Константин Сергиенко - Кеес Адмирал Тюльпанов
Прыгая в воду, я не успел разуться. Конечно, во время возни башмаки соскочили. Один кломп я нашёл немного ниже, в кустах. Его прибило к берегу. А другой словно в воду канул. Вообще-то как раз в воду. Может, свинцовая трубочка его утянула? Я нырял, но бесполезно.
Хорошенькое дело, ничего не скажешь. Я был ужасно расстроен, хоть и встретил своих тюльпанов.
Мудрила мне даже спасибо не сказал, а только проклинал дьявола, который помешал ему плавать одной головой. Значит, ко всем бедам я оказался ещё и дьяволом. Одно утешение – каким-то водяным, ну вроде морского дьявола. А это всё лучше, чем сухопутный.
Оказывается, Караколь с Мудрилой давненько друг друга знают, встречались не раз, Караколь даже бывал у Мудрилы в Кампене.
Да, забываю сказать про Караколя.
В ту ночь он проспал сном праведника до рассвета, а потом кинулся нас искать. На мельницу заглянуть не догадался. С тех пор он рыскал по деревням и расспрашивал, а в Дельфт и не думал ехать.
Я поругал Караколя.
Сказал, что голуби важней для обороны, чем один человек. Но он ответил, что, во-первых, не один, а два. А во-вторых, не просто человек, а целый адмирал, да ещё барабанщица в придачу. Но я всё равно не согласился.
Караколь и Мудрила сразу принялись спорить и спорили до упаду. Мудрила кричал, что неразбериха пошла от глупости, а Караколь говорил, что от несправедливости.
Глазки у Мудрилы наливались кровью, становились точно рачьи. Он хватал Караколя за грудки и кричал:
– Эразмус Роттердамский мой друг! Ты слышал, кто такой Эразмус Роттердамский?
– Слышал, слышал, – говорил Караколь. – Только ведь он умер.
– Кто? Эразмус? Эразмус не умер! Он только прячется.
– Помер твой Роттердамский, лет сорок назад помер.
– Молчи, фаянсовый лоб! Говорю тебе – прячется! Читал «Похвалу глупости»? Небось не читал. Там сказано: всё от глупости!
– Любишь ты сочинять, – говорил Караколь. – Помер твои Роттердам… то есть Эразм. Что ему, сто лет, что ли? Любишь ты сочинять.
Мудрила обижался и замолкал. Через час он говорил:
– Вот покажу, где он прячется, будете знать! Ещё через час он совсем успокаивался:
– Не скрою, что я умнее своего друга Эразма. Ему вредит недостаток пищи и темнота пещеры, где он скрывается.
Караколь только пожимал плечом.
Вообще Мудрила делал много глупостей. Он выследил на канале купающихся крестьян и кинулся к ним с криком: «Адамиты!»
Крестьяне в панике побежали, а Мудрила гнался за ними до самой деревни и требовал, чтобы сказали ему имена.
Потом он объяснял, что никак не может поймать настоящего адамита. Чтобы тот был голышом, как положено, и без единого греха.
Мудрила интересовался, есть ли правда в словах адамитов и не стоит ли потому раздеть всех жителей Нидерландов, чтобы они сразу стали кроткие и совестливые, как Адам и Ева.
Не знаю, может, у кого-то и вправду совесть наподобие гусиной кожи, только не у всех. Я, например, помню, как мы голышом целой компанией плавали через Рейн, чтобы украсть с причала немного селёдки. И ничего. Гусиная кожа была, а угрызений не помню. Так что и адамитам, по-моему, особенно рассчитывать не на что. Караколь уговаривал меня не расстраиваться. Говорил, что башмак, обязательно найдется, а с ним и письмо. Да где уж…
Но тут приключилось вот что.
Пошёл я за водой на канал. Смотрю, у берега сидит мальчишка, постарше меня, но с виду щуплый. Плечи торчат как вешалка, спину сгорбил, сидит удит рыбу.
И этот рыбак, скажу я вам, был такой рыжий, что кругом стояло сияние. В жизни не видел таких рыжих. Как будто на голову надели подсолнух или шляпу из петушиных перьев.
Ну я, в общем, задираться не стал, не до этого, тихонько так подхожу к воде.
Вдруг этот рыжий поворачивается и говорит:
– Эй вы там, не трогайте мою воду!
Я говорю:
– Как это твою воду? Где это сказано?
А он:
– С чего это вы говорите на «ты»? Вы знаете, с кем разговариваете?
– С кем это разговариваю?
– Парле ву франсе?
– Что-что?
– Благородные люди говорят по-французски, вы, как я вижу, неблагородный человек.
– Подумаешь, какой благородный. Может, я благородней тебя.
– Перестаньте тыкать, юноша. Иначе я вызову вас на дуэль.
Я совсем оторопел:
– На какую ещё дуэль?
– На шпагах, на пистолетах, на аркебузах. Но, впрочем, вы ещё слишком молоды.
– Подумаешь, – говорю, – ничего не молод. Пожалуйста, можем подраться.
– А какой у вас титул?
– Титул?
– Ну да, кто ваш почтенный папаша?
– Мой папаша, – говорю, – корабельный плотник, и он такие корабли…
– Достаточно. Я не могу с вами драться.
