Страсть на холсте твоего преступления - Mirin Grots
Через пол часа я вдыхаю специфический больничный дух, который психологически подавляет, вселяет мысли о бренности жизни даже у здорового человека. Сильный антисептик, от которого слезятся глаза. Пренстон стоит у входа, панически теребя свой телефон в руках. Я подхожу к нему и не задумываясь, впечатываю телохранителя в стену. Он внушительных размеров, но в разы уступает мне.
— Соизволь объясниться, потому что я готов настолько изуродовать тебя, что твоя карьера телохранителя будет навсегда зарыта в землю. Ты будешь давиться моей пылью из-под ног до конца своих дней, если я узнаю, что ты не уследил за ней, — кричу я и сжимаю воротник его рубашки. Я редко выхожу из себя, меня невозможно разозлить и вывести на эмоции, но каким-то загадочным образом, я чёрт возьми, реагирую на Терезу. И это ещё больше выводит и раздражает меня.
— Мистер Райт, я старался. Я был рядом с ней каждый шаг. Она была в своём офисе половину дня, пока её друг, Эйден, не навестил её и не пригласил за город, покататься на лошадях. Шёл дождь, но они всё равно поехали на прогулку. Я ехал за ними всю дорогу, пока что-то не заставило мисс Хендерсон галопом побежать вперед. Лошадь мисс Хендерсон взбесилась на глазах и скинула её с седла, уронив на землю. Урон минимальный, но девушка отключилась, — он говорил быстро и вкрадчиво, и грудная клетка с каждым произнесённым словом сжималась. Это боль. Явная боль, потому что гнев и раздражение я выучил наизусть.
— Где она? — спросил я, когда он закончил свой монолог и парень двинулся в больницу, проходя мимо врачей и пациентов. В палате, где единственной возможностью увидеть её, было маленькое окошко в двери, слишком тихо. Тереза ненавидит тишину. Если она замолкает, значит её настроение испорчено, либо она обижена и расстроена. Эта девочка не умеет молчать. Девочка очень общительная и обладает хорошим набором разнообразных тем для разговора. А сейчас она лежит на белоснежной кровати в ослабленной одежде всадника. К ней присоединили капельницу и пару повязок на локтях и шее, видимо из-за ушиба. Я не дожидаюсь врачей, врываюсь в палату под недовольные возгласы молодой маленькой медсестры. Она не должна молчать.
— Как давно она без сознания? — спрашиваю я у медсестры, торопливо вошедшей и пытающейся остановить меня. Меня передергивает от одной мысли, что ей больно. А ещё она молчит.
— Два часа, мистер. Прошу, соблюдайте правила и дайте девушке необходимый покой и отдых.
— Я останусь здесь, — предупреждаю и вижу в её глазах нерешительность. Она, как и многие, не будет со мной спорить, я вижу в её глазах мелькнувший ужас. Девушка кивает и уходит, пока я двигаю стул к кровати и сажусь рядом со спящим телом Терезы. Она сопит, медленно пускает слюнку и выглядит бледной.
Я каждый день приходил к ней, пока она спала. Я каждый день наблюдал за её спокойный лицом, покоящемся на белоснежной подушке, пока рыжие волосы разбросаны волнистыми локонами. Я не сталкер, не маньяк, но был зависим от её спящего спокойного лица. У меня была бессонница и единственным весельем для меня была она. Я беру её тонкую руку в свою, разглядывая. Как настолько тонкие и хрупкие руки могут создать настоящее искусство, поражающее разум? Настолько красивое, непередаваемое и вдохновляющее. Я подношу её руку к своим губам и оставляю короткий поцелуй.
— Хореографию твоих мыслей на холсте я считаю шедеврами, девочка, — произношу я и ещё раз целую тыльную сторону её ладони. Даже если нам придётся разойтись, я останусь ярым поклонником твоего творчества, Тереза.
Тереза.Я открыла глаза два часа назад, ощутив сильнейшую жажду, царапающую горло. Медсестра сразу же подала мне бокал воды, расспросив про самочувствие. Вскоре появился врач, который с серьёзным лицом светил в глаза фонариком и проверял мою концентрацию. Я была в порядке, но совершенно не чувствовала себя таковой. Последнее, что я помнила — свободу и небо, распростертое, будто на ладони. Сильное желание и страх, бурлящий адреналином.
Я искала Харриса, но медсестра продолжала твердить, что меня никто не навещал. Мне прописали несколько повязок и мазей на случай, если на локтях, спине или шее появятся синяки. Через час меня выписали и на парковке ожидал Эйвон. Он был в солнцезащитных очках, хотя на улице конец ноября и бескрайний дождь.
— Тоже неудачный денек? — невесело хмыкаю я, а на его лице каменное выражение. Он хмурится и поджимает губы, молча обходя машину и садится за водительское кресло. Молчание пугает меня, как и мрачная, густая погода Дублина. Я смотрю на небо, за горизонт высоких зданий и домов, ощущая внутри плохое предчувствие. Оно словно скребущая змея, шипит и подкрадывается к самому нутру, вызывая дрожь по спине и холодок на затылке.
— Ты могла умереть, — серьёзно говорит Эйвон, выруливая машину к трассе. Я держу в руках холодную бутылку воды и мои руку немеют.
— Всё был под контролем, Сафир вышел из себя, это случайность, — оправдываюсь я. Эйвон качает головой и грусть в его глазах заставляет меня беспокоиться. Я всем телом поворачиваюсь к нему и застываю.
— Что случилось с моей лошадью? — в салоне становится слишком тихо, лишь проезжающие машины и шум ветра раздается вне салона машины. Эйвон выжидающе молчит, стуча пальцами по рулю.
— Эйвон, — предостерегаю
