Владислав Крапивин - Мальчик со шпагой
– Ага, – откликнулся Серёжа. – А если проходить мимо всякой несправедливости, то станешь хорошим человеком. Легко и просто.
– Ты, пожалуйста, не преувеличивай! Я тебе не предлагаю быть подлецом. Но ты ведешь себя так, будто кругом сплошное зло, а ты один – борец за справедливость.
– Вот уж чушь-то, – искренне сказал Серёжа. – Какое зло кругом? Да у меня друзей – целая тысяча!
– Эти друзья – такие же, как ты, донкихоты. Дон Кихот – прекрасная фигура, но он никогда не мог переделать <M%-мир. А ты думаешь: вскочил на коня, копье наперевес, ура<D% – и все в порядке. Нет, брат, конная атака – не метод.
Зеленая поляна и вылетевшие из-за кустов кавалеристы вспомнились Серёже. Он даже улыбнулся: "Не метод?" Но сказал он о другом:
– Мой дед был красным конником. Он переделывал мир.
Дядя Витя наклонил голову.
– Знаю. Прекрасно знаю. Ты можешь им гордиться… Но, извини меня за откровенность, если рассматривать его как отдельную личность, он тоже был донкихотом. Вечно чего-то добивался, вечно спорил с начальством. Как шашкой рубил. Мог бы генералом стать, а столько лет просидел в командирах эскадрона…
Дядя Витя вдруг замолчал. Испугался, кажется, что увлекся спором и сказал лишнее.
– Ты извини. Ты, может быть, этого не знал. Не надо было говорить. Но, в конце концов, ты не маленький.
Очень спокойно Серёжа сказал:
– Генералов тогда не было, были комбриги. Он бы, может, и стал им, если б не умер так рано… А командир эскадрона – это разве плохо? Главное, он был красным конником.
– Конечно. Только если бы он не горячился, он мог бы принести гораздо больше пользы.
– Он горячился потому, что был против несправедливости, – упрямо сказал Серёжа.
Дядя Витя помолчал, прошелся по комнате, бухнулся на диван, потянулся. И, будто начиная новый разговор, обратился к Серёже:
– Послушай. Абсолютно хорошей жизни не было и никогда не будет. Всегда останутся дураки, карьеристы, себялюбцы. Может быть, потом их станет меньше, но совсем они не исчезнут. В мире всегда есть добро и зло. И все на свете зло не уничтожить. Поэтому надо рассчитывать силы, жить как все, а не воевать с целым светом.
– Я и не воюю со светом…
– Воюешь. А зря… Кстати, что за сцену ты устроил в кинотеатре "Спутник"? Татьяна Михайловна упоминала.
– Никакой сцены не было. Просто контролерша одного мальчика не пускала, маленького. У них там целая группа пришла и девчонка-восьмиклассница, вожатая. Контролерша стала считать, а со стороны тоже лезут. Кто-то из безбилетников проскочил, а на того мальчишку билета не хватило. Он заревел, а она все равно не пускает. Я говорю: "Он же вместе со всеми, он не может быть безбилетником", а контролерша давай кричать…
– А зачем тебе нужно было вникать в это дело? У мальчика была вожатая.
– Да ну… вожатая. Сама чуть не ревет… Я тогда пошел к администратору.
– И добился чего-нибудь?
– Добился… Жуликом обозвала и обещала в школу позвонить. Я говорю: "На здоровье". Пошел и отдал тому парнишке свой билет. При чем же здесь сцена?
– Очень благородно, – сказал, дядя Витя. – Но что от этого изменилось в мире?
– В мире? Я не знаю… Он обрадовался.
– Мир обрадовался твоему благородному поступку?
– Мальчик обрадовался. Побежал в кино.
– А ты остался без билета, – усмехнулся дядя Витя. – Нет, я понимаю, билет – не потеря. Но ведь каждый раз так поступать не будешь.
– Это было всего один раз, – раздраженно сказал Серёжа. Ему стал надоедать разговор. Пустой какой-то.
Дядя Витя, кажется, решил переменить тему.
– Пока тебя не было, приходил один мальчик, твой товарищ. Митя, кажется… Мы с ним посидели, побеседовали. Он рассказывал о клиперах. Прекрасный знаток. И очень интересные вещи говорил. Оказывается, клиперы не спорили с морем, не вспарывали волны. Они вписывались в морскую стихию – как бы сами делались частью океана. И летели вместе с волнами и ветром. И это было прекрасно, гармонично… Вот и человек должен так же вписываться в общую жизнь, не вспарывать ее своим характером, как форштевнем. Должен поверить жизни, как парусник волнам и ветру. Тогда ему бури не страшны. И гордости и красоты он тоже не потеряет.
Серёжа вспомнил большую фотографию в Митиной комнате: английский клипер "Катти Сарк", летящий среди белых гребней и облаков. Это было здорово!
