Эдуард Веркин - Кусатель ворон
– Однако… – растерянно сказал Скопин.
Дверь отъехала в сторону.
– Пашенька! – из автобуса выпала Лаура Петровна в желтом спортивном костюме. – Пашенька! Сынок!
Она кинулась к нам.
Пашка попятился и потерянно огляделся, но бежать не решился, и через секунду Лаура Петровна погребла его в святых материнских объятиях. Лаура Петровна пахла парфюмерией и народным образованием. И рыдала.
Мы не стали мешать воссоединению матери с сыном и направились к автобусу. Шульцман приветствовал нас улыбкой, мы ему тоже были рады – и пожали руки, а Жохова вдруг поцеловала в щечку. Стали забираться и распределяться по местам, но в этот раз рассаживались по-другому, как-то вместе, рядышком, и немцы, и баторцы не стали сбиваться в кучки, а устроились среди остальных.
Я хотел сесть рядом с Александрой, но Скопин зачем-то выволок меня обратно на улицу, и мое место занял Влас. Пятахин то есть.
– Ну что? – спросил я. – Чего еще?
– Да вот, дело есть… Я про это… – Скопин кивнул в сторону леса. – Как-то все… Непонятно.
– Брось, потом разберемся. Знаешь, у меня у самого голова вся в разные стороны. Надо все осмыслить спокойно. Дома, короче.
– Вот и я о том, – Скопин кивнул. – Осмыслить. Ты не спеши это все в блог писать, хорошо?
– Конечно. Кто ж это решится описать?
– Понимаешь, этот инцидент с Вероникой… Ну, мне совсем не хочется в послужном списке иметь это безобразие…
– Понятно-понятно. Никакой драки не будет, я потом наоборот напишу.
– Наоборот драки? – усмехнулся Скопин.
– Ну, мы встретились… С воспитанниками церковно-патриотического лагеря, пели под гитару Цоя и…
– Жанну Бичевскую.
– Можно и Жанну Бичевскую. Песни пели, жгли костер, играли в города…
– Вот, верно, в города… А потом спать легли, никто никому фейсы не портил.
Лязгнуло железо, из «Беларуси» вылез квадратный человек Дрынов и направился к нам крепкой походкой заслуженного механизатора. Во рту папироса, незажженная, Дрынов перекидывал ее с зуба на зуб и деловито хмурился.
– Этому еще что надо… – поморщился Скопин.
Я примерно представлял, я всегда представляю, что народу надо.
Дрынов приблизился, но здороваться не стал, не стал тратить на нас души своей окрошку.
– Пацаны, – он сплюнул на асфальт, растер сапогом. – Пацаны, тут такое дело, значится…
Дрынов изобразил смущение, не очень хорошо изобразил, кстати, а может, и не старался особо. Причем обращался он исключительно к Скопину, чуял.
– Короче, пацаны, соляра подорожала, – сказал он. – Сами понимаете, такие концы…
Он зажмурился.
– Опять же капиталку недавно делал, пришлось почти пятнадцать тысяч выложить. А автобус ваш не полторы тонны весит, серьезная машина.
Дрынов принялся бубнить про трудности жизни, высокие цены на ГСМ, про произвол и коррумпированность местных властей, наступающих несчастному фермеру практически на горло…
– Сколько? – остановил Скопин поток жалоб.
– Еще три, – вздохнул Дрынов. – Я же говорю, ваш автобус, он же не легкий, а потом, пока я его тащил, у меня два бидона брусники в кисель утряслось…
Скопин полез за бумажником, достал две тысячи.
– Больше нет, – сказал он. – Две.
Дрынов скорбно вздохнул.
– Ладно, – он взял деньги. – Ребята вы хорошие, а я человек не дикий, я понимаю…
Он свернул купюры в трубочки и убрал за ухо.
– Понимаю…
– А Капанидзе говорил, что вы бессребреник, – сказал Скопин.
– Кто говорил? – не понял Дрынов.
– Капанидзе.
– Какой еще Капанидзе? – ухмыльнулся Дрынов.
– А вы его разве не знаете? – удивился Скопин. – Такой, невысокого роста, лохматый, босиком ходит. Тут живет, в деревне. Вы что, не знаете его? А он вас знает.
– Лохматый… – повторил Дрынов. – Как же, как же, есть такой…
Дрынов побледнел. Прикушенная сигарета выпала из зубов, глазки забегали.
– Значит, это он… Понятно… Вот что…
Дрынов достал из-за уха деньги. Затем достал деньги из кармана куртки. Затем из штанов. Руки у него неожиданно задрожали, он пустился деньги считать, но не досчитал, собрал в бумажный ком и сунул Скопину.
– Все люди братья, – улыбнулся он. – Должны помогать друг другу, так ведь?
– Так, – кивнул удивленный Скопин.
Он стоял со скомканными деньгами, не знал, куда их девать.
– Вы бы сразу сказали, что от него пришли, – Дрынов хихикнул. – И я бы вообще бесплатно все, разве мне сложно? Делов-то, автобус вытащить, подумаешь? А вы же не сказали, что от него, сказали просто, что нужно автобус вытащить. А вот если бы сразу… Пять тысяч.
