Владимир Пистоленко - Памятное лето Сережки Зотова

Пистоленко Владимир Иванович

Памятное лето Сережки Зотова

Посвящаю внучке Тане

БУДЕМ ЗНАКОМЫ

Сквозь открытое окно солнечный луч проник в комнату, забрался на небольшую деревянную кровать и пополз по лицу Сергея. Дойдя до носа, он на мгновение задержался и затем, словно вдруг решившись, начал озорно щекотать нос спавшего мальчика. А Сергею снилось, будто он играет с Шариком. Шарик встал на задние лапы и шершавым языком старательно облизывает другу лицо. Сергей пытается оттолкнуть рыжего, увернуться, ему щекотно, он смеется и чихает…

Мальчик сел на постели, поджав под себя ноги, оглянулся — Шарика нет. Куда спрятался?

Спрыгнув на пол, Сергей осмотрел все углы комнаты. Собаки нигде не было.

Дверь из сеней открылась, и, согнувшись, чтобы лбом не стукнуться о косяк, в комнату вошел широкоплечий, громадного роста человек. Это был отец Сергея — Николай Михайлович Зотов. Голубая майка плотно обтягивала его могучую грудь. Серые брюки старательно отутюжены. Чисто выбритое лицо улыбалось. Голубые глаза под черными, немного лохматыми бровями блестели весело.

— Встал?

— Ага…

— Ты что, сын, вроде какой-то задумчивый?

— Шарика ищу. Был, а нет.

— Так он же во дворе. И все время со мной. Я там ворота взялся чинить…

Отец распахнул дверь и, чуть подавшись вперед, крикнул густым, могучим басом:

— Ша-рик!

Сергей даже опомниться не успел, как, прошмыгнув между ног Николая Михайловича, в комнату влетел, словно небольшой огненный шар, рыжий пес. Он был так доволен приглашением, что слегка повизгивал от восторга и, не зная, как выразить свою беспредельную радость, бешено носился по комнате. А Николай Михайлович и Сергей молча смотрели на него и довольно усмехались.

— Так где был Шарик?

Сергей смущенно пожал плечами.

— Ты его, должно быть, во сне видел.

— Правильно, — обрадовался Сергей. — Конечно, во сне!

А Шарик в это время подпрыгнул, перевернулся в воздухе и плюхнулся у ног Сергея, подняв кверху все четыре лапы. Он, видимо, устал и, широко раскрыв рот, часто-часто дышал. Он даже зажмурил глаза, будто ни на кого и ни на что не обращает внимания. Но едва Сергей шевельнул рукой, чтобы погладить его, как рыжий комок снова взвился и еще быстрее закружил по комнате. Сергей за ним. Беготня закончилась тем, что Шарик остановился, поднялся на задние лапы и, довольный, помахивая коротким хвостом, заковылял к своему хозяину. Когда же Сергей подбежал к нему и, прижавшись, начал гладить, Шарик проделал все то, что несколько минут назад Сергей видел во сне.

— Не давай лизать себя! — прикрикнул отец.

— Не лижись, — строго сказал Сергей и слегка отстранился от пса.

Тот догадался, что им недовольны, и с беспокойством взглянул сначала на младшего, потом на старшего хозяина.

— Да ты не бойся, дурень, — добродушно пробубнил Николай Михайлович, — ты же хороший пес. И мы с Сережкой тебя очень любим. Только не надо лизать его. Вот и всё.

Шарик напряженно слушал, будто хотел понять и запомнить каждое слово, а когда старший хозяин наклонился и потрепал его по спине, изловчился и, желая доказать, как хорошо все усвоил, ловко лизнул ему губы.

Сергей ликовал. Николай Михайлович тоже посмеивался и добродушно отчитывал опять развеселившегося пса.

У Зотовых Шарик жил недавно, с минувшей зимы. И достался он им случайно.

Дело было в декабре. Однажды в выходной, вечером, отец и сын пошли немного прогуляться. На дворе уже стемнело. Мела небольшая поземка, и под ногами похрустывал свежий снежок. В такую погоду только и гулять.

Дорогой им послышалось, будто где-то неподалеку скулит собака.

— Это она плачет? — поинтересовался Сергей.

— Видно, хозяина, зовет, — предположил отец.

Гуляли долго. Дошли почти до станции. О собаке забыли. Но на обратном пути снова услышали ее. Теперь она уже не скулила, а протяжно и тоскливо выла.

— Пап, слышишь, опять хозяина зовет.

— Да вот… зовет… — как-то неопределенно сказал отец.

Остановились, прислушались. Вой доносился откуда-то со стороны реки.

— Может, пойдем узнаем? — предложил отец.

— Пойдем, — охотно согласился Сергей.

Они свернули в переулок и двинулись на собачий вой. На пустыре неподалеку от реки нашли собаку. Она была привязана к телеграфному столбу и стояла на небольшом пятачке, видимо ею же утоптанном, среди свежего сугроба.

