Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
...Исповедь пришла к концу. Сняв с головы юноши плат и осенив его крестным знамением, патер, произнеся по-латыни слова отпущения грехов, дал Збигневу облобызать крест и руку. Потом святой отец добавил проникновенно:
- Ступай и не греши больше! Забота твоя о заблудших друзьях радует меня, сын мой. А то, что ты пел с ними эту песню, я считаю скорее признаком удальства, но отнюдь не крамолы, как ты думаешь. Может быть, и полезно напомнить господам магнатам, что не всегда им так легко все сходило с рук, как нынче. Дело происходило полвека назад, а видишь, в народе помнят, как горожане расправились с магнатом Анджеем Тенчинским* только за то, что тот в порыве гнева зарубил на месте оружейника. Должен, однако, тебя успокоить: и мы когда-то в бурсе орали эту песню, чтобы позлить отцов наставников. Однако сейчас господа студенты должны быть много осмотрительнее, чем в дни моей молодости, - продолжал отец Арнольд. - Тогда, я помню, мы часто заводили драки, одни - защищая честь схоластов, другие - вступаясь за гуманистов, и расходились с разбитыми в кровь носами. На этом дело и кончалось. А сейчас слишком много развелось вокруг злопыхателей, и ты, пожалуй, прав: невинная студенческая гульба может быть сочтена отцами академиками за бунт против установлений Краковского университета... Ведь за это же, если я правильно тебя понял, и был изгнан твой друг Каспер Бернат?
______________ * Речь идет о "Песне об убиении магната Анджея Тенчинского", сложенной в XVI веке неизвестным поэтом в память о расправе, которую учинил магистрат над мастерами-оружейниками, наказавшими магната за убийство их собрата.
- Да, - ответил Збигнев печально. - И теперь я начинаю думать, что пострадал он не напрасно... То есть он-то ни в чем не был виноват, но зря покрывал своих коллег. То, что я услышал от моих друзей Стаха и Генриха, заставляет меня усомниться, вправе ли я считать их друзьями... Подумать только, "простые деревенские хлопцы", как их называет отец декан, а до чего договорились! А ведь Каспера исключили потому, что он взял на себя их вину! Я по дороге сюда заехал в Лидзбарк, но Каспера уже не застал...
- Опять могу тебя успокоить, сын мой, - сказал патер проникновенно, разговоры, которые твои товарищи вели у себя в келье, в точности походят на те, что уже сотни лет ведутся в кельях студентов. А потом молодые люди получают звания бакалавра, лиценциата, доктора и забывают о юношеских бреднях... И пускай не беспокоит тебя то, что лучший друг твой Каспер Бернат подпал под влияние каноника Коперника, - продолжал патер Арнольд. -Коперник человек чистой жизни, большой ученый и плохо влиять на Каспера не станет. Носятся, правда, слухи, что каноник собирается опровергать учение Птолемея, но я никогда этому не поверю. Опровергать учение Птолемея - это означает расшатывать самые основы католической церкви. Это мог бы сделать только враг господа бога нашего. К тому же Каспер, как ты говоришь, уехал? Он оставил тебе письмо?
- Нет, - ответил Збигнев. - И, главное, не написал даже Митте Ланге, а они ведь помолвлены!..
- Да, да, - перебил его прелат. - Не будем, однако, в мирской беседе повторять то, что было предметом исповеди.
Поэтому Збигнев долго колебался, перед тем как задать своему духовному отцу мучающий его вопрос. Наконец он все-таки решился:
- Мысли мои, очевидно, так долго были заняты Каспером, что он стал мне всюду чудиться... Вот этот образ святого Кристофора...
- Да, я слушаю тебя, сын мой, - сказал патер Арнольд с большим интересом.
- Да простит мне святая троица, но святой Кристофор на иконе точь-в-точь Каспер Бернат... - И, придвинув к себе еще пахнущий свежей краской холст, Збигнев продолжал задумчиво: - Нет, нет, мне не мерещится, и волосы у святого такие же рыжие... Это безусловно Каспер Бернат!
- Возможно ли быть таким рассеянным! - воскликнул отец Арнольд смущенно. - Этот образ или, возможно, портрет тебе прислал из Лидзбарка именно Каспер Бернат, а доставил его сюда слуга бургомистра Тешнера. Теперь я все понял: отец Миколай Коперник мнит себя медиком, астрономом, политиком, воином... Теперь открылся еще один его талант - он пробует себя и в живописи. Так, ты говоришь, в портрете хорошо передано сходство с Каспером Бернатом? Может быть, действительно отцу Миколаю следовало бы заниматься живописью, а не астрономией и не делами вармийского диацеза?
"Вылитый Каспер, ну как есть Каспер!" - бормотал Збигнев про себя.
