Елена Ланецкая - Одолень-трава
- Бабушка! - Ксюн обняла ее, остальные в растерянности застыли на месте. Сиреневая звездочка чеснока запуталась в темных бабушкиных волосах... - Что же вы стоите, плохо ей! Ой, что теперь делать?... - заплакала Ксюн, поглаживая ледяные бабушкины руки.
- Тихо, Ксюн, не паникуй. Есть у нас с собой какое-нибудь лекарство? по-боевому распушился Скучун.
- Сейчас посмотрю. - Ксюн сбегала на полянку, где оставались их пожитки. В корзинке она обнаружила валидол, адельфан, еще какое-то лекарство с иностранным названием и пулей вернулась обратно.
Скучун положил бабушке под язык таблетку валидола, смерил пульс.
- Сердце, - сообщил он, - как сумасшедшее бьется. Ой! Пропало куда-то. А вот опять бухает, да неровно как...
- Это называется аритмия, - пояснил Старый Урч. - Давайте-ка все вместе перенесем ее на нашу полянку.
- Постойте... - тут бабушка Елена пришла в себя и приподнялась на локте. Идите-ка вон туда...- Она указала в сторону молодого сосняка. - Там сторожка. А я тут пока... Иван Степанович-то посильнее, он меня и перенесет. Дай-ка, Ксюшечка... - Елена Петровна приняла еще две таблетки и стала понемногу оживать.
Не слушая бабушкиных возражений, друзья все вместе подняли ее и понесли. Вскоре посреди папоротника показался одинокий домик с единственным оконцем. Там кто-то был - горел свет, и дым вставал из трубы. Лесник Иван Степанович, завидев гостей, всполошился, захлопотал, маленький, жилистый, юркий, и вскоре бабушка Елена уже лежала на печке, отогретая и порозовевшая, а хозяин отпаивал всех чаем с душицей. Необычному виду кое-кого из своих нежданных гостей он ни капельки не удивился, будто и не впервой ему были такие встречи.
Кувшинки поставили в трехлитровую банку с водой, и они сразу оживили простую избу с нехитрым холостяцким скарбом.
Наступила ночь. Измученная Елена Петровна дремала в полузабытьи, Кутора и Кукой заснули на лавке как убитые, лесник отправился на сеновал, а Урч с Ксюном и Скучуном устроили военный совет.
- Бабушку мучить больше нельзя, и так с нами намаялась... - заявила Ксюн. Это все я виновата: сначала напугала до смерти своей дурацкой выдумкой про отравление, потом вы как снег на голову, да еще это странное круженье по лесу... В общем, сплошное безобразие! Надо ей в себя прийти. А тут, по-моему, для этого самое подходящее место: лес, тишина, и никто не дергает...
- Пожалуй, ты права, ну куда ей в Вещий Лес! - согласился Старый Урч.
- Да-а-а, Вещий Лес... - Скучун задумчиво уставился в потолок, обхватив передними лапками пушистые коленки. - Знать бы еще, где он находится. Хоть бы примета какая, знак, а то ведь ничего...
- Может, у лесника спросить? - предложила Ксюн.
- Откуда он знает... Это же магический лес, помнишь, что бабушка говорила? Уж она-то бы наверняка знала о нем первая! Вообще бабушка у тебя просто чудо... Она на деда моего чем-то похожа.
- Ну да, еще чего! Ничего общего... Видела я твоего деда - зеленый и полосатый...
- Дурочка, я же не о внешности...
- Цыц! - шутливо прикрикнул Урч. - Нашли время спорить, похожа - не похожа... Скоро рассвет, нам дорогу искать пора - вот бы о чем поразмыслили. - Он приподнял занавеску на окне. - Да, зорька близко.
- Я сейчас... - Скучун вылез из-за стола и выскользнул за порог.
Глава VIII
Лес затаился на исходе ночи, все еще пугающий, темный. Ни одна звездочка не выглянула с высоты, все заволокло мглою. Во тьме ничего нельзя было разглядеть, и только в лесу, чуть поодаль, угадывался силуэт дерева, стоящего особняком, - скорее всего громадного дуба. Его еле-еле высвечивала блеклая полоска зари.
Скучун спрыгнул с крыльца и побежал к одинокому дереву. Мокрые, холодные одуванчики, заполонившие тропинку к лесу, немного отрезвили нашего героя, мечтавшего своими глазами взглянуть, как светает! И хоть желание вернуться в натопленный домик сразу же появилось в его зеленой головке, лапы уже сами несли вприпрыжку вперед, едва успевая проскакивать между деревьями, выраставшими в темноте прямо перед носом.
Скучун так разбежался, что по инерции чуть не рухнул вниз с высоты, оказавшись над крутым, глубоким обрывом. Отчаянно взвизгнув, он уцепился за корень дуба, нависшего над пропастью, и замер, окаменевший...
Перед ним открылась такая ширь, такой простор, что у маленького подземного жителя, выросшего в тесных лабиринтах Нижнего города, от изумления чуть не разорвалось сердце!