Увидев людей, собака перестала выть.

— Кто же это привел тебя сюда на погибель? — с сочувствием сказал Николай Михайлович. — Да еще привязал… — недовольно добавил он. — Ты бы, глупая, перекусила веревку, и все. Или, может, кусать нечем, зубы от старости повыпали?

— Пап, давай отвяжем, — попросил Сергей.

— Ну что ж, можно попытаться, — согласился отец и стал осторожно по сыпучему снегу подбираться к собаке.

Сначала казалось, что собака покорно следит за приближающимся человеком, но, когда он очутился совсем рядом, она оскалилась и зарычала. Правда, тихо и беззлобно, скорее, не для угрозы, а ради порядка.

— Успокойся, глупая, — ласково заговорил Николай Михайлович, — мы же тебе ничего плохого не сделаем. Наоборот, хотим выручить. Тебя здесь и волк может сожрать, да и замерзнуть не мудрено. Ночью, похоже, метель разгуляется…

Он подобрался к самому столбу, снял варежки и стал отвязывать веревку. Оказалось, что это не веревка, а провод. Потому-то собака и не могла перекусить его.

Распутав узел, отец отпустил один конец, а другой потянул к себе. Провод не был привязан, а только продет в кольцо ошейника и свободно выдернулся оттуда. Очутившись на воле, собака бросилась бежать прочь.

— Видел, как припустила? — добродушно рассмеялся отец. — Каждое живое существо, брат, свободу любит.

Они немного постояли, пока освобожденная пленница не скрылась в переулке.

— Пап, а зачем ее тут привязали? — поинтересовался Сергей.

— Вот и я об этом думаю. — Николай Михайлович помолчал, затем сердито добавил: — Взять бы того, кто привязал, да самого к столбу на часок. Чтоб знал, как издеваться над животным.

— Пап, она домой побежала? — не унимался Сергей.

— Куда же еще? Только там ее, пожалуй, не очень-то ждут.

— Почему? — недоумевал Сергей.

— Уж если привязали здесь, то, значит, не очень нужна. Гляди возьмут да снова сюда приволокут, и тогда бедняге ночью конец. Ну ладно, хватит разглагольствовать, двинулись. А то мама небось заждалась ужинать.

Отец взял Сергея за руку, и они торопливо зашагали домой. Ненароком оглянувшись, мальчик остановился словно вкопанный и потянул отца за рукав.

— Пап, гляди!.. Гляди…

Приотстав всего лишь на несколько шагов, слегка прихрамывая, следом за ними шла собака. Хотя на дворе уже были сумерки, Сергей сразу же узнал ее.

— Это она, да, пап, да? — обрадовался Сергей.

— Верно, наша знакомая, — подтвердил Николай Михайлович.

Остановились. Собака тоже встала. Николай Михайлович негромко присвистнул. Она подошла чуть поближе.

— Да ты, оказывается, хромаешь.

— Пап, давай возьмем ее к нам, — стал упрашивать Сергей.

— Как бы мама не заругалась. Ну, да будь что будет. Двинулись, пес, мы тебя не обидим.

Собака пошла за ними, пошла все так же нерешительно, останавливаясь на каждом шагу.

Гостью почти втолкнули в комнату. Поджав хвост и боязливо озираясь, она села у самого порога. Ее била частая и сильная дрожь.

Увидев незнакомку, мать всплеснула руками:

— Откуда чудо такое?

— Да вот, понимаешь, наша с Сережкой находка.

И отец подробно рассказал о собаке. Мать не стала их ругать, а только спросила, не больная ли она или вообще, может, какая-нибудь ненормальная. Не зря же хозяева решили избавиться. Видно, за ней все-таки что-нибудь плохое водится.

— А я думаю, тут причина в старости, — возразил отец. — Есть такие скверные люди, держат животину, пока она помоложе, а чуть состарилась — со двора долой. Разве не бывает так?

Мать ничего не ответила, только вздохнула и вышла на кухню. Вскоре она вернулась с чашкой в руках.

— Ну-ка, похлебай тепленького, а то все еще дрожишь.

Отец хитровато подмигнул Сергею: мол, все в порядке…

Собака с жадностью накинулась на еду, то и дело пугливо посматривая на новых хозяев. Вылакав все и чисто вылизав чашку, она вдруг осмелела и, прыгая на трех ногах, выбралась на середину комнаты. Здесь, на свету, гостью можно было хорошо рассмотреть со всех сторон.

Собака оказалась невысокой, приземистой, ярко-рыжей масти. Шерсть на ней лежала гладко и даже блестела. Уши небольшие, очень подвижные. Они то становились торчком, то вяло обвисали. Под темным пятачком носа два редких пучка черных длинных щетинок. Усы. Грудь широкая. Передние лапы-коротышки вверху далеко поставлены одна от другой, а внизу почти касаются друг друга, причем ступня каждой вывернута наружу. Хвост прямой, короткий, словно его кто-то обрубил.