- Вот и разгадка тайны, - продолжал патер. - Это, конечно, каноник Миколай написал портрет твоего друга, не постеснявшись придать ему позу, в какой обычно иконописцы изображают святого Кристофора. Теперь так принято у господ художников! - добавил прелат с гневом. - Подружек своих они пишут в виде святой Цецилии или даже матери господа бога нашего!.. Кто там? Войдите!
Вошли тот же рыцарь фон Эльстер и бургомистр Тешнер, которого Збигнев уже видел в замке. Слуга его однажды оказал студенту услугу, доставив его письмо в Лидзбарк.
- Исповедь до сих пор еще не закончена! - воскликнул фон Эльстер. Отпусти же наконец этого молодого грешника!
Ощутив запах вина, немедленно распространившийся по комнате, Збигнев понял, почему на этот раз рыцарь говорит об исповеди в таком неподобающем тоне. Чтобы не нарушать своего благостного настроения, юноша, низко поклонившись, направился к выходу.
- Герр студиозус, - догнал его окрик фон Эльстера, - возьмите же свой подарок. Вот герр бургомистр уверяет, что двоюродный братец его, каноник Коперник, добился большого сходства с вашим другом... Он сказал что-нибудь? - повернулся Эльстер к отцу Арнольду.
Збигнев заметил предостерегающий жест бургомистра Тешнера и, в спешке забыв о подарке Каспера, поторопился закрыть за собой дверь. Ему и не хотелось вникать, о чем здесь шла беседа. "Как мало еще подготовлен я к тому, чтобы отречься от всего земного перед вступлением в орден псов господних!* - думал он с раскаянием. - Может быть, отец и прав: не получится из Суходольского ни ксендза, ни монаха... Вот только что я исповедался в своих грехах, а где же эта благодать, нисходящая на человека?! Я уже в душе своей грешу снова. Эти люди, очевидно, не считают меня достойным участвовать в их беседе, а я, вместо того чтобы принять это со смирением, чуть не хлопнул изо всех сил дверью, уходя... Бедный отец Арнольд, уж он-то никак не в ответе за действия пьяного бургомистра и рыцаря... Все-таки нехорошо, подумал он угрюмо, - что подданные польского короля, на польской земле, обращаясь друг к другу, называют собеседника не "пан", а "герр". Впрочем, я придираюсь: фон Эльстер - подданный магистра Тевтонского ордена, и земля, на которой я сейчас нахожусь, тевтонская... А бургомистр Тешнер, конечно, умнее меня и не считает нужным вступать в спор с рыцарем, который сейчас находится явно под действием винных паров".
______________ * Доминиканцев.
Был ли пьян рыцарь фон Эльстер или не был пьян, судить его собеседникам было трудно, потому что рассуждал он вполне здраво. Прочитав еще раз донесение Вильгельма Нишке, трое друзей принялись детально его обсуждать.
- Да, неспроста братец мой пошел выпроваживать этого студента к самым воротам и ради этого поднялся до рассвета! - сказал Тешнер. - Как скажешь, досточтимый фон Бреве?
- Ну что за умница наш Тешнер! - воскликнул вдруг рыцарь фон Эльстер. Я только сейчас всю эту махинацию сообразил. Признайся, Филипп, ты, конечно, знал или подозревал, что этому молодчику дается какое-то важное поручение, а? И ты прислал сюда портрет этого рыжего поляка, чтобы в случае надобности каждый мог его опознать? Дай-ка, дай-ка я хорошенько погляжу на него. Значит, Рыжий уже в дороге? Жаль, если нам не придется встретиться в Риме! Хотя маловероятно, что посылают его в Рим, как сказано было Тешнеру... А то мы, может, и встретились бы с полячишкой в "Вечном городе"... Не все же мое время уйдет на прикладывание к туфле его святейшества, а? - И рыцарь весело захохотал.
- Нельзя буквально обо всем говорить со смехом! - гневно оборвал его патер Арнольд.
Филипп Тешнер молчал. Он уговорил Каспера послать свой портрет в Мандельштамм исключительно для того, чтобы досадить Копернику: вот, мол, как мальчишка дорожит его подарком!
О том, что Касперу дают какое-то важное поручение, бургомистр и не подозревал. Да и сейчас он, честно говоря, был убежден, что пьянчужка бакалавр приплел в своем письме поездку студента для красного словца. Однако, поняв, насколько такая осведомленность и предусмотрительность может возвысить его в глазах друзей, он и не попытался возражать фон Эльстеру. Наоборот, он добавил важно:
- Только будь я на месте моего братца, я никогда не остановил бы свой выбор на гонце с такою бросающеюся в глаза внешностью! Он рыж до того, что сам Фридрих Барбаросса мог бы ему позавидовать! Впрочем, и твоя борода, милый Гуго, бросается в глаза. Ни у турок, ни у греков, ни у испанцев, ни у итальянцев я не встречал такой иссиня-черной бороды...
