Валерий Квилория - 22 шага против времени
– Спокойно, – заверил Шурка и затянул его за ближайший фургон.
– Асандьер? – вдруг спросил кто-то сбоку.
Друзья в ужасе повернули головы и обнаружили перед собой одного из наполеоновских кавалеристов. Ещё чуть-чуть, и Лера наверняка сделал бы что-нибудь эдакое интуитивное. Но кавалерист его опередил.
– Эгей, камрад[126], – подмигнул он лукаво и похлопал по боку одной из двух лошадей, привязанных к фургону. – Брать, камрад! Уходить! – и заговорщицки указал глазами на начало могилёвского тракта.
Шурка с Лерой на миг оцепенели, не веря, что им помогает вражеский солдат.
– Быстро! Быстро! – торопил тот.
Времени на размышления не было. Взобравшись на лошадей, они – цок! цок! цок! – скорым шагом покинули площадь и скрылись за углом улочки. Но глазастый Фью их всё же заметил.
– Догнать! Арестовать! В погоню! – злобно закричал он.
И погоня не замедлила случиться. Когда Шурка с Лерой проскакали мимо подорожной часовни, сзади раздались выстрелы. Оглянувшись, они увидели, что вслед за ними из города вынесся конный отряд в полсотни сабель. Друзья пришпорили коней. Но погоня не отставала, а, наоборот, с каждой секундой становилась всё ближе. Когда впереди показался яблоневый сад Переверзевых, мальчишки поняли, что теперь они на самом деле пропали.
– Что делать будем?! – крикнул в отчаянье Лера.
– Преобразовывать! – отозвался Шурка. – Но я не могу так сразу, мне хоть немного времени надо!
– Думай быстрее! – посоветовал ему, пригибаясь к лошадиной шее, Лера.
И вовремя. В тот же миг выпущенная преследователями пуля сбила с его головы цилиндр.
За поворотом дорога раздваивалась. Левая – уходила на сельцо. Правая – к помещичьей усадьбе. И вот оттуда нежданно пришла помощь. Ворота усадьбы распахнулись, и на конный отряд глянуло жерло лёгкой пушечки. Ещё миг, и она выстрелила в упор. Чугунное ядро угодило в гущу конников и, словно чудовищная палица великана, выбило из строя четверых всадников. Следом из-за ворот и ограды стали выскакивать русские солдаты вперемешку с мужиками. Мужики вооружены были преимущественно пиками и вилами.
Нарвавшись на засаду, французские кавалеристы не успели остановить и поворотить разгорячённых коней. Как скакали, так и врезались в противника. Завязалась ожесточённая схватка.
Под шум боя друзья свернули в сад, спешились и затаились в густых зарослях. С ужасом наблюдали они за короткой и отчаянной рубкой на развилке дороги. Русские, хоть и были плохо вооружены, дрались яростно, к тому же их было больше. Вскоре французов побили. Ни один из них не смог уйти обратно.
– Господи! – перекрестился Шурка. – Разве можно людей убивать.
– Это же враги, – слабо возразил Лера, который был поражён кровавым зрелищем не меньше друга.
– Враги, – согласился Шурка, – но всё-таки люди.
– Да, – поёжился Лера. – Про войну только в книжках красиво пишут. А на деле лучше бы её не было.
Ермолай Четверть
Неожиданно за их спинами послышались осторожные шаги. Мальчишки в страхе обернулись и увидели идущего к ним солдата. В руке неизвестный держал большой окровавленный тесак. Друзья разом схватились за шпаги.
– Здравия желаю, – усмехнулся солдат, обтирая пучком травы грозное оружие, словно какую-нибудь обычную косу после сенокоса.
– Здравствуйте, – ответил Шурка. – А вы кто? Вы наш?
Неизвестный вложил тесак в ножны, одёрнул мундир и представился: – Ермолай Четверть, унтер-офицер[127] драгунского полка. За Борисовом сражался с неприятелем в арьергарде[128]. Лошадь подо мной убило. Был взят в плен. Бежал. Ныне возглавляю разведку местного ополчения.
– А вы, извиняюсь, кто такие? – прищурился он.
– Князь Захарьевский, – снял треуголку Шурка.
Лера, который благодаря меткой французской пуле остался без цилиндра, лишь склонил голову: – Граф Леркендорф.
Услышав последнее, Ермолай более внимательно глянул на Леру.
– Каких краёв будете? – поинтересовался он.
– Граф английского подданства, – пояснил за друга Шурка.
– Ес, ес, – закивал Лера.
– А-а, – скривился Ермолай, – тады другое дело[129].
И поманил рукой.
– Пойдёмте. Я вас до господина подпоручика проведу.
