К небесам - Карен Кёлер
– Как думаешь, есть ли внеземная жизнь?
– Ты имеешь в виду инопланетян? Как Е. Т. или клингоны?
– Да. Или Тоторо.
– Тоторо же не инопланетянин! ← Ням-Ням закатывает глаза.
– Знаешь Тоторо?
– Нет, а кто это?
– Лесной дух. Он мирный, и у него есть котобус. Это настоящий кот, полый внутри, в нём можно уютно расположиться и лететь по воздуху. Вот как ты сейчас.
Из рации снова доносится щёлканье и треск.
Два (всё ещё)
– Их ведь не бывает, да? Инопланетян? – с опаской спрашивает Ням-Ням.
– По крайней мере, пока мы их не обнаружили. Есть ли там ещё другая жизнь? Космос такой огромный – я просто не могу себе представить, что Земля – единственная планета, где зародилась жизнь. Скорее всего, мы обнаружим совсем маленькую, примитивную внеземную жизнь: в нашей Солнечной системе это могут быть бактерии.
Я пытаюсь вообразить, как выглядят эти бактерии и для чего они нужны. И не возникнет ли из этих бактерий на далёкой-предалёкой планете через миллиарды лет ещё одна Тони-Пеперони. Как на Земле из крошечных одноклеточных зародилось всё живое. Мой папа исследует лёд и климат. Он знает всё о бактериях, которые прячутся во льдах. Папа пишет докторскую диссертацию. То есть писал, пока мама не заболела. В этой диссертации он выжимает все свои мысли в компьютер и делает длинную текстовую колбасу, чтобы показать, какой он умный, и доказать людям из университета, что он хорошо умеет мыслить, исследовать и выдавливать. А они тогда поднимут или опустят большой палец, и он либо получит звание доктора наук, либо нет. Если в университете палец опустят, я свой подниму и смастерю ему диплом доктора наук. Я ему обещала.
– А мы сможем повстречаться с этими бактериями-пришельцами?
– Ну, сначала надо разработать технологии, чтобы быстрее перемещаться в космическом пространстве.
– Со скоростью света! – Я люблю чувство ускорения. Так волнительно покалывает внутри.
А тебе нравится? На американских горках, например? На качелях? Мы с мамой хотели покататься на всех американских горках в мире. Такой у нас был план.
– Даже ещё быстрее. – Щелчок. – Диа…тр наш…го Млечного Пути – более ста тысяч световых лет. Даже если бы мы могли путешествовать со скоростью света, нам понадобилось бы сто тысяч лет, чтобы его пересечь. Но мы столько не проживём, поэтому лететь надо быстрее. Так сказать, с мега-варп-двигателем. – Треск.
Я пытаюсь себе это представить. Землю в космосе. Землю в нашей Солнечной системе. Как она движется по орбите. Нашу Солнечную систему в Галактике. Галактику в космосе. Вселенную, где галактик больше, чем песчинок на Земле. Как это возможно? Какой огромной должна быть эта Вселенная? Может, мама сейчас путешествует там в котобусе? Катится волной в пустоте? Возродилась в виде бактерии совсем в другой точке Млечного Пути? И почему, собственно, Млечный Путь? От всех этих мыслей мой мозг опять начинает икать.
– А Млечный Путь и Галактика – это одно и то же?
– Да. Слова «Млечный Путь» и «Галактика» означают одно и то же. Но только наша галактика называется Млечным Путём. «Галактика» происходит из древнегреческого, «гала» по-гречески – молоко.
– А по-английски он называется Milky Way. Как шоколадка. ← Вопрос: насколько Тони гордится своим английским? Ответ: да.
– Совершенно верно.
– Кстати, Milky Way: давай по снеку? ← У Ням-Ням, как всегда, лучшие идеи.
– Давай!
Мы уплетаем батончик.
– Ну вы и…
– Кто?
– Лакомки!
Мы изо всех сил чавкаем в уоки-токи.
– А какого размера весь космос?
Теперь Занну часто прерывают помехи.
– Невообразимо большой… По нашим меркам просто необъят…й. Мы не знаем всей Вселенной – можем наблюдать лишь её часть. А она постоянно расширяется. Возможно, мы так никогда… и не узна… какого она разме…
– Но раньше она была совсем маленькой, а потом произошёл Большой взрыв? БАМ! И с тех пор она растёт? – У Ням-Ням от сладкого избыток энергии: она опять ёрзает и подозрительно дёргает ногами. Спорим, она не усидит долго на месте?
