Елена Чудинова - Лилея
— Какая страшная смерть, — тихо прошептала она, но Ан Анку услышал.
— Да, смерть страшная, — глухо ответил он. — Только едва ли страшней смерти тех семерых детишек на ферме под Го-де-Прэ, которых сожгли живьем в амбаре. Тридцати дней не прошло, их души витают еще низко. Пусть детки порадуются.
Один из синих, втянутый неглубоко, пробовал выбраться лежа. Быть может, он оказался бы успешен, как во всяком случае казалось вначале, когда б не совершил роковой ошибки. Проползши с десяток футов, он оперся о песок обеими ладонями. Руки, отягощенные телом, тут же принялись быстро погружаться. В страхе солдат успел их выдернуть, но для того ему понадобилось опереться на колени и тяжесть вновь переместилась. Теперь уже погружались колени. Впавши в панику, нещасный заметался по песку, силясь найти безопасное положение, неистово крича.
Какие грязные проклятия, какие горячие мольбы, какой грубый хохот совершенного безумия и сколь по-детски жалобный плач неслись к небесам!
Не враз Елена поняла, что синих фигурок на белом песке сделалось намного меньше.
Оставшиеся на безопасных местах, группы уцелевших цеплялись друг за дружку — то ли для того, чтоб не соскользнуть, то ли попросту от ужаса. Они глядели на берег, такой безопасный и столь трудно достижимый. Один солдат показал товарищам рукою на стоявших на берегу. Ан Анку махнул в ответ шляпой.
Пушка погружалась быстрей людей, от нее уж торчал только край жерла.
Вдруг не синяя фигурка, вовсе далеко, привлекла внимание Нелли. Коричневый человечек, верно, выскользнувший из ворот, шел в направлении берега. Затем он остановился и вдруг взлетел, как во всяком случае показалось Елене, прежде, чем она сумела разглядеть в руках монаха длинный шест. Оказавшись с помощью прыжка на шесте рядом с ближним из погибавших, монах, верно, вступил в ним в разговор, и только потом, с большою осторожностью, продел человеку под мышки что-то вроде петли. Отпрыгнувши назад, к воротам, утвердившись на твердой почве, монах принялся тянуть веревку. Верно сила в нем была недюжинная, поскольку человек выскочил из песка как репка из грядки.
— Чего это монах пожалел синего? — вскинулась Катя.
— Так на то он и монах, нам не понять. Ну да монахи тож не безголовы. Найдется у братьи глубокая келейка для грешника, чтоб не вытворил ябеды. И на двух найдется, и на трех.
Последние слова Ан Анку произнес ввиду того, что рядом с первым монахом возник второй, а все жертвы песков, что могли увидеть сию сцену, теперь отчаянно тянули к монахам руки. Монах с шестом начал было примериваться вновь, но отчего-то передумал, осенил себя глубоким крестным знамением и вместе со своим товарищем пошел к воротам, увлекая обессилевшего солдата.
Новый страшный крик огласил воздух. Кричали уцелевшие на своих безопасных островках синие, и Елена не враз поняла, почему.
Исполинский черно-лазоревый вал мчался со стороны окоема, он летел по пескам как галопирующая лошадь. Он и казался лошадью сказочных гигантов, и белая пена гребня стелилась чудовищной гривой.
Там, где только что, куда ни кинь взгляд, белели пески, раскинулась водная гладь, еще волнующаяся, но уже без неистовства.
А вал делался все ближе, все выше. Словно играющая рука подхватила, подбросила синие фигурки людей, чаявших себя почти спасенными. Люди, погруженные в песок по шею, и погруженные по пояс, и погруженные по колено — в мановение ока исчезали под водой.
Вал достиг прибрежной полосы и вдруг затих, а черноголовые овцы в десятке шагов продолжали щипать жесткую невкусную траву.
Гора Святого Михаила превратилась теперь в остров, безмятежно отраженный в пучине.
Только теперь подруги взглянули друг на дружку, и каждая прочла свое волненье в лицах двух других.
— Не одну осаду выдержала Гора Святого Михаила с древних лет, — сказал Ан Анку. — Но нам теперь пора. А все ж жаль, что не довелось разжиться пушкою.
— Отчего прилив был столь быстр? — спросила Елена уже по дороге. Земля, после того, как река Куэнон осталась позади, изменила свое обличье. Травы сделались чахлы, деревья низки.
— Да он тут всегда таков. Здешние знают. Лучше тебе расспросить потом Белого Лиса, он объяснит по-господски, с наукою.
Путники шли теперь по дороге, окруженной, словно двумя высокими стенами, непролазными зарослями дрока.
— Каков человек Белый Лис, Ан Анку? — спросила Елена.