– Почему это?
– Да вы знаете, с кем говорите?
– Ну с кем говорю?
– Шпрехен зи дойч?.. Спик инглиш?.. Право, не знаю, как вам и объяснить по-голландски. Такой бестолковый язык,
– Почему это бестолковый?
– Разве вы не знаете, что в Голландии ни один уважающий себя человек не говорит по-голландски? Даже этот принц… как его… Вильгельм Оранский… и тот говорит только по-французски.
Меня даже пот прошиб. Неужели рыжий говорит правду? А письмо-то, наверное, написано по-голландски. Вдруг принц ещё не успел выучить голландского, родом-то он из-за границы. Да ладно, со мной и письма пока нет. Рано ещё горевать. Во всяком случае, рыжему я сказал:
– А я вот говорю по-голландски.
– А кто вы такой, собственно?
Тут я не успел и подумать, как с языка у меня спорхнуло:
– Я адмирал.
– Адмирал? – удивился рыжий! – А какой адмирал?
– Адмирал Тюльпанов,
– Что это такое?
Я не стал ему объяснять, а только сказал:
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Во всяком случае, это меняет дело, милейший. Раз вы адмирал, значит, можем выпить на брудершафт и перейти на «ты».
Я подивился, как этот рыжий мне быстро поверил. Неужели вид у меня такой важный?
– Адмирал, – сказал рыжий, – теперь я должен признаться: ты разговариваешь с графом. Только тише, я путешествую инкогнито.
– Как это?
– Ну, тайно. Дорогой адмирал, ты видишь перед собой графа Аренландского. Надеюсь, ты слышал о герцогстве Аренландском?
– Нет, никогда.
– Ах, это вина моего папаши. Он, видишь ли, не любит воевать. Мы не воюем уже двести лет. Не мудрено, что ты не слышал.
– А где это герцогство?
– Ужасно далеко, мон шер, ужасно. Надеюсь, тебя не смущает мой необычный костюм?
Да, что и говорить, одежда у него была не чета моей, адмиральской. Дырка на дырке.
– Видишь ли, адмирал, папаша лишил меня наследства. Вернее, наполовину, так что теперь я только граф, а мог быть герцогом. Кроме того, он изгнал меня из Аренландии. Но потом одумался и стал звать обратно. Но… дудки. Пускай помучается старикан. Может, откажет потом всё наследство. Ты как думаешь?
Я пожал плечами. Рыжий вздохнул:
– Да, адмирал… Тебя как зовут?
– Кеес.
– А меня – Рыжий Лис.
– Так и зовут?
– Это псевдоним, понимаешь? Так вот, адмирал, не будь я в стесненных обстоятельствах, не стал бы просить. Но, как адмирал графу, ты можешь достать монету взаймы? А то, видишь ли, и башмак-то у меня остался один.
Я глянул и обомлел. На земле стоял мой башмак, тот самый, с письмом. Я мог бы отличить его среди тысячи по двум зазубринкам на носу.
– Это мой кломп! – сказал я обрадованно. – Где ты нашёл?
– Ошибаешься, адмирал, – сказал Рыжий Лис. – Это башмак моего хозяина, башмачника Берендрехта. Вернее, моего бывшего хозяина… господи, успокой его гнев.
– Да мой же, говорю тебе, вчера потерял! Это очень важный башмак!
– Что значит важный? Башмак есть башмак. Утром у меня была целая связка таких.
– Лис, отдай мне башмак. Я заплачу тебе целый флорин!
– Вот это разговор, адмирал. Но ты посмотри, какой он славный! Королева с удовольствием носила бы на цепочке вместо подвесок. Чудесный башмак, лейдердорпский фасон, и всего один флорин? Нет, не пойдет.
– Ну, два.
– Десять флоринов, адмирал, и ни лиаром меньше.
– Но это же мой башмак!
– А я говорю тебе, что это башмак кломпенмакера Берендрехта. Какой ты упрямый, адмирал.
– Ну ладно. Деньги у меня там, в фургоне.
– Деньги вперед, адмирал.
Мы стали пробираться к дороге. Вдруг граф Аренландский остановился и заявил:
– Пятнадцать флоринов – и по рукам!
Пятнадцать флоринов! Я уже видел, что рыжий почуял наживу и собирается вытянуть из меня все, что можно. Пока мы дойдём, он заломит и пятьдесят, а это все, что досталось от Железного Зуба. Поэтому я и сказал:
– Хоть ты и граф, а торгуешься, как селедочница.
Рыжий сказал:
– В таком случае я вообще не буду продавать такой замечательный кломп. Ты оскорбил мое дворянское достоинство.
– Не будешь продавать? Да это мой башмак, ты понял? Я просто могу у тебя его взять.
Он отскочил и сказал:
– Попробуй. Видали мы таких адмиралов липовых!
Хоть он был и выше меня на голову, но жидковат. Поэтому когда схватились, то долго никто не брал верх. Потом я ловко зацепил ногой, и мы упали прямо на дорогу. Я приговаривал: «Всех рыжих-конопатых мы били и будем бить!» Он тоже пыхтел и огрызался: «Всех липовых адмиралов мы в луже купали я будем купать!»
