Марк Ефетов - Последний снаряд
Первая сказала Галина Фёдоровна:
- Живой?
- Живой.
- Что ж было?
- Ранили. Потерял сознание.
- Ну, а потом?
Матвей Тимофеевич помолчал. Ну как было в эти радостные минуты рассказывать о том горьком, что было в первый год войны!
И он вместо ответа отделался пословицей:
- Не хвались отъездом, а хвались приездом! Во как!..
Тогда там, на мосту, когда он поджёг бикфордов шнур, его оглушило и отбросило в кусты. Счастье Ратикова, что место было болотистое - торф да мох. А не то разбился бы - и костей не собрать. А так, контуженный, пролежал в кустах больше двух суток - то приходил в себя, то снова терял сознание.
Иногда ему слышался голос Володи, а то жена громко звала: "Иди к столу, Матвей. Захолодало всё в тарелке. А газета твоя не остынет. Начитаешься". Потом вдруг ясно виделось лицо дочки - такой, какая она была на вокзале в день его отъезда, и раньше, совсем малышкой. В эти мгновения Матвею Тимофеевичу делалось как-то особенно легко и спокойно.
И вот в полусознании после контузии здесь, в болоте, Матвею Тимофеевичу вдруг слышалось: "Па, ты плоснулся?" - "Да, доченька".
Голос Наташи переходил в шум, совсем терялся. И всё уходило в небытие.
В те страшные дни, когда смерть стояла рядом с Матвеем Тимофеевичем, фашисты навели через реку понтонные мосты и стали окружать наших.
Ратикова нашли колхозницы, когда и на этом, восточном, берегу реки были уже фашисты. Вначале не надеялись, что Матвей Тимофеевич выживет. Но ведь недаром говорится: "Ослабеет человек - слабей воды, окрепнет - крепче камня". Не скоро поправился, но выжил! Подался в лес к партизанам. А совсем поправился - снова воевал, но теперь уже в тылу у врага. Ведь не было в партизанском крае военной профессии ценнее минёра-подрывника.
Так вот и провоевал Матвей Ратиков - сначала с нашими партизанами, а потом с братьями по оружию - в лесах и горах Югославии и Чехословакии.
- А письма? - спросила Галина Фёдоровна.
- Что письма?
- Почему не писал?
- Почты не было.
- Где не было?
- Там.
- Где там?
- В лесу и в горах, у партизан.
- А...
- Поняла?
- Поняла.
- Ты думаешь, я только с нашими партизанами был?
- А с какими?
- С нашими-то с нашими, но не только с русскими. В нашем отряде югославы были, чехи, ну и русские, конечно. Но друзей наших иностранных больше было. Они в тех лесистых горах всякую тропочку знали.
- Поседел ты, Матвей!.. Милый ты мой, родимый, единственный... - Она прижалась к гимнастёрке, пахнущей мылом, и чувствовала, как леденеют руки...
Матвей Тимофеевич переобувался, когда увидел, как в узкий переулок, громыхая гусеницами, вошла артбатарея.
Он удивился этому так же, как Володя, и тут же выбежал за ворота. Только успел снять сапоги и надеть те самые комнатные туфли, которые вынимала из тумбочки Ната. И вот теперь он стоял на тротуаре и смотрел, как торжественным маршем проходила славная гвардейская артбатарея мимо его сына Володи.
На гимнастёрке старшины Ратикова были боевые медали и золотые полоски - память о тех мгновениях, когда он смотрел смерти в глаза. Теперь он видел, как командир прославленной батареи обнял Володю, а бойцы стояли перед его сыном, отдавая ему честь.
Матвей Тимофеевич кусал ус, и ус этот был солёным от слёз.
1972 г.