Внизу, под песчаным откосом, текла величавая тихая река, у дощатой пристани приютились на воде две лодочки, казавшиеся сверху игрушками. А за рекой, на другом берегу разметался зеленый луг, такой необъятный, такой вольный и радостный, что мог он поспорить с простором небесным... Луг уже умывался в лучах первой зорьки, и под золотыми лучами потихоньку проявлялась лазурь на сыром, сером небе.
Несказанная светлая зорька улыбалась так ясно, так просто, как только младенец умеет! Вставало солнце: исходящая от него неуемная радость затопляла пойму. Скучун зажмурился, и вдруг словно брызнуло откуда-то мириадами птиц, стаей рванулись они над рекой, будто кто-то рассыпал их целую пригоршню, чтобы загомонили резким рассветным кличем: "За-ря, за-ря, за-ря!"
Скучун весь дрожал от переизбытка чувств, еще никогда не испытанных, незнакомых. И казалось: хоть все это он видит впервые, но и река, и чистое дыхание луга, и ставшая уже малиновой зорька всегда были с ним - родные и близкие... Он так любил сейчас этот луг, и эту золотистую дымку над ним, он любил их всегда, - еще не зная, не видя! И весь расцветающий зеленый простор - был его простор, Скучуна, и вся живая, необъятная жизнь сейчас улыбалась ему и говорила: "Ты мой!" и сияла так ясно для него одного... И вот этого мига взаимной любви его с миром он ждал, мечтал о нем, туманно, неосознанно, не отдавая себе отчета - о чем же мечтает... И знал он, что видел уже все это когда-то давным-давно, быть может, еще до рождения, и с тех пор томился по однажды пережитому счастью... А может, душа его когда-то обитала здесь, кто знает? Она ликовала теперь, и Скучун протянул к этому простору свои лапки, он готов был спрыгнуть с кручи, чтобы соединиться с ним... Он хотел оказаться там, на лугу, и в прозрачной воде, и в лесу, и в небе, и сразу везде! Только маленькое зеленое тельце мешало душе его осуществить свою несбыточную мечту.
Вдруг в птичьей стае, кружившей над берегом, произошла какая-то перемена. Птицы сгрудились на лету, заслоняя встающее Солнце, и из этой трепещущей груды вырвалась изумительная птица. Она била крылами, отливавшими синевой, солнечные лучи золотою короной сияли над ее головой... Глядь - а головка-то девичья!
Изнемогавший от душевного волнения Скучун, дивился на крылатую Деву. Заря облекала ее в переливчатую, прозрачную мантию радужных лучей, сиянье усиливалось - птица как будто сама источала его.
Очертив над рекою круг, Дева-птица пронеслась мимо дуба, нависшего над обрывом, где у самых корней замер Скучун, чуть не задевши его крылом... И нежный голос проворковал:
- Это утро - твое, милый брат мой! Все мне ведомо о пути твоем. Я помогу отыскать Дух Вещего Леса, только помни: слова отпугнут его. Вещий Лес открывается только тому, кто безгласен, в молчании - ключ. А вот это тебе держи!
И Скучун каким-то чудом, чуть не свалившись в реку, поймал слетевший к нему с небес дар Девы-птицы. Глянул - цветочек. Простой такой, желтенький. Он стал перебирать в памяти все, что читал о цветах, и узнал его - то была примула, первоцвет. Скучун вспомнил, что с нею связано множество древних легенд и сказаний, но так был поражен происшедшим, что плохо соображал... Осторожно, чтобы не помять свое сокровище, он стал пробираться на твердую почву назад по корням, нависавшим над бездной.
С гулко бьющимся сердцем возвращался наш герой к домику лесника. Одуванчики вдоль тропинки давно обсохли, где-то вдали куковала кукушка, покачивались под ветром кустики иван-да-марьи. Скучуну было как-то по-особому тревожно и радостно, что в этой простой и привычной жизни, где-то в самом сердце ее таится другая - желанная и сокровенная.
И сам он только что повстречался с ней!
А между тем утро разбудило уже всех в лесу, но только не его друзей. Старый Урч похрапывал на лавке, Кукой с Куторой, наверное, смотрели уж третий сон, а Ксюн забылась в полудреме, уронив голову прямо на свежевыскобленный, непокрытый стол. Чуть только скрипнула половица - она подняла голову, сощурив покрасневшие глаза.
- А, это ты... Ты куда выходил?
- Сейчас, сейчас... Мне бы водички... - Скучун еле взобрался на лавку.
- Ты что это, Скучуш, а? Тебе нехорошо?
- Мне чудо как хорошо, Ксюшечка, милая моя! Ты даже представить себе не можешь, как хорошо...
За его появлением наблюдала, полулежа на печке, Елена Петровна. Она давно не спала, а плела венки из полураспустившихся, заспанных кувшинок, перевивая их шерстью для крепости. Спешила, пальцы слушались плохо... Склонившись над ними низко-пренизко, бабушка Лена шептала нежным лепесткам что-то очень важное и хорошее. И улыбалась.