– Примерно так, да… Сложно объяс…ть. О само́м Большом взрыве мы ничего не зна… только о… последующей фазе, когда материя, пространство и время уже стали расширяться.
– Но что было до Большого взрыва?
– До Большого взрыва Вселенная находилась в сингулярном состоянии. Сингулярность – это что-то вроде точки. Трудно осмыслить.
Осторожно – только для зануд десятой степени. Я не могу уследить за ходом разговора.
– Моя голова сейчас лопнет.
– У меня мозг плавится.
– А у меня кипит.
– А у меня вот-вот взорвётся.
Занна смеётся, а я передразниваю взрослых:
– Бу-бу-бу-бу-бу.
– Всё очень сложно.
– Да!
– Мегасложно!
Не понимаю… Что ещё за син-гу-ляр-ность такая? Я смотрю вверх на небо, и оно снова напоминает мне дырявый чёрный платок. А за ним стоит настольная лампа и светит сквозь дырки. Как Вселенная может постоянно расширяться? Куда, спрашивается? И что за ней?
– А куда она расширяется?
– Этого мы не знаем…
Может, наша Вселенная – всего лишь маленький теннисный мячик или что-то вроде атома в гораздо большем мире. Может, вселенных бесконечное множество? Может, в одной из этих бесчисленных вселенных есть ещё одна Тони-Пеперони? Может, в этой вселенной мама Тони ещё жива и катается с ней сейчас на американских горках. Я меняю мысленный фокус и возвращаюсь в эту ночь, к нашим спальным мешкам и треску в космической рации.
– Мы такие маленькие относительно космоса! – Даже Ням-Ням обескуражена.
– Величиной с каких-нибудь блох на Земле?
– Ещё меньше. Намного меньше.
– Значит, мы вообще не имеем никакого значения, да? ← Глаза на мокром месте. От этих мыслей так одиноко.
– Для дальнейшего существования Вселенной, может, и нет. Но мы имеем значение друг для друга. А Вселенная – для нас. Мы состоим из тех же веществ, что и звёзды.
– Чего? – Я не догоняю.
– Как это? – Ням-Ням тоже.
– Все известные нам элементы возникли либо во время Большого взрыва, либо после него в звёздах. А из этих элементов состоит всё: Земля, растения и животные на её поверхности. А значит, и мы.
– Получается, мы состоим из звёзд?
В рации жуткие помехи.
– Вот именно.
– Как круто! Я солнце!
Треск.
– Тогда моя мама, может, и правда стала метеоритом.
– Возмож…
Треск.
– Занна?
– Мне вас пло… слыш…
Треск.
– Пора проща…ся…
Треск.
– Нет. Не уходи!
– Ты не можешь её задержать, Тони.
– Рада была с ва… пообщ…ся… Тони и …м-Ням!
Треск.
– Мы тоже!
– Всего хороше… over and out.
– Занна?.. Занна?.. Ду ю копи?.. Занна?
Треск.
– Она нас больше не слышит, Тони.
– Да. – Мне сейчас так грустно.
Я не умею прощаться. По прощаниям у меня кол с минусом. И я не знаю, как мне в них упражняться. Каждый раз одно и то же. И не только с людьми так, но и с особенными моментами и местами. Снаружи я обычно жёсткая и холодная, а внутри – маленькая и мягкая.
Мы с Ням-Ням валимся на спины и смотрим в небо, и я даю волю слезам: это уже не дорожки, а оживлённое шоссе.
– Ничего, – говорит Ням-Ням и берёт меня за руку, – ничего.
Два (всё ещё)
На мамином смартфоне установлено приложение Coaster-Count (произносится «ко́стэр-каунт»). Там есть карта со всеми американскими горками мира по континентам и странам. Покатался на аттракционе – отметил его галочкой в приложении. Чем больше у тебя горок, тем выше мировой рейтинг. Маме больше всего нравился Steel Dragon в Японии. (Произносится «Стил Дрэгон» и означает «стальной дракон».) А мои любимые американские горки – Blue Tornado («блю торнадо» = «синий торнадо») в развлекательном парке «Гардаленд» в Италии. Там есть такая петля в форме сердца – вот поэтому. Мама говорила, что приложение – просто для прикола: мы, конечно, никуда не полетим только ради того, чтобы покататься там на американских горках. (Из-за выбросов CO2 и дороговизны.)
