Эдуард Веркин - Кусатель ворон
– Красиво, – сказала она.
Поглядела на меня с грустью. Точно, не вру.
– Десять минут! – скомандовал Скопин. – Через десять минут уходим! Время пошло.
Кинулись собираться. Хотя собирать особо нечего было, просто все запихал в рюкзак и утрамбовал ногой. Остальные тоже не особо усердствовали, торопились, словно сильно опаздывали на поезд, как будто знали, что все, время наше вышло и пора отсюда уходить. Скопин велел собрать все вещи в кучу и пересчитал каждую и поставил на каждой крестик. И нас пересчитал, и мы все тоже оказались на месте. Сам он, видимо, собрался сразу, как только вернулся с битвы.
Потом Скопин достал из кармана карту Ефимова Ключа, посмотрел на нее, улыбнулся и вставил в щель в стене. Все.
Я завязал горлышко рюкзака, бросил на нашу палату прощальный взгляд. И снова грустно стало. Чтобы не маяться дурью, я вышел на крыльцо. Скопин тоже.
– Пораньше выступим, – сказал Скопин. – День, кажется, жаркий будет.
Он указал в небо.
Солнышко светит, и жарко уже на самом деле, скопившаяся влага испаряется, в воздухе колышутся фигуры из пара и радуг. Погода стремительно налаживалась.
Остальные тоже показались. Солнечный свет где-то в высоте наткнулся на линзу из теплого воздуха и рассыпался на несколько мощных лучей, будто там наверху запустились атомные лазеры.
– Кто-нибудь сбегайте к колодцу, – попросил Скопин. – Воды наберите в термос, пить по пути.
Дернулась Жохова, стрельнула взглядом на Скопина, смутилась, зарделась. И Скопин смутился, сцена получилась безобразно трогательная. Но Дитер не зарисовал.
– А я уже принес.
Сначала я думал, что это Пашка сказал. Лаурыч. А это Капанидзе оказался. Как всегда, возник откуда-то, из стены, наверное. Вроде к уркам с яйцами ушел, и снова тут, шустрый такой Капанидзе попался, до урок километра полтора ведь. А может, они и поближе подошли.
Капанидзе улыбался, а у ног его стояло ведро.
– Шел мимо, решил захватить.
Капанидзе поднял ведро и сунул его мне.
Я едва не свалился, ведро ушло к земле, оказалось, что оно было наполнено водой почти до краев. Как, интересно, он умудрился не расплескать…
Я аккуратно опустил ведро на землю.
– Спасибо, Давид, – сказал Скопин. – Спасибо за воду, нам она очень пригодится… Вообще за все спасибо, ты нам помог очень.
– Пейте, – Капанидзе поставил ведро на пол. – Пока холодная.
– Да мы хотели с собой, – Скопин постучал по фляжке. – Разлить…
– Зачем? – удивился Капанидзе. – Она уже не та будет, нагреется, железом пропитается. Теплую воду разве вкусно пить?
– Ну да, наверное… – согласился Скопин.
– Чего ее с собой-то тащить? – усмехнулся Капанидзе. – Надо впрок напиться, так правильно. Пейте.
Капанидзе запрыгнул на крыльцо, сдернул со стола кружечное ожерелье и стал раздавать кружки.
– Устами младенца глаголет истина, – изрек Пятахин и зачерпнул первым.
Глотнул немного, зажмурился.
– Сладкая какая-то… – удивленно произнес Пятахин. – Вкусная…
Он быстро выпил первую кружку и зачерпнул вторую.
– Другим оставь, – Жохова продвинулась к ведру.
– Да тут всем хватит, – успокоил Капанидзе. – Ведро-то большое. Надо пить.
Мы зачерпывали, стукались кружками, смеялись и пили воду. Она была на самом деле необычной, похожей на холодный березовый сок, солоноватый и одновременно сладкий, с запахом хвои и мяты, не вода будто, а…
Не знаю что, я выпил три кружки. В голове как-то зазвенело, и сделалось легко-легко.
– Кончилась вода-то, – сказал Пятахин и зачерпнул со дна последнюю кружку.
А мы все поглядели на Капанидзе.
Он покивал.
– Спасибо, – осоловело сказал Скопин. – Это…
– Это очень вкусно, – сказала Рокотова. – Это очень…
Герасимов разглядывал отчего-то руки, сжимал кулаки, точно первый раз их видел.
– Спасибо тебе… – повторил Скопин. – Спасибо. Слушай, может, это… Тебе надо что-нибудь? Из снаряжения?
Капанидзе рассмеялся.
– Давай я тебе фотоаппарат отдам, – неожиданно для себя самого предложил я.
– Зачем? У нас все равно электричество не работает. Вы мне лучше по монете дайте.
– По какой монете? – не понял Скопин.
– Да по любой. Какая есть. На память.
Стали рыться по карманам, искать мелочь. Нашлась у всех, Капанидзе протянул ладони, и мы положили по монете.
– Теперь идите, – сказал Капанидзе. – Главное, не оглядывайтесь. Все будет хорошо.