— Коли ты сама не видала, так лучше я ничего не скажу, — Ан Анку скользнул по собеседнице непонятным взглядом. — Он таков, что его слушают одновременно и Ларошжаклен и Стоффле. А это чего-нибудь да стоит. Синие знают, без Белого Лиса мы станем как без головы. Оттого так легко и повелись они на мою лесу. Надо бы и мне вырезать шест, нето я как без рук.
Колючий дрок глядел на проходящих тысячею желтых глазок. Нелли вдруг поняла, что сего дрока очень боятся синие. Мыслимо ли различить среди этих желтых цветов вороненые стволы?
— Кто рыбу обгладывал, рыбою будет обглодан,Водою упьется тот, кто пил вино,
— запел Ан Анку.
— Канет в пучине город царя Гранлона,Ис, многобашенный город, уйдет на дно!
— подхватила Нелли. Уж что что-что, а бретонские песни она неплохо знала.
Солнце стояло в зените. Дальние очертания леса сулили тень. Ан Анку все пел старые баллады, улыбаясь синими глазами то Нелли, то Кате, но все избегал, избегал глядеть на Парашу.
ГЛАВА XVI
По дивно зеленой Нормандской лощине бежал человек, спасаясь от собак. Был он молод, высок ростом и белокур, но одет престранно — античным римлянином, если бы римлянину понадобилось беречься от стужи и холода. Некроенное его одеяние хлопало на бегу, еще немного, и собаки догонят, вцепятся зубами в складки, собьют наземь, загрызут… Собаки отставали, покуда отставали, эти красноглазые огромные собаки с синей как василек шерстью…
Человек поравнялся с Нелли — он нисколь не запыхался, хотя бежал изо всех сил.
«Помоги мне, — произнес он спокойным, красивым голосом. — Спрячь меня в своем дому!»
Собаки приближались, огромные собаки размером со свиней, с их клыков падала красная пена.
«Но разве дом мой надежен от них? — Встревожилась Нелли. — Они никогда в нем до тебя не доберутся?»
«Доберутся, пожалуй. — Беглец глядел на нее светлыми глазами. — Только не сейчас, лет через сто, да еще с четвертаком. Быть может это только отсрочка… Но все-таки спрячь меня!»
«Бежим! — первая собака уж летела на них, подобная уж скорей кабану, с тяжелой скоростью кабана и огромными его клыками. Синяя шерсть стояла дыбом. — Бежим!!»
Не враз Елена поняла, что лежит под теплою шкурой на ложе из водорослей в просторной тайнице. От предыдущей она отличалась тем лишь, что кое-где можно было встать в полный рост.
Параша с Катей уж хлопотали о завтраке, припасы для коего оказались опять поставлены неведомыми благодетелями. От маленького горшочка точился цветочный аромат меда, но глаз больше радовала тяжелая объемистая миса.
— Ишь ты, вроде как блины! — Параша принюхалась с довольною миной. — Ржаные, что ль?
Испеченные без масла большие блины оказались суховаты, а вкус их отдавал не рожью, а, как ни чудно, гречей.
— Галеты у нас едят чаще хлеба, — Ан Анку соорудил из своего блина сверточек с медом. — Хлеб в нашей Бретани праздничная еда, а живы мы больше гречихой, яблоками да морскими гадами.
В убежище нашлась и бутылка, но не с вином, а с бодрящим и чуть хмельным напитком, похожим на квас. Елена догадалась, что это сидр.
Они по-прежнему избегали селений, но видные кое-где строения хуторов и высокие церковные башни изобличали, что строят в этом краю уже не из белого известняка, как в Нормандии, но из бурого гранита. Неподатливый к человеческим усилиям, камень вынуждал строителей делать дома поменьше и пониже, а храмы проще и строже. Казалось, вовсе недавно путники вышли из непролазной чащи, но теперь перед ними лежали справа и слева от узкой дороги крестьянские поля, каждое — огороженное вековым земляным валом, укрепленным корнями яблонь, клонящих долу отяжеленные вызревающими плодами ветви. Дрок и вереск, в коих яблони стояли по пояс, делали каждое поле как бы окруженным неприступным забором. Нелли не могла не подумать, что удобно здесь воевать.
— Синие заставляют фермеров прорубать для себя прямые просеки через поля и леса, — уронил Ан Анку. — А иначе Адские Колонны Сантера жгут фермы вместе с жителями. Но все одно, мало кто покоряется. Проходишь об один день, стоит хуторок, пройдешь через неделю — пепелище.
Через две клетки огромной шахматной доски, по которой вела дорога, сейчас как раз взбежавшая на пригорок, на поле копошились три человека. Верно крестьяне работают, подумалось было Нелли, то тут один человек поднял голову.
