкая, напряженная.
— Что с Наташей? А? Ребята! — спросил Павел Иванович.
Тогда Ваня Пырьев шепотом сказал:
— У нее, Павел Иванович, папу… на фронте убили. Вчера пришло извещение.
Павел Иванович уже не раз видел детские слезы и вот такое же тяжелое горе, как у Наташи Огородниковой.
Болезненная спазма сжала сердце, прервала дыхание. Павел Иванович всей грудью вздохнул и поднялся.
С трудом сдерживаясь, стараясь казаться спокойным, он заговорил:
— Вот, ребята, что такое горе. Вот оно какое. Мы жили и не знали его. А оно пришло к нам. Пришло! Но не само. Его принесли те, кто хочет господствовать над другими. Над всеми людьми. Ради своей наживы, ради миллионов… Но это им никогда не простится, не забудется. Чего бы это ни стоило, а мы воткнем в их могилу осиновый кол. Фронтовики там, а мы здесь сделаем все для этого! — Павел Иванович поднял крепко сжатый кулак. — Те, кому нужна война, навсегда запомнят, что мы обид не прощаем и за каждую обиду платим сторицею и отплатим!..
Тяжело прихрамывая, Павел Иванович направился к стану. За ним потянулись ребята. Шли и молчали. И казалось, что это уже совсем не те мальчишки и девчонки, которые вот только делились своими незатейливыми новостями.
Сергей тоже пошел со всеми. Случай с Наташей Огородниковой живо напомнил ему тот зимний день, когда он узнал о гибели отца. На сердце стало так тоскливо, что упал бы и грыз землю.
Во время ужина снова пошли разговоры. Сергей нехотя хлебал лапшу и молчал. Ему хотелось отойти куда-нибудь в сторону, завалиться на копну и лежать одному, чтоб никого не видеть и не слышать.
Павел Иванович говорит: заплатят тем, кто затеял войну. Хорошо, если знаешь, кому платить, а вот если все это и вправду, как говорят Манефа Семеновна и старец Никон, как написано в Библии, что бог послал войну и всякие бедствия? Кому тут платить будешь? Богу? А что? И ему не может быть прощения. Если ты бог и все можешь, то делай по совести, чтоб никому обид не было. Разве можно так измываться над людьми? А вообще никто как следует ничего не знает. Вон учителя объясняют, что никакого и неба вовсе не существует. Все запутано, ничего не поймешь. Вот если бы взять да подняться на самую большую высоту, куда самый лучший самолет долететь не может, подняться бы и поглядеть, как там и что…
После ужина Витя Петров сообщил Павлу Ивановичу, что ребята устроили ему постель в будке. Классный поблагодарил их, но спать в будке отказался, сказал, что там душно и они вдвоем с Зотовым устроятся на воздухе, на душистой траве.
— Не возражаешь, Сергей? Ты ведь рыбак, а рыбаки любят свежий воздух. Так? У меня одеяло есть шерстяное, солдатское, и шинель. Шинель постелим, а одеялом оденемся. И тебе, я видел, бабка узел навязала. Думаю, не замерзнем.
— Можно и на траве, — охотно поддержал учителя Сергей.
— Тогда мы вам, Павел Иванович, сейчас сена натаскаем, — сказал кто-то из ребят, и тут же несколько человек побежали к развороченной копне.
— Сергей, — позвал из-за будки чей-то голос, — иди-ка сюда на минутку.
Сергей нехотя пошел на зов.
За будкой стоял Ваня Пырьев.
Увидев председателя совета отряда своего класса, Сергей догадался, что тот, видимо, собирается о чем-то говорить с ним по секрету.
— Ну? — спросил Сергей.
— Ты не нукай, — строго сказал Ваня. — Иди ближе.
Сергей подошел.
— Ты почему так ведешь себя?
— Веду, как умею. И нечего.
— Ты как обращаешься с учителем? Ребята побежали за сеном для вашей постели, а ты и с места не тронулся. Господин какой!
Сергея взяла досада: действительно проморгал. Не догадался.
— Ну и пусть бегут, а я сам чуть на ногах стою.
— Или переработался? — насмешливо спросил Ваня Пырьев.
— Попробуй на лобогрейке, узнаешь.
— Так, может, и ты, как Павел Иванович, вилами скидывал? — не унимался Ваня Пырьев.
— Ну и скидывал, — не зная зачем, соврал Сергей.
— Нет, правда? — Голос Пырьева сразу подобрел. — Тогда дело другое, всем понятно — скидывать не то, что гонять лошадей. А ты, значит, молодец, Сережка, правильно сделал, что подсменил. А ему, я так думаю, помаленьку нужно помогать. Видел, как он от копны пошел? Прихрамывает. Значит, нога болит у человека. А он, понимаешь, никому ни слова.
Ваня Пырьев обнял Сергея за плечи, и они мирно вышли из своего укрытия.
Сергей шел и ругал себя — зачем соврал Ване? А вдруг тот подойдет к учителю и спросит: расскажите, мол, Павел Иванович, как работал Зотов, хорошо ли, мол, справлялся на скидке.
Но Ваня не стал спрашивать, пожелал Павлу Ивановичу доброй ночи и ушел в будку.
Улеглись спать. Хотя Сергей сразу же закрыл глаза, пытаясь заснуть, но ему не спалось, набегали разные мысли. Думалось и о том, что ребята не очень приветливо отнеслись к нему, должно быть, из-за того, что не со всеми выехал в поле, а Павел Иванович заметил это и не дает его в обиду. Думалось и о Наташе Огородниковой. Убивается девчонка… А как не убиваться? Потерять отца — сказать легко, а пережить в тысячу раз труднее. Сергею жаль Наташу. И себя тоже. И так на душе тоскливо, что, кажется, ни на что и не глядел бы. А насчет войны правильно говорил Павел Иванович. Из-за нее и у Сергея вся жизнь перевернулась. Если бы не война и был жив отец, Манефа Семеновна не толкала бы его к своему старцу и к этому полудохлому Силычу. И уже в который раз задает Сергей себе вопрос: а не сбежать ли куда-нибудь? Но куда сбежишь? Куда подашься? И без него много бездомного люду. Пошатаешься голодный да и вернешься в Потоцкое, все к той же Манефе Семеновне. Думал он и о том, что завтра придется подсменить Павла Ивановича хотя бы на полкруга, чтобы при случае, если кто из ребят спросит, Павел Иванович мог подтвердить, что Сергей действительно не только погонял лошадей, но и работал скидывальщиком.
Сергей прекрасно понимал, что сидеть на заднем стульчике лобогрейки совсем не то, что на переднем, и уж если он сегодня только погонял лошадей и вконец измаялся от жары, то что же будет на скидке? Но все-таки поработать, как другие люди, надо. «Постараемся недельку, пускай две словом, на сколько Манефа Семеновна оставит, покажем, что и мы не хуже людей, а потом хоть и назад в поселок».
Снова вспомнил Сергей старца Никона… И навязались же они на его голову.
Тихонько на локте приподнялся Павел Иванович и заглянул в лицо Сергею.
— Ты не спишь?
— Нет, — так же шепотом ответил Сергей.
Павел Иванович снова лег.
— Завтра, Сережа, нам с тобой придется поднажать. Сегодня работала только одна наша лобогрейка — сенокосилки, конечно, не в счет, — а завтра Семибратова пришлет еще одну. На ней девушки будут работать. Нам никак нельзя отставать, наоборот, нужно быть впереди.
— С ними трудно будет справиться. Бригадир говорил, там три человека на машину: один погоняльщик да две лобогрейщицы. А вы один на скидке.
