Снежная Королева живёт под Питером - Елена Трещинская
Однажды менестрель заговорил об обряде дервишей. Как они облачаются в широкие белые платья, схваченные в талии, высокие розовые шапки и, воздев руки к небу, под дивное пение кружатся так долго, как продолжается пение-молитва, не сходя с места, не падая. С детства их обучали этой древней технике кружения босиком, – ступня, не отрываясь от пола, описывает круг. Гебо видел их сверху, стоя на верхней галерее храма, и они были похожи на ожившие цветы-вьюны. Альда спросила: "А кто твой бог?"
“Господь Един для всех на земле, как бы ни называли Его” – отвечал Гебо, улыбаясь глазами. В сердце барона шевельнулась зависть: видимо сей странствующий суфий изучал не только обряды и наблюдал обычаи Востока, но и тайны любви, в то время когда Робер рубился, изредка находя разнообразие походной жизни в тесных объятиях простых девок при войске, больше похожих на объятия врага в рукопашной.
"А кому посылают свои молитвы мусульмане, знают ли они о Спасителе?" – Альда спросила. "Не судите никого, сударыня, всё и вся на земле создано Единым Богом и живёт, как может, по Его закону, единственному закону любви" – отвечал Гебо. Робер возразил, есть же и злоба, алчность, ненависть. "Это пороки человеческие, произрастающие от недоверия к миру, созданному Богом, то есть от неверия. Помочь людям укрепить веру Господь и послал нам своего Сына", – говорил странник. Альда смотрела на него, широко раскрыв глаза. Гебо улыбнулся: "Самый главный и единственный грех на земле – разрушение этого мира, который есть частица Бога. Но для Него нет добрых и злых людей: есть ирисы и тюльпаны, редис и осина, испанцы и англичане, греки и собаки …" – на каждое слово Гебо брал аккорд на виоле, это рассмешило Альду и смягчило разговор.
"Расскажи же о любви ещё!" – попросила Альда. – "Если она – закон жизни на земле, значит – в ней нет греха?"
"В любви мужчины и женщины нет греха, как нет его в любви матери к ребёнку, моряка к морю, к странствиям, к коню, саду…"
"А прелюбодеяние?" – Альда покраснела, но не опустила глаз.
"Мы говорим о любви, сударыня. Это дар Господа и то, что вам послано Им, то и надо испить, не приспосабливая его к своим слабостям, догмам, добродетелям. В этом сила Веры."
"Захочет любовь устранить соперника и велит" – шутливо качая расшитым ботиночком, заявила Альда.
"Это не любовь. Она не может сделать что-то против себя."
Гебо спел ещё одну песню, и Альда ушла спать. Робер выпил вина: трубадур глядел на огонь, перебирая струны, прекрасный, как ангел. Робер подумал, что Альда может полюбить его, если это ещё не случилось, и ревность сдавила его сердце, но лишь на миг. "Нет, это не ревность, – подумал Робер, – может, зависть к тому, что рядом вспыхнула любовь?"
Сердце его бешено стучало, он ушёл в свою комнату, снял верхнее платье, лёг поверх одеяла, но глаза не закрывались. Наоборот, вспоминал вновь и вновь слова Гебо, его глаза, большие и глубокие, его губы, произносившие слова о любви, его улыбку, длинные мягкие кудри… Робер вскочил, как от удара копьём в грудь: Это же женщина! Но как?! Бред! Сегодня утром он видел, как Гебо гладил коня, как он вскочил на него, как они мчались наперегонки. Эта грация не была женской! Но странное смятение в глубине души разрасталось вместе с каким-то безумным сладким восторгом, словно бы он прыгнул с утёса, но не упал, а парил над горами, видя вдали голубое море.
Мелькнувшая мысль о том, что он сходит с ума, чуть было не толкнула Робера расшибить себе голову. Не помня себя, он схватил свечу, вбежал в комнату Гебо, но тут же выскочил: вдруг юный мудрец догадается о том, что с ним происходит! Но что это с ним происходит?! Вина, ещё вина и Робер, охмелев, свалился на пол у своей постели.
Утром его разбудило известие, что два рыцаря из его баронства затеяли ссору, загорелась одна из его деревень, и Робер поспешил уехать, поцеловав край платья Альды.
Дела задержали его на несколько дней. Среди слуг его, в замке была одна очень пригожая девушка по имени Марион. И Робер, глядя, как она перебирала в корзине овощи, согнувшись пополам, спросил себя и сам себе ответил: женские прелести её для меня неоспоримо привлекательны, и с Марион я был не так давно. Он ещё раз напился, а утром, взяв какую-то книгу для Альды, поспешил в долину.
По пути он продолжал размышлять: "Люблю ли я Альду? Люблю. У неё тугие светлые косы и… Пылаю ли я к ней страстью?" Он попытался представить себе её ножки и груди, но перед глазами являлось почему-то её маленькое ушко с серьгой, вышивающие пальчики, и морда её кота, которого когда-то сам ей подарил.
В долине его встретили с радостью, и день прошёл, как и прежде – шахматы, игры, песни. Взглянув на Гебо, барон немного успокоился, ибо при свете дня тот был вполне определённо молодым человеком и увлечённо обучал Альду стрельбе из лука по бочке. А страсти к мужчинам Робер не испытывал.
К вечеру Альда переоделась в тёмно-синее платье с золотой вышивкой, увлекла всех к огню, села грациозно на шкуру медведя рядом с Гебо и пожелала вновь говорить о любви. Глядя на всё это и вспоминая былые свои чувства, Робер с облегчением почувствовал себя дураком.
"Если вам угодно, сударыня, – начал Гебо, – каждый месяц года имеет своё значение для человека, который желает познать себя." Альда опустила ресницы и, поцеловав алую розу, которую срезал для неё в саду Робер, спросила, есть ли в году месяц любви.
"Разумеется, – ответил Гебо, глядя на поцелуй розы, – этот месяц – май. А точнее, есть в конце мая два-три дня, когда на земле цветёт почти всё, имеющее цветы, и эта жажда любви в сумме огромна. Если двое влюблённых сближаются в эти дни, они объединяют своё желание с голосами миллиардов сердец цветов."
Опять! Гебо был так красив в этот миг, что Робер забыл обо всём на свете, потом спохватился и заставил себя успокоиться. Альда смотрела в середину розы: "Как же узнать, когда настанут эти дни любви?" Гебо улыбнулся: "Самые прекрасные из живых существ на земле – женщины и цветы – знают это. Только женщина может почувствовать, когда эти дни настанут и сказать об этом мужчине."
Робер залпом допил вино: ещё
