Джордж Макдональд - Легковесная принцесса
Солнце село, поднялась луна, вода прибывала толчками, — и вот уже дошла принцу до пояса.
— Почему бы нам не искупаться? — предложила принцесса. — Здесь, кажется, достаточно глубоко.
— Мне уже больше не плавать, — отозвался принц.
— Ох, я и забыла, — проговорила принцесса и надолго умолкла.
Озеро постепенно наполнялось, волны набирали силу, понемногу захлестывая принца. А принцесса сидела в лодке, не сводя с него глаз. И время от времени давала юноше поесть. Медленно тянулась ночь. Вода все прибывала и прибывала. А заодно с нею и луна поднималась все выше и выше, высвечивая лицо умирающего. Принц уже погрузился по шею.
— Вы меня не поцелуете, принцесса? — еле слышно прошептал юноша. От напускной беспечности его ровным счетом ничего не осталось.
— Да, — отвечала принцесса, — и поцеловала его долгим, нежным, прохладным поцелуем.
— Вот теперь я умру счастливым, — блаженно вздохнул принц.
То были последние его слова. В последний раз принцесса поднесла принцу вина; есть он уже не мог. А затем снова уселась на дно лодки, глядя на своего спасителя. Вода все прибывала и прибывала. Вот она уже дошла до подбородка. Коснулась нижней губы. Поднялась чуть выше. Принц стиснул зубы, чтобы не захлебнуться. Принцесса почувствовала себя как-то неуютно. Вода дошла до верхней губы утопающего. Теперь он дышал через нос. Принцесса словно обезумела. Вода залила принцу нос. В глазах девушки отразился страх; и странен был их отблеск в лунном свете. Голова принца бессильно откинулась, воды сомкнулись над нею — и на поверхность с бульканьем поднялись пузырьки его последнего вздоха. Принцесса пронзительно вскрикнула — и бросилась в озеро.
Сперва девушка ухватилась за одну его ногу, затем за другую, но, сколько бы не тянула и не тащила, так и не смогла сдвинуть утопающего с места. Она остановилась перевести дух — и тут же подумала, что принцу дышать и вовсе нечем. Принцесса едва не помешалась. Она обняла юношу и приподняла его голову над водой, — теперь, когда руки его больше не закрывали бреши, это стало возможным. Но все было напрасно: принц уже не дышал.
Любовь и вода вернули девушке силы. Принцесса нырнула — и принялась тянуть что есть мочи, пока не высвободила одну ногу. Со второй оказалось легче. Как ей удалось втащить бездыханного принца в лодку, она и сама не могла впоследствии рассказать толком; тем паче что тут же лишилась чувств. А когда снова пришла в себя, то схватила весла, и, призвав на помощь всю свою выдержку, принялась грести к берегу, — и гребла, и гребла, как никогда прежде. Огибая камни и мели, продираясь сквозь ил и тину, гребла она, пока не достигла дворцовой пристани. К тому времени на берег, заслышав принцессин крик, подоспела ее свита. Девушка приказала отнести принца в свои собственные покои, уложить на свою постель, развести огонь и послать за лекарями.
— Но, ваше высочество, а как же озеро? — воскликнул лорд-камергер. Разбуженный шумом, он прибежал на место событий, как был, в ночном колпаке.
— Иди и утопись в нем сам! — отрезала принцесса.
То была последняя грубая выходка из всех, что когда-либо позволяла себе принцесса; и нельзя не признать, что рассердиться на лорда-камергера у нее были все основания.
Окажись на его месте сам король, ему бы досталось не меньше. Но и он, и королева сладко почивали у себя в спальне. Вернулся в постель и лорд-камергер. А лекари почему-то так и не явились. Так что с принцем оставались только принцесса и ее старая кормилица. Но старая кормилица была мудра и знала, что делать.
Долгое время все их усилия ни к чему не приводили. Принцесса едва не повредилась в уме, разрываясь между надеждой и страхом; но упрямо продолжала бороться, пробуя одно средство за другим, и опять все сначала.
И наконец, когда они уже готовы были сдаться, с первым лучом солнца принц открыл глаза.
15. Ну и дождь!
