Музыка крыльев - Дэвид Алмонд
Они стояли, будто не зная, что ещё сказать друг другу напоследок, как расстаться.
— Я расскажу отцу, почему крыло попало в сарай, — сказал он. — Если спросит.
Она молчала, внезапно охваченная прежней привычной, сильной робостью.
Всё это было так ново… этот мальчик, эта птица, это место.
— Я пойду, — пробормотала она.
Но медлила.
За один день она стала каким-то совсем другим человеком, непохожим на Сильвию, которая встала поутру. Новые мысли, новые ощущения, новые токи в её уме и теле.
Этот новый мальчик.
Она вздохнула, снова пробормотала «я пойду» и снова не двинулась с места.
Они смотрели друг на друга.
Золотое закатное солнце сияло в его глазах. Отсвечивало у него в волосах.
Она хотела сказать: «Ты очень красивый, Габриель».
Она хотела, чтобы он сказал: «Ты очень красивая, Сильвия».
Запели вечерние птицы.
Она заметила оленя — совсем рядом, за забором сада.
— Мы ещё увидимся, — пробормотала она. — Завтра.
— Да. До завтра, Сильвия.
— До завтра.
Они с усилием разомкнули взгляды.
Вернувшись домой, она не могла усидеть на месте. Но мама ждала подробностей.
— Да, мама, — ответила Сильвия. — Я чудесно провела время.
— Значит, он тебе нравится?
Сильвия покраснела.
— Да, мам. Мы гуляли в лесу.
Мама улыбнулась.
— Просто бродили, — добавила Сильвия. — Видели оленей и белок. И древние рисунки на камнях.
Как рассказать, что и сама она превратилась в лес? Как рассказать, что она отрезала крыло канюку и собирается смастерить из него флейту? Она ведь даже не знает, что и зачем делает.
— Мы видели тотемные столбы, — сказала она. — И малышку на берегу, она при нас сделала первый шаг.
— Он о себе рассказывал?
— Немного.
— Я так понимаю, что эта семья тут временно. Его отец плотник. Но сейчас они как бы… взяли паузу.
Сильвия почти не слушала. Мысленно она снова шагала с огромным, но невесомым крылом в руке. Ей хотелось шагать и шагать или снова взять нож и начать резать.
— Энтони сам растит мальчиков, — продолжила мама. — Их мать умерла вскоре после рождения Колина.
Сильвия ахнула.
— Он не сказал. Бедный Габриель.
— Бедные они все.
— Откуда ты узнала?
— Я же с его отцом кофе пила.
— Ой, да. Забыла.
— И я немного его порисовала. Видишь?
Она показала карандашные наброски: Энтони сидит в кресле. Энтони в профиль, Энтони анфас.
— Очень похоже вышло, мама.
— Он хороший человек.
— Ага…
Мама отложила эскизы и рассмеялась.
— Где ты витаешь, Сильвия?
Сильвия захлопала глазами.
— Прости. Новостей, конечно, нет?
— О папе? Нет. Скоро будут. С ним всё в порядке, занимается любимым делом.
— Фотографирует ужасы.
— Да. Фотографирует ужасы.
Они уселись с книгами, включив бра. Но Сильвия не могла читать. Слова чернели на ярко-белой странице бессмысленными закорюками.
И опять в руке огромное и невесомое крыло. Под ногами тропа, усыпанная иглами и сучьями. Рядом идёт Габриель. Она видит его лицо, его глаза, поры на его коже. Слышит его голос.
— Дитя, ты в порядке? — окликнула мама.
— Да.
Ей хотелось сказать: Мама, со мной творится что-то странное.
Но как объяснить, что она имеет в виду?
Может, в здешних краях в ней просто проявилась та странность, которая всегда таилась внутри? Может, тут любой становится странным. Или самим собой.
Чего ж ей так неспокойно-то?
Свет за окном померк окончательно.
— Знаешь, я пройдусь, — внезапно сказала она.
