Я и мои друзья - Александр Галкин
Как не столкнешься с Пашей в коридоре, все куда-то торопится, вечно спешит. И такой — важный, серьезный, озабоченный! Роняет на ходу: «Некогда, некогда… Тороплюсь, извини. Дела! Велят…» Будто кроме этих слов он других и не знает.
— И как так можно жить? — удивляется Симуш.— Кто велит? Директор? Учитель? Он, наверное, и задачи по велению только решает! Как думаешь? — спрашивает он меня.
Я пожимаю плечами. Не понимаю, почему Симуш на Павлика злится, но в словах его что-то есть. Я это чувствую.
— По-моему, он каким-то гипнозом еще обладает,—говорит Симуш.— А иначе как везде успеешь?
— Наверное,— соглашаюсь я.— Вот мы с тобой ничего не делаем, никаких поручений не выполняем, а все равно не успеваем! Как не корпишь, а урок домашний полностью не выучишь…
— Зато в футбол он играть не умеет! — с сознанием превосходства парирует Симуш.— Плевать мне на эти отметки! Я футболистом стану. Вот увидишь! Там отметки не нужны. Лишь бы ноги здоровые были. Еще и прославлюсь! Как Яшин или Блохин. И заграницу поеду. В другие страны. А он пусть посидит у телевизора и позавидует!
— Очень ему это нужно,— возразил я.— Он, небось, тоже дома сидеть не будет. Тебя-то в институт не возьмут, а его — сразу! Он к тому времени знаменитым ученым станет. Профессором! А ты, футбол…
— А что футбол? Его во всем мире любят! — заспорил Симуш.— Футболом увлекаются не только профессора, а даже инженеры.
— Подумаешь, инженер! Профессор, брат, повыше, чем инженер,— опять возразил я.— У профессоров времени в обрез.
— Много ты знаешь! У тебя что ли отец профессор? Что ты о его времени можешь знать? Ты и во сне профессоров не видывал,— твердил Симуш.
— Как не видел? Видел! Вон дядя Петя с Верхней улицы, кто по-твоему? Ученый! Ракеты запускает! Не знаешь что ли? А часто он в деревню приезжает? Нет. А почему? Некогда!
— Тю-тю! — насмешливо пропел Симуш.— Некогда… Скажи, пожалуйста! Забыл он о своей деревне, вот и все! Забыл!
Тут я немножко растерялся. Потому что слышал, как мама с отцом тоже на этот счет спорили. Отец то же самое утверждал. Но сдаваться я не хотел и возразил Оимушу:
— Ты сначала стань таким человеком, тогда посмотрим, что ты на его месте будешь делать.
— Кем бы я ни был, но своих родителей не забуду! Никогда! — отрезал Симуш.
Весь этот спор разгорелся по дороге в школу. Препираясь, мы и не заметили, как дошли. Я очень обиделся на Симуша за дядю Петю и больше с ним не разговаривал. Симуш тоже нахмурился и замолчал.
В коридоре мы увидели толпу ребят. Они сгрудились около только что вывешенной стенгазеты. Подошли и мы с Симушом. Ребята отчего-то тут же замолчали и начали поглядывать на нас. А Кируш-Длиннуш залился ехидным противным смешком.
Я пригляделся и… ахнул! В одной из карикатур были изображены мы с Симушом. И похоже — ну, ничего не скажешь! На рисунке я и Симуш, забравшись на парту, изо всех сил тянем за косы сидящую впереди нас Лизук. Косы у нее вытянулись, как струны. А внизу — приписка: «Слышен визг и слышен стон. Класс позорят — Михась и Семен!». У меня даже в глазах потемнело. Кто бы это мог сделать? Но, конечно же, Павлик-Карлик! Кто еще? И более всего обидно, что списано, как говорится, с натуры. Было дело, чего там! Ну, может быть, не совсем так, как на картинке, но было. Правда, вины тут мы за собой не чувствовали. Уж такая ядовитая девчонка, эта Лизук! А главное — ябеда! Вот за это ей и попало. И все об этом знали. И все же вот, вывели… «Ну, убил, крокодил — думал я, весь дрожа от обиды.— Просто в луже утопил!»
Симуш посмотрел, посмотрел на рисунок и, круто повернувшись, пошел в класс. У него от обиды даже губы побелели. Лицо — темнее тучи! Я знаю, что Симуш очень вспыльчивый, и встревожился. «Не выкинул бы какой штуки!» — забеспокоился я и побежал следом. Ребята за моей спиной, уже не сдерживаясь, громко захохотали. И, скажу вам, почувствовал я себя — препротивно. Только сейчас понял, насколько все-таки болезненно задел меня рисунок. «Никогда так не поступлю. Что бы ни случилось!» — поклялся я мысленно.
Симуша я догнал у дверей класса. И именно в эту минуту оттуда вышел Павлик-Карлик. Увидев нас, он растерялся, но затем, сделав вид, что ничего не боится, хотел проскользнуть мимо. Симуш вцепился в него, как коршун.
— Здравствуйте, ваша милость! — процедил он сквозь зубы.— Я тебе покажу, как издеваться над товарищами!
Павлик-Карлик, испуганно заморгав, залепетал что-то, точно у него язык цеплялся за зубы.
— А что… я… Я не виноват. Мне велели!
— Кто тебе велел?! — зарычал Симуш.
— Уж если говорить всерьез,— вмешался я,— не мешало бы разобраться поначалу, а потом рисовать карикатуры. Знаешь, за что попало Лизук?
— Мне велели,— повторил Павел.
— Кто? Кто велел!? — закричал Симуш.— А ты… Ты сам?
Но тут в коридоре показался наш классный руководитель Николай Иванович. Он еще издали окликнул нас:
— Что это такое? Что у вас происходит?
Симуш выпустил Павлика-Карлика и уставился в окно. Павлик-Карлик, оправив измятую рубашку, плаксиво пожаловался классному руководителю:
— Семенов и Михайлов хотели меня излупить за карикатуру, Николай Иванович.
«Эх,— тоскливо подумал я,— получим теперь на орехи! И зачем мы с ним связались?» Николай Иванович сурово оглядел нас и поманил пальцем:
— Так. А ну, следуйте за мной оба!
Нам ничего не оставалось, как отправиться в кабинет директора. А там — досталось нам крепко! Из кабинета мы выскочили, словно в бане побывали. До самого конца уроков у меня горели щеки. Директору мы пообещали впредь вести себя хорошо. И хорошо учиться. А вообще, на душе у нас ворочалась обида.