Принцесса разразилась слезами и рухнула — да-да, рухнула! — на пол. Так пролежала она около часа, и слезы ее лились сплошным потоком. Способность плакать, подавляемая в течение всей жизни, наконец-то обрела выход. И хлынул ливень, подобного которому в той стране еще не видывали. Солнце сияло во все небо, и под стать ему сияли огромные, падающие на землю капли. А дворец оказался в самом сердце радуги. Дождь шел и шел — дождь из сапфиров и рубинов, из топазов и изумрудов. С гор заструились потоки, точно расплавленное золото, и если бы не сток в подземную пещеру, озеро непременно переполнилось бы и затопило страну. Вода подступила к самой кромке — от берега до берега.
Но принцессе дела не было до озера. Она лежала на полу и плакала навзрыд. И этот дождь в пределах дворцовых стен заключал в себе куда большее чудо, нежели дождь за их пределами. Ибо когда поток слез поутих и принцесса попыталась подняться, к превеликому своему изумлению она обнаружила, что не может. Со временем, после многих безуспешных попыток, ей удалось-таки встать на ноги — но девушка тут же снова рухнула на пол. Заслышав грохот, старая кормилица с ликующим криком бросилась к принцесса, восклицая:
— Ненаглядная моя деточка! Она обрела-таки вес!
— Ах, вот что это такое! Вес, говорите? — промолвила принцесса, поочередно потирая то плечо, то колено. — На редкость неприятная штука. Такое чувство, словно меня вот-вот раздавит.
— Ур-ра! — воскликнул принц с кровати. — Раз вы пришли в себя, принцесса, так и я тоже. Как там озеро?
— До краев полнехонько! — заверила кормилица.
— Значит, мы все счастливы!
— И в самом деле так! — отвечала принцесса сквозь слезы.
Этот дождливый день ознаменовался всеобщим ликованием. Даже малыши позабыли свои недавние печали и принялись играть и резвиться, и радостно агукать. А король рассказывал разные истории, а королева внимательно его слушала. А еще король поровну поделил между детьми соверены из копилки, а королева — мед из горшочка. Словом, такое устроили празднество, о котором еще никто никогда не слыхивал.
Разумеется, принц с принцессой тут же и обручились. Но прежде, чем их возможно было обвенчать с подобающей торжественностью, принцессе предстояло еще научиться ходить. А в ее возрасте это оказалось не так-то просто; ибо на ногах она держалась не лучше годовалого младенца. Бедняжка вечно падала и ушибалась.
— Это и есть ваш хваленый закон тяготения? — однажды спросила она у принца, когда тот помогал ей подняться с пола. — Что до меня, я прекрасно обходилась и без него.
— Нет, это не он. А вот это — он, — ответствовал принц, подхватывая ее на руки, и кружа по комнате, точно дитя, и осыпая ее поцелуями. — Вот что такое закон тяготения!
— Так-то лучше, — отозвалась она. — Против такого закона я не возражаю.
И принцесса улыбнулась принцу самой нежной, самой обворожительной из улыбок, и подарила ему один-единственный ответный поцелуй, — легкое касание, не более, — но принц был вне себя от восторга, и, верно, счел, что вознаградили его с лихвой. Боюсь, впрочем, что несмотря на это, принцессе еще не раз доводилось пожаловаться на закон тяготения.
Немало времени прошло, прежде чем принцесса наконец-то притерпелась к гравитации и приноровилась-таки ходить. Но тяготы обучения вполне уравновешивались двумя приятными вещи, каждая из которых сама по себе оказалась бы достаточным утешением. Во-первых, учителем ее стал сам принц; а во-вторых теперь принцесса могла нырять в озеро с высоты сколько душе угодно. Однако она по-прежнему предпочитала, чтобы принц прыгал вместе с нею; и всплеск, производимый ими прежде, не шел ни в какое сравнение с нынешним.
Уровень воды в озере больше никогда не понижался. С ходом лет пещерный свод обвалился — и озеро сделалось в два раза глубже.
Единственная месть, которую позволила себе принцесса по отношению к тетке, это изо всех сил наступила ей на сведенный подагрой палец при очередной встрече. Но на следующий же день дочь короля горько пожалела о своем поступке, услышав, что вода подмыла теткин дом, а ночью стены обрушились и погребли ее под обломками. Откапывать тело ведьмы никто не дерзнул: там лежит оно и по сей день.
Так что принц с принцессой жили долго и счастливо, и были у них короны из чистого золота, и платья из дорогих тканей, и обувь из кожи, и, уж разумеется, дети — как мальчики, так и девочки, и ни один из них, насколько известно, даже в самых отчаянных ситуациях не терял и мельчайшей частицы причитающегося ему удельного веса.
Примечания
1
Morbidezza (ит.) — «живой», естественный цвет (при изображении тела).