Взяв под уздцы лошадей, которые, ничуть не испугавшись близкого боя, мирно паслись тут же в саду, мальчишки пошли за командиром ополченческой разведки. Проходя через место недавнего сражения, они старались не смотреть по сторонам. Ополченцы тем временем подбирали своих раненых и убитых, снимали с поверженного врага оружие, а их истерзанные тела волокли и складывали в придорожной канаве.
– Чем же это вы француза прогневали? – поинтересовался Ермолай. – За вами двоими почитай полусотню отрядили.
– Они нас называть «асандьер», – пояснил Лера.
– Ого! – внимательно посмотрел на друзей командир разведки.
– Что «ого»? – не понял Шурка.
– А то вы не ведаете, – усмехнулся Ермолай. – Асандьеры наши жгут всё что ни попадя, абы супостату не досталось – и сено, и зерно, и деревни, и даже цельные города. Как русское войско отступает, так за ним выжженная пустошь тянется. А с боков француза ополченцы тревожат да простые крестьяне. Вот ужо и Смоленск по ветру пустили. А надо будя, и саму Москву сожгут. За энто французы дюже зверствуют на вашего брата, без разговоров на месте убивают. Вы ведь, верно, тоже чего-нибудь подожгли?
– Ничего мы не жгли, – услышав о смертной казни без суда и следствия, поёжился Шурка, – только и успели на Торговую площадь выйти.
– Много ли там неприятельского войска? – тотчас заинтересовался разведчик.
– Да хватает, по всей площади стоят.
– Кого более – пеших али конных? Сколько всего да по роду войск? Каково число пушек? – засыпал вопросами Ермолай.
Шурка пожал плечами.
– Да мы особо не приглядывались, – признался он, – некогда было. Если бы не один их кавалерист, мы бы и вовсе не выбрались.
– Француз вам помощь оказал? – посмотрел пристально в глаза Шурке ополченец.
– Ну да, – кивнул тот. – Говорит, камрад, уходи быстрей!
– Камрад? А! – рассмеялся командир разведки. – Так энто гишпанцы[130]. Не по своей воле пришли. Наполеона люто ненавидят. Французы ихний Мадрид давно уж полонили. А гишпанцы всё одно не сдаются – бьют оккупанта, где можно, и плюют на офицеров, когда те ведут их на расстрел. На саму смерть плюют, желая родину свою от поработителя освободить.
Миновав липовую аллею, они подошли к помещичьему дому.
– Вы, господа, пока лошадей навяжите, а я о вас доложу, – посоветовал Ермолай и скрылся в дверях парадного входа.
Оставив лошадей у ближайшей коновязи, друзья осмотрелись. Всё вокруг было прежним. Только барский особняк сильно обветшал, а парк напротив разросся и казался несколько неухоженным. Да ещё менял картину обширный лагерь ополченцев, расположившийся между особняком и Панским прудом. Командир разведки всё не возвращался.
Между тем не только мальчишки осматривались, но и их весьма внимательно изучали любопытные крестьяне. Наконец, на крыльце появился Ермолай.
– Поднимайтесь, господа, – пригласил он.
– О, ес, ес, – заулыбался Лера.
Услышав, что он говорит на иностранном языке, крестьяне заволновались.
– Вы бы, граф, молчали перед мужиками, – посоветовал унтер-офицер. – Они ведь народ непросвещённый, разбираться не будут, француз вы вражеский, али союзный англичанин. Весьма скоры на расправу. Иной раз и я за ними не могу поспеть.
Господин подпоручик
Пройдя анфиладу комнат первого этажа, друзья поднялись на второй, стукнули в двери кабинета Марьяна Астафьевича и вошли. Спиной к ним за столом сидел согбённый годами старик.
– Здравствуйте, – сказал Шурка.
Лера, впечатлённый предупреждением Ермолая, промолчал.
Старик встал, увидел Шурку, подошёл ближе, вглядываясь в его лицо, и заплакал.
– Да что вы? Что вы? – испугался Шурка и от жалости к старику обнял его за плечи. – Будьте уверены, наши французов скоро выгонят. И полгода не пройдёт[131]. Только перья полетят. Честное слово.
Старик утёр слезу.
– А я ведь не потому, – отступил он на шаг от Шурки, глядя на него просветлённым взглядом. – Прощения хочу у вас, князь, испросить. Молод был, глуп, горяч. Простите Христа ради!
В следующий миг он встал на колени. И тут друзья поняли, что перед ними не кто иной, как сам помещик Переверзев. Только теперь Марьян Астафьевич был старше себя прежнего на 26 лет!
– Да что вы, в самом деле!
Подхватив старика под руки, мальчишки усадили его в кресло.
