Марк Ефетов - Последний снаряд
Всё, всё было необычно и так радостно-празднично! Даже куранты кремлёвских часов.
Сколько раз слышал Володя их мелодичные звуки! Но в тот день голос этих больших башенных часов показался ему чудесно-сказочной музыкой.
Здесь, на Красной площади, Володя снова поднял Нату, теперь уже высоко над головой, так, чтобы она могла видеть парад...
Перед Мавзолеем проходили полки, высоко подняв знамёна, простреленные пулями врагов, впитавшие запах порохового дыма, - знамёна военной славы.
Тут, на этой площади, победив врагов, проходили ратники Дмитрия Донского, тут праздновали победу ополченцы Минина и Пожарского, тут проносили знамёна славы солдаты Суворова, герои Кутузова. Тут шла теперь артиллерийская батарея лейтенанта Шарова.
Когда батарея эта поравнялась с трибуной, на которой стоял Володя, держа над головой Нату, девочка сказала:
- Пушки одетые. Смотри, Володя.
- Не одетые, а зачехлённые. Разница. Поняла?
- Ага. Поняла, Володечка. А зачем ящики?
- Гильзы, - сказал Володя.
А Ната повторила, как всегда повторяла слова, которые не понимала:
- Гильзы...
А войска шли и шли. Мимо Мавзолея Ленина, мимо Кремлёвской стены торжественным маршем под звуки оркестров прошли многие тысячи воинов-победителей - от солдата до маршала. В этом парадном шествии могли участвовать по праву миллионы наших воинов, которые добились этой победы. Но Красная площадь не смогла бы вместить миллионы...
Ната нагнулась и шепнула Володе:
- Спусти меня вниз.
- Так тебе же будет плохо видно. Сверху головы не мешают. А внизу? Разница. Ты же маленькая.
- Спусти!
Володя бережно спустил Нату, и при этом она спросила:
- Ты папу там не видел?
- Их же много, - сказал Володя. - Разве всех разглядишь...
- Нет, ты скажи: не видел?
- Не видел...
В это время как-то вдруг смолкли все оркестры. А затем тишину разорвала барабанная дробь.
- Страшно, Володечка, - прошептала Наташа. - Что это? Отчего? Почему?
В этот раз Володя промолчал. Не любил он говорить о том, в чём не разбирался. Он и сам не знал и не понимал, почему умолкли трубы оркестра и затрещали барабаны, да как-то так по-особенному, от чего замирало сердце.
Всё замерло на мокрой от дождя и сверкающей от солнца площади, и Володя увидел бурую кромку у подножия трибуны. Это колёса пушек, гусеницы танков, десятки тысяч пар сапог смесили в бурую грязь брызги дождя и пыль.
И вот теперь к Мавзолею под дробный бой барабанов подошли шеренги бойцов, а в каждой шеренге было по двадцать воинов.
Володя быстро перемножил и произнёс про себя: "Двести".
Двести бойцов несли к Мавзолею опущенные к земле знамёна врагов, захваченные в боях. У Мавзолея воины приостановились, повернулись направо и один за другим швырнули фашистские знамёна на землю, в коричневую грязь. И первым знаменем, превращённым в грязную тряпку, лёг к подножию Мавзолея личный штандарт, а проще сказать - личное знамя Гитлера.
"БАТАРЕЯ, СМИР-НО!"
Возвращаясь домой, Володя и Наташа шли по улицам, разукрашенным флагами.
Город словно сменил одноцветно-серый костюм войны на пёстрое, праздничное платье.
У обочин тротуаров стояли сотни тысяч людей. Вряд ли в эти часы кто-нибудь мог усидеть дома.
Люди, которых не могла вместить Красная площадь, здесь, на улицах, приветствовали победителей.
Матери держали на руках детей, старики снимали шапки и низко, до самой земли, кланялись воинам, которые далеко за пределы Родины пронесли славу её.
Солдаты, которые вернулись год, два, три года тому назад - раненые, кто без руки, кто с палкой, кто на костыле, на двух костылях, - все вышли на улицу. Вышли и старики, воевавшие в гражданскую войну, бравшие Перекоп, бившие Врангеля и Деникина.
- А ну, бойцы, в колонну по четыре становись! Шагом марш!
Шла по праздничным улицам и площадям Москвы совсем необычная колонна. В ней были седобородые деды, бабушки, некогда санинструкторы, солдаты с одним пустым рукавом и ребята, которые могли ещё только мечтать стать воинами. Эта колонна с красным флагом, снятым у ворот, шла, минуя пешеходные дорожки, шла на красный свет прямо по осевой линии мостовой.
Милиционеры отдавали честь колонне и стояли по стойке "смирно".
Автомобили останавливали свой бег.
На тротуарах люди стояли словно окаменевшие.
Было так тихо, что слышался каждый шаг ветеранов, героев, идущих в ногу и державших друг друга за руку.