И все-таки… "Одно дело корабли, другое – люди, – подумал Серёжа. – И кроме того, Митька сам говорил, что попутный ветер – не всегда самый лучший".
– Неправда, – сказал он. – Корабли ходили и против ветра.
Дядя Витя победно улыбнулся.
– Ходили. Но не в лоб, дорогой мой. А вот так! – Он ладонью выписал в воздухе змейку. – В лавировочку, в лавировочку.
Серёже стало обидно за Митины корабли.
– Они не виноваты, – сердито сказал он. – У них были только паруса. А человек скорее уж похож на корабль с турбиной. Он может идти как хочет.
Дядя Витя присвистнул:
– Ну, брат, да ты прирожденный оратор. И спорить с тобой, конечно, трудно. У тебя целая философия.
Серёжа пожал плечами.
– Я не знаю, что такое философия. Мы еще не проходили.
– Еще придется пройти, – пообещал дядя Витя. – В вузе без этого не проживешь.
– В вуз я могу и не попасть. Из-за характеристики, – поддел Серёжа. – Вы уж скажите мне сейчас, что это такое.
Дядя Витя, видимо, решил, что спор надо кончать. Он даже обрадовался вопросу: можно поговорить о другом.
– Видишь ли… Философия – это наука…
"Знаю, что не птица", – мысленно вставил Серёжа.
– Самая общая наука. У нее много определений. Но если говорить попроще, это общие законы развития природы, общества. Особенно это важно для жизни людей. Для всех и для каждого…
"А в жизни случается всякое", – вспомнил Серёжа. Вспомнил солнечный зал, Димкины сияющие глаза, хрипловатый голос директора…
Он перебил дядю Витю:
– Скажите, а у Ленина тоже была философия?
Дядя Витя умолк на секунду и тут же вдохновился, как оратор, услышавший из зала интересный вопрос:
– А как же! Это главные законы нашей жизни! Вот ты станешь постарше…
И опять Серёжа перебил его:
– Постарше – это потом. А я сейчас хочу знать: по этой философии разрешается, чтобы вот так, – он помотал в воздухе ладонью, – в лавировочку?
Дядя Витя молчал довольно долго. Он смотрел на Серёжу сначала растерянно, а потом с интересом.
– Ну, дорогой мой… – начал он в конце концов. – Надо бы тебе стать немного поскромнее. Должен заметить, что сравнивать себя с Лениным…
– Я не сравниваю, – тихо сказал Серёжа. – Только вот видите… У меня значок. А на нем Ленин. Есть такая организация – юных ленинцев. Сегодня в нее Димку принимали. И меня когда-то приняли. Мы обещание давали. Понимаете?
И он ушел из комнаты.
…Поздно вечером, за ужином, дядя Витя, поглядывая на Серёжу, сказал:
– Сергей сегодня разгромил меня в философском споре. Блестяще. Если он сражается на рапирах так же, как спорит, его ждет олимпийское будущее.
– Будущее – это ладно, – откликнулся папа. – А как дела в настоящем? В частности – с алгеброй? По-моему, давняя и единственная пятерка не внесла существенных изменений?
– Не внесла, – признался Серёжа. – Я учу, учу, говорю – спросите, а меня не спрашивают.
– "Не спрашивают", – хмыкнул отец. – Раньше бы учил. Голова твоя два уха… В философских спорах побеждаешь, а в простых уравнениях – как корова в болоте… Вот не пущу в Севастополь, будешь знать.
Это он, конечно, просто так сказал, но Серёжа все-таки слегка испугался.
– Что ты, папа! Я же зубрю изо всех сил.
– Мы вместе позанимаемся, – пообещал дядя Витя. – А что касается спора… Кое в чем, Сергей, ты все-таки неправ. Нельзя высокие принципы применять к жизненным мелочам. А ты, дорогой мой, в каждую стычку рвешься, как на штурм Зимнего.
Серёжа не ответил. Он вспомнил, что алгебра в самом деле еще не готова, а завтра Антонина Егоровна может спросить.
А кроме того, надо еще просто посидеть и подумать. Вспомнить весь день. Есть в этом дне случай, который как заноза. Скандальный разговор с Гармашевой. Зря он с ней связался. Глупостей наговорил всяких, с Сенцовым сравнил. Она же девчонка… Конечно, сама виновата, но в прежние дни Серёжа даже не стал бы с ней спорить. Просто обошел бы молча. А сейчас что-то не так.
13
После майских праздников зацвела черемуха. Взрослые говорили, что, когда она цветет, приходят холода. Но на этот раз черемуховый цвет кипел среди буйного лета.
Серёжа и Генка давно забросили школьные пиджаки и ходили на уроки в форме "Эспады". Никто им больше не говорил ни слова. Но когда в форме барабанщиков появился Димка, снова грянул скандал. Дежурная учительница сгребла Димку в коридоре и доставила к директору.
– Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич! Ведь есть же общешкольная форма, а они ходят бог знает в чем! Как в пионерском лагере!
