Щипач - Анна Альфредовна Старобинец
— Что — всё? — издевательски уточнил Песец.
— Всё-всё! — завопил Барсукот, выпустил когти и в сердцах шарахнул лапой по Когтеточке. Белоснежный клок песцовой шерсти отвалился и порхнул на пол, как обжёгшийся мотылёк.
— Это что, моя шерсть? — Песец проводил глазами белого «мотылька». — Ты выдрал из меня шерсть? Ты что, совсем озве … ой! Что это у тебя на стене?! — Песец окинул тревожным взглядом барсукотовую Когтеточку. — Что это за пёрышки? Что это за странные знаки и стрелки? А это что? — он указал дрожащим хвостом на пепелище. — Ты что же, и впрямь маньяк?! А я-то, прости, не верил, что ты Щипач. Я думал, тебя кто-то подставил … И что теперь? Ты будешь сдирать с меня мех, а потом его здесь сжигать? И что это у тебя с хвостом? Ты всегда им так делаешь перед ощипом?
— Ну ты и наглец! — От возмущения у Барсукота действительно очень сильно задёргался хвост. — Ведь это ты меня и подставил! Сначала у меня ещё была запасная версия, что это Стриж Парикмахер, но я её быстро отбросил. Ты — Щипач!
— Я не Щипач! Ты совсем обезумел, кот!
— А я не кот! — завопил Барсукот. — Ты совсем обезумел, Щипач! — Он сделал глубокий вдох и попытался успокоиться; он не хотел, чтобы хладнокровный Крысун потом насмехался над его истеричной манерой допроса. — Я знаю, что ты сделал с птичьим молоком. Тем самым, которое Полиция Дальнего Леса изъяла у вора Яшки Юркого и которое я по наивности …
— …украл из хранилища полицейского конфиската, — издевательски закончил за Барсукота Песец.
— …которое я по наивности отдал тебе в обмен на дешёвый одеколон «Пахучая метка».
— И вовсе он не дешёвый! — возмутился Песец. — «Пахучая метка» — очень качественная и изысканная вонь. Я сам постоянно ей пользуюсь …
— Не заговаривай мне зубы, Песец. Птичье-то молоко — оно поценнее будет, чем твоя «Пахучая метка», не так ли?
— Понятия не имею, — подчёркнуто равнодушно ответил Песец.
— Нет, имеешь. Ведь ты пошёл к Яшке Юркому, чтобы расспросить его про молоко.
— Это кто тебе сказал? Яшка? Не верь ему. Он вор и лжец. Таким, как он, нельзя верить … А впрочем, я действительно у него был. Но он от меня сбежал. Оставил мне свой противный шевелящийся хвост — и сбежал. Так что толку от него — ноль. — Песец попытался было описать лапой в воздухе кружок, демонстрируя, как мало было толку от Юркого, но вспомнил, что связан.
— И тогда ты понёс молоко на независимую экспертизу к Птицееду! — Барсукот невольно оглянулся, гордый собой: пусть Крысун, где бы он ни прятался, видит, с каким изяществом он, Барсукот, ведёт этот допрос.
— А это кто тебе сказал?!
— В любой точке Дальнего Леса у меня есть разветвлённая сеть информаторов, — важно сообщил Барсукот. — Так что я знаю, что ты был у Птицееда. И я знаю, что он подтвердил тебе, что молоко — птичье. Абсолютно уникальное. Очень ценное.
— Хорошо, кот, признаю: я действительно был у Птицееда, и он действительно произвёл экспертизу и подтвердил, что молоко — птичье. И что оно стоит целое состояние. По закону я, наверное, должен был вернуть молоко в Полицию Дальнего Леса …
— Наверное?!
— Даже точно. Но … тебе ли не знать, что все мы звери, и у нас у всех свои слабости. Иногда мы преступаем закон. Ты ведь тоже его преступил, когда украл это молоко из хранилища в полицейском участке …
— Я сделал это ради любви!
— Я тоже. Ради любви к искусству. Я подумал, что смогу выгодно продать молоко и купить на вырученные шиши целую коллекцию живописи дубистов.
— Но ты не продал птичье молоко.
— Не продал …
— Потому что ты его выпил!
— Я? Выпил? Что за зверская чушь! Зачем мне пить птичье молоко, которое стоит как целая коллекция живописи дубистов?!
— Затем, что себя ты любишь ещё больше, чем дубистов. Ты хотел омолодиться. Сияющую без всяких стрижей-парикмахеров шерсть, острое зрение, гибкость и прыткость, как в ранней юности, летящую походку — вот чего ты хотел.
— А при чём тут птичье молоко?
— А при том, что, по легенде, оно обладает омолаживающим эффектом. Вот смотри, у меня тут все свойства молока перечислены. — Барсукот возбуждённо махнул лапой в сторону Когтеточки.
— Послушай, кот, — Песец неприязненно покосился на исцарапанную схемами стену и хрустнул суставами связанных лап, — я не знаю никаких легенд про птичье молоко. Я ничего не понимаю в этих твоих царапушках — и не хочу понимать. И я терпеть не могу молоко, у меня на него …
— Не ври! — перебил Барсукот. — У меня всё сходится! Ты удостоверился, что молоко действительно птичье. Ты захотел омолодиться. И дальше ты действовал, как хомяк …
— Какой хомяк?!
— Как хомяк из «Баллады о бешеном хомяке».
— Какая баллада?
— «Баллада о бешеном хомяке» Лисандра Опушкина. По мотивам устных зверских сказаний.
— Не люблю Опушкина, — поморщился Песец. — Он пошлый и устаревший.
— Опушкин пошлый? Да что ты такое говоришь? Как можно не любить Опушкина? Это же наш дичайший лесной поэт! Это же наше всё! Вот, послушай про хомяка. — Барсукот выхватил из груды углей полуобгоревший томик Опушкина с закладками из дубовых листков и открыл на нужной странице. — Это как раз твой случай:
…Молвит самка хомяку:
«Ты, хомяк, совсем ку-ку!
У тебя обвисли щёки,
Ты горбатый, кособокий,
Я ж прекрасна и легка.
Не пойду за старика!»
«Хоть я стар для хомяка,
Знай, любовь моя крепка!
Будь моей, краса-хомячка,
В горе, в радости и в спячке,
Не гони меня взашей,
У меня полно шишей».
«Что ж, богатенький хомяк,
Мы с тобой поступим так:
Коль решил на мне жениться,
Молоко чудесной птицы
Ты обязан отыскать,
Чтобы снова юным стать» …
— Это не мой случай, — оскорбился Песец. — Я не горбатый, не кособокий и не люблю самку хомяка.
— Это детали, — пробормотал Барсукот. — Так … Дальше тут страницы сгорели … Но это не очень важно … Самое главное уцелело. Вот. То, чего не учёл хомяк. И ты тоже не учёл. Побочный эффект птичьего молока:
…Выпив птичье молоко,
Хом подпрыгнул высоко,
Трижды перекувырнулся,