Дрынов указал на деньги и облегченно вздохнул.
– Возьмите.
Скопин поглядел на меня.
– Не-не, берите, все в порядке, – он начал испуганно озираться. – Вам бы сразу надо было сказать… Люди должны помогать… Пожалуйста!
Дрынов взглянул на Скопина с мольбой.
– Ладно…
Скопин убрал деньги в карман.
– Вот и здорово! – чуть не подпрыгнул от счастья Дрынов. – Вот и хорошо! Если что – обращайтесь! Мой телефон у вас есть! Все бесплатно! Всё! А хотите груздей?! У меня есть две бутылки царских! Представляете?! Царские грузди!
– Нет, спасибо, – сказал Скопин строго. – Нам пора ехать.
– Понимаю, – ухмыльнулся Дрынов. – Все понимаю! Бегу-бегу! Не смею!
И стал пятиться к своей «Беларуси», не забывая подобострастно улыбаться и держать поясницей градус наклона.
– Странно все это, – сказал Скопин. – Даже и не пойму.
Из автобуса высунулась Лаура Петровна.
– Ребята! – крикнула она лучезарно. – Ребята, отправляемся!
Шлоссербаум запустил двигатель.
Мы со Скопиным вернулись в автобус. Устроились поудобней.
– Вот и сказке конец, – сказал Пятахин. – Устинья! Дай я тебя поцелую!
Автобус дернулся и тронулся с места. За окнами побежал лес. Штойербомм наскучался в стойле и теперь гнал машину на всех парах.
– Сам себя поцелуй, – отвечала Жохова без обиды.
Все было как всегда.
– Эй, Виктор! – Александра потрогала меня за плечо.
Я обернулся.
Александра приложила к губам палец и указала на соседнее кресло, на котором сидел Дитер. Он скрючился на соседнем сиденье и что-то сосредоточенно рисовал. Я пригляделся.
Дитер рисовал портрет Капанидзе.
То есть пытался нарисовать.
Капанидзе сидел на качелях и играл на большой, с него самого размером, шарманке. Лица у него не было.
Рядом лежали другие рисунки, – оказывается, Дитер пытался изобразить его и раньше. Вот Капанидзе приносит яйца, вот ловит рыбу, вот картошку окучивает. Вот сидит рядом с Александрой и заплетает ей те самые удивительные косички. Вот он верхом на козе.
Дитер рисовал Капанидзе.
И ни на одном из рисунков нельзя было рассмотреть его лица. Оно расплывалось в мельтешении штрихов, черточек, округлых и полукруглых линий, теней и полутонов, смазывалось, не определялось, точно передо мной как в дивном калейдоскопе мелькали тысячи других лиц, детских, старушечьих, взрослых.
Вот, наверное, сказке и конец.
Финиш.
Глава 25
Krajebieter
Палец на ноге у меня больше не болит.
А через год мы ни в какую Германию, конечно же, не поехали. Потому что случился скандал. Из-за Лауры Петровны, я совсем ни при чем. Я выполнил все, что обещал Скопину – по возвращении сел и написал подробный отчет про наше путешествие, правдивый, взвешенный, страстный.
Про то, как на триумфальном пути по Золотому кольцу нам встретился Капанидзе, мальчишка, пешком ходивший в райцентр за лекарствами для больной бабушки. Как мы решили его подвезти и подвезли до небольшой деревеньки с поэтичным названием Ефимов Ключ. Как выяснилось, в деревне Ефимов Ключ имеются многочисленные проблемы. Нет электричества, воды, дров, Интернета, сюда не заходит автобус и не заглядывает автолавка. Население же Ефимова Ключа – пенсионерки – труженицы тыла страдают от бытовой неустроенности и мечтают на Новый год посмотреть «Голубой огонек».
Как наш предводитель – куратор секции областного Молодежного правительства Скопин бросил клич – отречься от бессмысленного путешествия по Золотому кольцу и помочь реально страждущим – вот этим бабушкам из Ефимова Ключа. Волонтеры приняли почин – и выполнили его.
Почистили колодцы, обеспечив Ефимов Ключ водой.
Заготовили дров.
Защитили деревню от приближавшегося пожара.
Починили крыши, отсыпали дорогу, окучили картошку, накосили сена, отстояли деревню от нападения лиц с альтернативной добропорядочностью.
Ну и другое вранье, теги «Благотворительность», «Культура», «Милосердие», «Дружба», «Вместе весело шагать».
Мой отчет имел успех. И у нас, и за рубежом.
У нас он попался на глаза губернатору, и губернатор повелел – решить и доложить.
И, насколько я знаю, решили. В Ефимов Ключ на самом деле провели электричество и телефон.
За рубежом тоже узнали. И оценили. Уже через месяц после нашего вояжа состоялась персональная выставка графики Дитера… то есть Томеша Грюнера, само собой. Выставка с успехом прошла в Берлине, а затем опять же с успехом проехала по всей просвещенной Европе. Снежана с Самоваром, Жохова с косой, ночной Плёс, Пятахин и лягушки, все в карандаше, но при этом как будто цветное. И альбом с репродукциями был выпущен, и под каждым рисунком коротенький рассказ. Красиво, стильно, мне прислали два экземпляра.
