Щипач - Анна Альфредовна Старобинец
Страшным монстром обернулся:
Морда — бешеный оскал.
Зарычал и поскакал.
Он когтями потрясал,
Он стволы дубов кусал!
Сильным стал и распушился,
Но рассудка он лишился.
И кукушку, и сыча
Изодрал он, хохоча …
…Понял, да? — Барсукот захлопнул книгу. — От этого молока сходят с ума. И становятся маньяками. Щипачами! Хомяк стал Щипачом. И ты стал Щипачом. В моём расследовании всё сходится! Ты даже ощипал ровно тех же птиц — сыча и кукушку! А дальше тут страницы сгорели, но в самом финале ты собираешься …
— Я правильно понимаю, — перебил Песец, — что ты построил своё независимое расследование на зверушкиных сказках в изложении Лисандра Опушкина?
— Это не зверушкины сказки, а зверская мудрость веков, — нахмурился Барсукот.
— Ну что ж, при всём уважении к вековому хомяку и его зверскому оскалу, вынужден признаться, что я его подвиг не повторил. И птичье молоко не выпил.
— Куда же оно, по-твоему, делось? — с иронией спросил Барсукот. — Мне даже интересно, как ты будешь сейчас изворачиваться.
— Меня ограбили, — ответил Песец. — Отобрали молоко и чуть не убили.
— Наглая ложь, — сказал Барсукот.
— Чистая правда.
— Кто же тебя ограбил?
— Не знаю. Какой-то зверь. Было темно. На морде у него была маска. Действовал быстро и ловко. Говорил шёпотом.
— Запах? — быстро спросил Барсукот.
— Запах противный. — Песец задумчиво потянул носом воздух. — Такой же, как от тебя.
— Что он тебе сказал?
— Он сказал, чтобы я не вздумал кричать. И что он хозяин ситуации. Ну, то есть примерно то же самое, что сказал мне ты, когда разрезал этот мешок. Потом он потребовал молча отдать ему молоко. Я отдал. Всё-таки жизнь дороже, чем коллекция живописи дубистов. Потом он связал меня и засунул в мешок. Такой же, как этот.
— На что ты намекаешь, Песец? — прошипел Барсукот. — Что тебя ограбил я?!
— Я ни на что не намекаю, — кротко отозвался Песец. — Просто отвечаю на твои же вопросы. Но, если тебе интересно моё мнение, чисто теоретически можно предположить, что в припадке безумия маньяк совершает действия, о которых потом не помнит, не так ли? Например, начитавшись баллад Опушкина, идёт отнимать у мирного зверя птичье молоко, а потом выпивает его и начинает воспроизводить сюжет баллады, ощипывать названных в ней птиц … То есть, грубо говоря, все эти действия совершает его тёмная половина. А светлая половина ничего при этом не подозревает …
— У меня нет никакой тёмной половины. — Барсукоту стало не по себе.
Из подвала послышался едва уловимый шорох. Вот, значит, где притаился Крысун. Барсукот дёрнул ухом и покосился на Песца. Тот ничего не заметил. Мудрый Крысун знал, что у Барсукота исключительно тонкий слух, и посылал этот сигнал, этот лучик добра и поддержки только ему.
— И я помню все свои действия, — уверенно добавил Барсукот.
— Что ж, замечательно. Я за тебя рад. Может быть, раз у тебя нет тёмной половины и ты всё помнишь, ты меня развяжешь? У меня ужасно затекли лапы. Тот зверь, что забрал у меня молоко, оставил меня лежать связанным, но ты ведь не такой, правда?
— А если ты всё-таки врёшь? — Барсукот не знал, как правильно поступить. С одной стороны, ему не хотелось быть своей тёмной половиной и держать связанным невиновного зверя. С другой стороны, не хотелось дать себя обмануть.
— Я говорю правду, — устало сказал Песец. — И я могу пройти проверку на лжееже. Да, я готов сесть на ежа и повторить свою историю слово в слово. И ещё. У меня жуткая аллергия на молоко. Это может легко подтвердить Грач Врач. Я бы никогда не стал пить молоко — ни коровье, ни птичье. Я от этого распухаю и весь чешусь.
Глава 5, в которой Барсук теряет достоинство
Барсук Старший прикрыл глаза: затылок раскалывался. Супермышь металась между дубом и скотобойней, беззвучно разевая треугольную пасть. Раз за разом она взмывала в небо, а затем неровным, непредсказуемым зигзагом пикировала вниз и вбок, словно собиралась убиться о стену скотобойни или о ствол дуба, но в последний момент отскакивала — и снова взмывала. Охотничьи псы следили за её перемещениями, покачиваясь из стороны в сторону и тоскливо поскуливая. Им тоже было нехорошо.
Грач Врач в очередной раз проверил пульс воробушка Роберта и измерил температуру. Пульс нитевидный, температура значительно ниже нормы — что неудивительно, ведь Роберт теперь совсем голый, клюв заострился и побелел. Грач покосился на кучку сожжённых воробьиных перьев в дупле дуба, поплотнее укутал Роберта в шерстяной плед и заботливо погладил крылом. Воробушек был без сознания, но Грач Врач верил, что ласковое прикосновение полезно любому зверю в любом состоянии.
— А вас уже меньше знобит? — спросил он Барбару шёпотом, словно боясь разбудить Роберта.
— Знобит меньше, но от этой вашей Суперкрысы у меня кружится голова. — Барбара, тоже укутанная в шерстяной плед, сидела в траве под дубом и прихлёбывала из одноразовой берестяной кружки горячий отвар из шишек. — Интересно, что она говорит …
— «Ленивые идиоты», — не открывая глаз, отозвался Барсук Старший. — «Жирные тугодумы, блохастые пустобрёхи» — вот что она говорит.
— Вы слышите речь на высоких частотах? — изумилась Барбара.
— Не слышу.
— Тогда откуда …
— Просто опыт. И зверская логика.
Барсук Старший открыл глаза, стараясь не смотреть на неподвижное, заботливо спелёнутое Грачом Врачом птичье тельце. Роберт был его промахом. Он был жертвой не только маньяка. Он был жертвой его барсучьего жира. Потому что, если бы он, Барсук Старший, ел меньше, а бегал быстрее, он мог бы предотвратить нападение на воробушка Роберта. Грач и Гриф оба сходились на том, что ощипан он был не более двух часов назад …
Барсук Старший поморщился и попробовал сфокусироваться на Супермыши — та как раз неслась на бешеной скорости прямо рылом в стену скотобойни. «Вот должна же врезаться — но не врежется», — тоскливо подумал Старший. В миллиметре от стены Супермышь на секунду зависла в воздухе, а потом рванула вправо и вверх под диким углом.
— Вас не слышно, спецагент Рукокрылая Супермышь, — обречённо сказал Барсук.
— Вы — ленивые идиоты! — взвизгнула Супермышь. — Вы — жирные тугодумы! Вы — блохастые пустобрёхи! Неповоротливые лунатики! Всю свою жизнь я боролась с такими, как вы! И вот я вас возглавляю! Тысяча сычей! Да лучше бы я возглавляла стадо улиток! У нас новая жертва, а вы опять его упустили! Барсукота! Щипача! Он опять от вас ускользнул! Он всегда на шаг впереди! Почему?!
— Потому
