Удивительные сказания Дивнозёрья - Алан Григорьев
Дрожащей рукой Марфа протянула Тайке конверт.
Ну точно: тот же самый каллиграфический почерк, те же листы в линеечку. Похоже, школьный сталкер решил сменить жертву.
Усадив несчастную мавку в кресло и вручив ей кружку молока, Тайка устроилась напротив и принялась читать вслух.
* * *
Возвращение Марфы из болотного царства домой в Дивнозёрье отмечали бурно и радостно. На пир собрались все: мавки озёрные и речные, водовики и водяницы, а также певуньи-бродницы, селящиеся у бобровых плотин. Да что там говорить – даже сам батюшка Водяной заплыл на минутку, чтобы поздравить её с возвращением.
Они гуляли три дня и три ночи – так, что вода в заново облагороженном Марфином озерце ходила ходуном и выплёскивалась волной на берег. Стол ломился от всякой снеди – мавки-подруженьки не поскупились на дары: принесли и рыбку, и салаты из водорослей, и даже свежую лягушачью икру.
Марфа поверить не могла, что друзья её до сих пор помнят и любят. О заболотившихся мавках обычно старались даже вслух не говорить, потому что знали: из топей не возвращаются. Марфе просто повезло.
Как только она увидела Майю, свою названую сестрицу, вмиг поняла: да, тут её ждали! Заболоченное озерцо расчистили, дно выложили камешками, весь мусор выгребли, насадили жёлтых кубышек и даже поправили покосившийся Марфин домик. (У каждой мавки на дне её водоёма есть жилище. Кто-то строит его из песка и гальки, кто-то – из ракушек и речного ила, иные – из коряг, в общем, каждый обустраивается на свой лад.)
– Я так рада видеть вас всех! – Марфа улыбалась во весь рот и смотрела на друзей восторженными зелёными глазами.
А уж сколько всего ей надарили! Больше, чем на именины! Сестрица Майя принесла чудесные бусы из рыбьих чешуек и омытых речной водой «куриных богов» – камешков с дырочкой; водяница Веселина сама набрала ракушек (в одну из них можно было даже дудеть!); мавка Глафира притащила целое лукошко улиток и водомерок; её дочка Луша наплела браслетов из конопляных верёвочек, окрашенных в разные цвета соком трав и ягод, а синеволосая бродница Дана шепнула по секрету, что к завтрему Марфе доставят дар от самого Водяного хозяина – чудесный мшистый валун.
Счастливая мавка аж в ладоши захлопала.
– Можно поставить его в центре озерца, чтобы он возвышался над водой. А я буду сидеть на нём долгими лунными ночами и смотреть на звёзды.
В общем, жизнь налаживалась!
Волосы Марфы из тускло-зелёных стали снова рыжими и даже немного завились, болотные пятна без следа ушли с кожи. Она будто выздоровела после долгой болезни, но на душе было тревожно: а долго ли продлится это счастье?
На исходе третьего дня пирушки водяные духи не могли уже ни есть, ни пить, ни даже танцевать, а все новости были пересказаны уже по третьему кругу, Марфа задремала и вдруг на грани сна и яви почувствовала, словно вкус воды изменился. Сон как рукой сняло. Защипало глаза, запершило в горле. Встревоженная мавка высунула голову из воды и опасливо огляделась.
Она сразу же заметила мальчишек, которые, хихикая, сливали из ведра какие-то мутные помои прямо в воду. По поверхности озера плыли хлопья мыльной пены. Марфа набрала водицы в рот, надула щёки и окатила маленьких негодяев струёй, как из шланга. Те отпрянули, всё так же хохоча. А несчастная мавка потом ещё пару часов вычёрпывала мутную пену, мучаясь от невыносимого зуда в ладонях.
На этом её злоключения не закончились. Мальчишки повадились шастать к озерцу каждый день. Они кидали в воду фантики от конфет, консервные банки и прочий мусор. А однажды Марфе даже досталось по лбу сломанной пластмассовой расчёской. Ох она тогда и разозлилась!
Мавка пробовала пугать маленьких хулиганов, поливала их водой, даже пыталась явиться и вразумить, но те её не слушали и не боялись ни капли.
– Вот дождутся, утоплю я их! – со слезами на глазах жаловалась она Майе и Глафире.
Подруги с двух сторон гладили её по трясущимся плечам, утешая.
– А и притопи! – недобро сверкнула глазами Майя. – Не до смерти, а так, чтобы знали! Небось не будут больше расчёсками в честных мавок кидаться.
– Так нельзя, Майюшка! – охнула Глафира. – Они же дети!
– И что? Значит, им можно быть свиньями, что ли?
– Вот ты так говоришь, потому что у тебя своих деток нет. – Глафира обиженно надула губы. – Когда будут, поймёшь!
– При чём тут это? – Майя скривилась. – Я так думаю: Марфе надо взять хворостину покрепче да надрать этим хулиганам мягкое место так, чтобы неделю сесть не могли. Ну и мусор весь прибрать, конечно, чтобы снова болото не развести.
– Не слушай её, Марфушка. Лучше я тебе помогу. Сама все бумажки-фантики соберу и с ребятишками этими потолкую, чтобы не озорничали, хочешь? А ты отдыхай. Тебе опосля болотного житья-бытья в себя приходить надобно.
Ну конечно, Марфа этого хотела!
Только она не поняла, почему Майя вдруг обиделась и ушла – даже водорослевые рулетики с икрой не попробовала.
Глафира слово своё сдержала: на некоторое время хулиганы и впрямь притихли. А Марфа не могла нарадоваться на милую подруженьку.
– Ты иди, погуляй пока, – говорила та с милой улыбкой. – Насиделась небось на своих гнилых болотах, намаялась, бедненькая. Мы тут с Лушенькой-душенькой пока похозяйничаем: и приберёмся, и обед приготовим, и кровать пухом рогоза выстелим, чтобы тебе помягче спать было.
И Марфа гуляла. Ходила по гостям – её везде привечали: всем была охота послушать про жизнь в болотном царстве, поцокать языком и втайне порадоваться, что беда случилась не с ними. Любовалась закатом, сидя на камешке, и, конечно, училась играть на ударных, потому что дала себе слово осуществить заветную мечту. Правда, вместо барабанов у неё пока были пеньки, вместо палочек – веточки орешника, а вместо тарелок – крышки от кастрюль, но ей вполне хватало и этого.
Жаль вот только, с Майей они так и не помирились. Та наотрез отказалась приходить в гости, пока там крутится «эта несносная Глафира».
– Ты к ней несправедлива. – Марфа хмурила брови: она не любила, когда её лучшие подруги не ладили между собой. – Глаша бывает немного навязчивой, это правда. Но она же не со зла! Это просто забота такая.
– Душная у неё забота… – вздыхала Майя, качая головой. – Помяни моё слово, ты ещё хлебнёшь с ней горя горького!