— Куда? К Габриелю?
— Нет. Поднимусь на холм, посмотрю на звёзды.
Мама засмеялась.
— Не заблудись.
— Ни за что.
Вверх по залитой звёздным светом тропе — на вершину, к звёздам.
Дозвонилась!
— Я вижу тебя, Максин! — закричала Сильвия.
— Где?
— Я вижу вдали огни города. Ты там!
— Ты напилась, что ли?
— Максин, сегодня такая отличная связь! Я сейчас на холме, тут тьма кромешная. Нет, не такая уж кромешная. Тут звёзды, Максин! Целые галактики! Они танцуют прямо над головой! Вот протяну руку и потрогаю! А ты там, где свет, он мерцает, сияет вон там, на юге. Я машу тебе, Максин! Помаши в ответ.
— Машу, Сильвия, аж двумя руками. Йо-хо-хо! Как погуляли?
— Погуляли?
— У тебя свиданье-то было, дурында?!
Связь пропала.
Трр-трр.
Она взмахнула телефоном. Своей волшебной палочкой.
Звёзды так густо разбросаны по бескрайнему небу, свет их так ярок и ясен. Их так много! Всё новые звёзды проступают меж звёзд, за звёздами. Откуда тут вообще взяться темноте?
Она встала на цыпочки, потянулась… Да она вот-вот до них дотронется, соберёт целую пригоршню — лично для себя. Она открыла рот пошире и глубоко вдохнула: сейчас она проглотит всю галактику!
Вливайтесь в меня, звёзды. Втекайте в меня, галактики. Влетайте в меня, кометы, метеоры и…
— Эй, ты тут?
— О Максин, тут так красиво! Если бы ты…
— Короче, что вы делали? Что он…
Трр-трр. Связь, ну же! Взмах волшебной палочки…
— Может, я и в самом деле зверёныш? Меня так папа называл. Дитя леса. Дитя ночи…
— Кто? Что?
Трр-трр. Связь, ау! Взмах палочки.
— Должны быть другие, Максин.
— Что? Кто?
— Другие во Вселенной ждут нашего зова. И зовут нас. Они, инопланетяне, ловят наши сигналы, а мы ловим их. Сутками напролёт все сканируют небо — ждут сигналов.
— …ты совсем сбрендила…
— Ха-ха-ха! Ну и ладно! Но их там может вовсе не быть. Или они однажды там были, да сплыли. А могут и быть.
— Сильвия, ты расскажешь, в конце-то концов?!
— Да вообще жесть! Тут темноты не существует. И тишины не существует.
— …не существует?
— И, может, я тут смогу быть самой собой. И изменить мир. Здесь место силы.
Трр-трр. Связь то потухнет, то погаснет.
— Влюбилась!
— Что?
— Ты влюбилась. В Габриеля!
— Ха! Максин, я во всё тут влюбилась!
— …чокнулась…
— Ага, чокнулась. Чокнутая Сильвия на холме в ночи… Помаши мне, Максин!
— Что?
— Помаши! Рукой! Встань лицом к северу. Видишь меня? Я здесь, в ночи. Смотрю в сторону Ньюкасла. Вижу зарево над городом. Я тебя вижу! Привет, Максин!
— Ха-ха-ха! Привет, Сильвия, чучело!
— Ты машешь?
Трр-трр. Связь висит на нитке.
— Машешь мне?
— Да! Эге-гей!
— Эге-гей!
— Спок-ночи, чокнутая моя!
— Споки-споки!
Их голоса смолкли. Тишина.
И эти звёзды, и эти галактики, и эта скала под ногами с причудливым узором. И этот воздух — у него есть вкус! — и эта сова — как она ухает! — и этот загадочный узор, и её сердце… о, как бьётся её сердце…
Что значит быть Сильвией, здесь и сейчас, на холме, в ночной тьме? Каково это — познать беды и боль, мёртвых зверей и разрушенную планету и,