И Ната держалась за Володину руку и часто просила остановиться, поднять её, чтобы она могла увидеть войска, седых ветеранов и чётко шагающих под знаменем ребят. Как же ей хотелось увидеть отца, которого, по правде говоря, она не очень-то помнила! И потому именно во многих-многих бойцах ей виделся папа. Сначала она спрашивала Володю, отец ли это прошёл, потом одним словом: "Володя!", а затем просто тем, что прижималась к брату, тянула чуть вниз его руку. Когда же Володя наклонялся к ней, вопрошающе смотрела на него.
А Володя отводил глаза и повторял только:
- Нет, Наточка, нет.
За мостом через Москву-реку, в переулке, стало тише. Дома тут были пониже, но в каждом окне, даже в самом малом, стояли цветы, на балконах висели ковры и яркие покрывала.
Одноэтажный дом Ратиковых тоже успел уже принарядиться. Мешки с песком перед витринами молочной и булочной были убраны давно. А сегодня витрины эти вымыли, стекло блестело на солнце, а сквозь него пестрели цветы в горшках и красный кумач с белыми буквами:
ПОБЕДА.
Володя и Ната никогда не видели дом, в котором жили, таким нарядно-праздничным. Однако не это поразило их. Вдоль всего дома Володя и Ната увидели пушки. Только тут, на маленькой улочке, среди низкорослых домов, Володя почувствовал, как огромно это оружие артиллеристов. Одно только орудие вместе с тягачом и расчётом занимало по фасаду весь дом Ратиковых до самых ворот соседнего дома. А ведь пушек было несколько.
- Отчего это? Почему? - Ната прижалась щекой к Володиной руке.
Что мог ответить Володя? Он и сам ничего не понимал и думал: "А не сон ли это?"
Надо было спросить кого-нибудь. Но кого? В окнах всех этих одноэтажных домов не было ни одного человека. Где же все эти бабушки, которые всегда сидели в окнах? Где Володины товарищи по улице?
Володя смотрел по сторонам. И тут только он увидел, что его товарищи, обняв руками и ногами телеграфные столбы или деревья, примостились над его головой - выше улицы, выше огромных пушек.
И в какое-то мгновение Володе стало больно, очень больно, что нет среди этих ребят его друга Миши...
- Батарея, смир-но!
Словно электрический ток пробежал по великанам из железа и стали. Задвигались невидимые рычаги, повернулись огромные дула пушек.
Ната вздрогнула и прижалась к брату.
Бойцы стояли навытяжку возле орудий. Лейтенант подошёл к Володе и, лихо подбросив руку к козырьку, отдал ему честь.
Славная гвардейская батарея лейтенанта Шарова. Она носила имена многих городов, отбитых у врагов.
Пехотинцы после боя благодарили батарею Шарова за блестящую подготовку к штурму. Лётчики радировали слова признательности лейтенанту Шарову. А теперь лейтенант Шаров рапортовал Володе Ратикову:
- Батарея построилась, чтобы приветствовать Володю Ратикова, пославшего последний снаряд, которым добили проклятых фашистов. От имени моих бойцов, сержантов и офицеров, - сказал лейтенант, - спасибо тебе, Владимир Матвеевич Ратиков. Дай я поцелую тебя!
Лейтенант Шаров крепко обнял Володю. А Володя смог обнять лейтенанта только одной рукой. Другую не выпускала маленькая Ната.
И потом торжественным маршем прошла батарея мимо дома, где жил Володя Ратиков. Он только что вернулся домой с Красной площади, где приветствовал воинов-победителей. А теперь эти воины приветствовали его, и выходило, что и он, Володя, - герой и победитель.
СОЛЕНЫЙ УС
После ухода детей на парад Галина Фёдоровна не заперла дверь. Когда же она услышала, как скрипнули давно не мазанные петли, крикнула из комнаты:
- Вернулся? В чём дело?
- Ага, вернулся. А никто не встречает. Во как!
В это время Галина Фёдоровна стояла, склонившись над гладильной доской, спиной к двери.
- Нет! - твёрдо сказала она и вдруг почувствовала, что кто-то будто ударил её сзади по ногам неожиданно и сильно. - Нет, не может быть!..
Чтобы не упасть, она оперлась на гладильную доску и повернула голову.
Матвей Тимофеевич стоял в дверях, и Галина Фёдоровна выкрикнула:
- Ты?
Она ведь думала, что это вернулся Володя, и окликнула его.
- Я самый, - сказал Матвей Тимофеевич. Он рванулся к жене и как раз вовремя успел её поддержать.
Потом они стояли обнявшись и молчали.
Галина Фёдоровна вдруг увидела, что в комнате стало светлее. А ведь день катился уже к вечеру, и надо бы окну потемнеть. Но ей показалось, что света прибавилось. Так ведь всегда бывает после дождя, когда небо совсем-совсем очистится и уйдут даже последние пухло-белые облака по слегка дымящемуся небу. А солнце, которое недавно ещё было задёрнуто как бы занавесью туч, словно от радости, что его раскрыли, блестит и сверкает великолепно и ярко.