Мы пошли. Капанидзе нас не провожал.
Вот так быстро все и закончилось.
Потом шагали по дороге, сначала грунтовка, затем асфальт. Легко было, казалось, что дорога спускалась вниз, так и хотелось скорости прибавить. Она на самом деле, кажется, под уклон шла, спускалась, и лес вокруг, замерший, точно тоже прощающийся.
Скопин шагал последним, как настоящий капитан, прикрывая тылы.
Александра шагала рядом со мной. У нее настроение было, кажется, хорошее, улыбалась, рассказывала про Германию, страну предков и соленых кренделей.
– У нас тоже хорошо, – рассказывала Александра. – Вам понравится. Обычно все экскурсии устраивают вдоль Рейна. Это очень интересно – едешь в автобусе и смотришь на воду. Так мы и поедем, будем в маленьких городках останавливаться и есть пиццу. Обязательно заедем в Кельн, поднимемся на Собор…
Ну да, Рейн. Золотой в отблесках заходящего за горы солнца. Рейн, и разрушенные замки на горах, дубы и вязы, и красивые домики, шагнувшие на берег из сказок братьев Гримм, старые рыбаки с бамбуковыми удочками, качающиеся в таких же старых черных лодках, плеск воды и песни престарелой Лорелеи, которые еще можно услышать в местах, где в реку впадают ручьи. Во как, я тоже поэт.
– Мой дядя был в этом соборе, – шептал из-за спины Пятахин. – Поднимался. Там все стены исписаны нашими матюгами. Не, точно, он мне даже фотографии показывал…
Мы с Александрой пошагали быстрее, подальше от Пятахина. И не оглядываясь.
– Томеш кино решил снимать, – сказала Александра. – Про все, что тут с нами приключилось.
– Правильно. Интересное кино получится.
– Ага. А Касси так и хочет гидрологом стать, ему понравилось родники искать.
– Тоже хорошая профессия. А ты?
Александра пожала плечами.
– Не знаю, – сказала она. – Подумаю. Время еще есть. А ты журналистом?
– Скорее всего, – ответил я меланхолично. – Выбора нет как-то.
– Почему же? Сейчас много выбора, делай что хочешь, иди куда хочешь.
– Не для меня, – мужественно зевнул я. – У меня генетика. Предрасположенность.
– Это как?
– Моего прадеда покусали собаки, – сказал я. – Куда теперь деваться? А мой прапрапрадед по материнской линии и сам был… Тот еще. Крайебитер – наша старинная фамилия, Бенгарт уже потом, по отцу… Krajebieter.
– Кусающий ворон? – перевела Александра.
– Кусатель ворон, – уточнил я. – Кусатель ворон в восьмом поколении. Они в Восточной Пруссии жили, на Куршской косе. Были большими специалистами.
– В чем?
– В кусании ворон, – пояснил я. – Это такая профессия. Голодно было, и местные немцы наловчились ловить ворон. Сначала ловили одну ворону, привязывали ей к лапке веревочку и растягивали рядом сеть. Пойманная ворона приманивала остальных, они опускались, кусатель, сидящий в шалаше, дергал за веревочку, и ап – еще десять ворон. К вечеру набиралось штук двести. Ну, и в процессе поимки ворон умерщвляли перекусыванием шеи – быстро и эффективно.
Александра поморщилась.
– Их что, действительно ели? – спросила она. – Ворон?
– Конечно. Солили и ели. Еда бедняков. Хотя потом вошло в моду, даже в ресторанах подавали. Говорят, в Германии и сейчас можно найти. Само собой, в самых изысканных заведениях.
– Может быть. Но я больше креветок люблю… Нет, больше всего я теперь люблю жареную картошку с белыми грибами.
– Я тоже.
– А при чем здесь генетика?
Я пожал плечами.
– Все время хочется кого-нибудь покусать. Хотя в последнее время меньше… но все равно. Мне кажется, над нашим родом судьба посмеялась. Кусатели и покусанные… Примерно так.
– Понятно. Это интересно. Ну, про кусателей ворон. Интересная профессия. Ой, смотри!
Александра хлопнула в ладоши и указала пальцем.
– Странно, – сказал я. – Вроде бы недавно вышли, а уже… Прибыли. Что такое…
– Автобус! – заорал Пятахин. – Смотрите! Автобус нас ждет! Ура!
Под соснами отдыхала старенькая «Беларусь» с прицепом, в котором просматривались синие пластиковые бочки для клюквы и брусники, ящики для лисичек и большой бак для вареных грибов, а еще какие-то мешки, коробки, – одним словом, вещи, необходимые в домашнем быту, если живешь километрах в пятистах от ближайшего центра цивилизации. В кабине трактора курил квадратный мужик, наверное, Дрынов.
На обочине стоял автобус. Наш, чистенький и сверкающий, точно только что из мойки. Старый добрый пузатый Штольцхабен ходил вокруг автобуса с тряпкой и аккуратно смахивал пыль, хотя машина и так блестела как новенькая.
