Эдуард Веркин - Кусатель ворон
– Стоп! – приказал Жмуркин.
Копать перестали, уставились на Болена.
Болен подхватил лопату и направился… в лес. Не к месту раскопок, а в лес, в сторону, и все с удивлением стали смотреть на него, а потом и потянулись за ним.
– Зачем же мы тут тогда копали? – с обидой спросила Жохова.
– Труд имеет нравственное значение, – изрекла Герасимова.
Пятахин побежал за Боленом.
Болен неспеша шагал по мху и морщил лоб. И мы тоже морщили лоб, а я заметил за собой, что я ощущаю некоторое волнение. Нет, я не очень надеялся найти котелок с золотыми монетами или сундучок с изумрудами, но все равно… Видимо, в каждом человеке живет стихийный кладоискатель, у меня даже руки вспотели.
Болен продолжал внимательно осматривать местность. Причем он смотрел не только под ноги, но и вокруг, на деревья, на небо, по сторонам, нюхал воздух и облизывался. Стая с уважением наблюдала. Смотрела по сторонам, нюхала воздух, а Пятахин ковырял носком в земле.
И вот Болен остановился. В совершенно непримечательном обычном месте остановился и сделал жест рукой, ну, чтобы мы разошлись в стороны и не мешали. Мы послушно расступились. Кассиус опустился на колени, приложился ухом к земле и стал слушать. А я подумал – как он слушает, если он глухой?
Но Кассиус слушал. Наверное, он, как змея, определял малейшие вибрации, наверное, это чувство у него было обострено в качестве компенсации за отсутствующий слух.
Я поймал себя на том, что тоже задержал дыхание.
А потом Кассиус встал, протер ладони, сделал три шага в сторону и воткнул в землю лезвие.
Почти сразу в воздух со свистом ударил фонтан.
– Опа… – сказал Пятахин.
Фонтан стремительно увеличивался в толщине и в мощи, через несколько секунд он вырос, наверное, до трех метров. Как гейзер, вспомнил я, на Камчатке такие же в небо лупят.
– На всех хватит, – прошептал Пятахин. – На всех точно…
Упьемся, будем здоровы и счастливы. Однако мы отчего-то стояли в нерешительности, не торопились пить воду. Потому что она как-то очень чистой лично мне не казалась, напротив, я ясно видел, как из-под земли била довольно-таки мутная и грязноватая субстанция.
Рядом упал слиток золота, так, во всяком случае, мне почудилось. Тяжелый, упругий. Я потянулся к нему, но слиток шевельнулся, и я вдруг понял, что это не золото.
Это была рыба. Карась. Короткий, круглый, с золотой чешуей и с красноватыми плавниками, карась прыгал по синеватому мху. Видимо, его вытянуло из Полелюевого колодца и выбросило через получившийся сифон.
И еще карась.
А потом они стали падать один за одним, и через минуту их вокруг было уже много.
– Рыбий дождь… – потрясенно протянула Александра.
– У нас такое повсеместно, – равнодушно ответил я. – Это Россия, детка, я тебя предупреждал.
– Первый раз такое вижу, – сказал Жмуркин.
Фонтан вздохнул и резко уменьшился, почти втянулся под землю, Караси подпрыгивали.
Мы молчали.
Жохова очнулась первой.
– Они же задохнутся! – воскликнула она. – Задохнутся!
Жохова принялась собирать карасей. Она было сделала движение, чтобы снять с себя футболку, но вовремя остановилась, огляделась затравленно.
– Они задохнутся, – повторила Жохова. – Задохнутся…
Жмуркин стянул с себя начальственную майку и связал лямки, так что получился мешок. Этот мешок он вручил Жоховой, и та стала быстро собирать в него карасей.
– Ей надо помочь! – сказал Александра и присоединилась к Жоховой.
Карасей они собрали быстро, но майка лопнула, и рыба снова распрыгалась по земле.
– Надо в ведро собрать, – сказал Листвянко. – У нас есть ведро?
– Ну?! – с отчаяньем крикнула Жохова. – Кто-нибудь?
– Можно уху будет сварить, – резонно заметил Листвянко. – Тут хватит.
– Вы что?!!
Жохова прижимала этих карасей к себе, а они вырывались из рук, выпрыгивали, а Жохова снова их собирала.
– Я сбегаю за ведром, – вызвался Лаурыч.
Он отбросил лопату и побежал к деревне. Герасимов за ним. На легкую атлетику бы им обоим.
Жохова собирала карасей, караси вырывались от Жоховой. Александра пыталась ей помочь, но русские караси не шли в иноземные руки. Ну, или сноровки у Александры совсем не было в деле ловли рыбы.
– Да помогите же! – почти всхлипнула Жохова.
Жмуркин стал собирать карасей тоже.
– Можно еще и пожарить в сметане, – заметил Пятахин. – Они вкусные.
Он тоже стал собирать карасей.
Короче, мы все стали этих карасей собирать и собрали их довольно быстро, лично я пять штук отловил. Жохова, конечно, собрала больше остальных, держала перед собой целую охапку, что-то им шептала, кажется, уговаривала не очень нервничать. Все смотрели на нее с сочувствием.
Караси довольно выносливые рыбы, насколько я помнил, могут долго без воды жить; впрочем, долго им не пришлось ждать, через пять минут прибежал Герасимов. С двумя двенадцатилитровыми ведрами. Причем не очень-то запыхавшийся, я думал, что туберкулезники гораздо слабее. Он, наверное, тайный легкоатлет, тренируется по ночам, пока все приличные баторцы спят.
За ним Лаурыч, запыхавшийся, красный, без ведра.
Жмуркин собрал воды в лужицах, оставшихся после гейзера, и наполнил до половины ведра. В них мы посадили карасей, оказалось, что их довольно много.
– Снежанка пожарит, – сказал Пятахин. – Караси в сухарях и в сметане – это фантастика!
– Если ты их почистишь, – добавил Листвянко. – Снежана ненавидит чистить рыбу.
– А я не умею…
– Я умею, – вмешался Лаурыч. – Я дома всегда чищу!
Жохова взглянула на него с гневом, схватила ведра и поволокла их к деревне. Пожалуй, двенадцатилитровые ведра она схватила сгоряча, они немедленно оттянули ей руки, корпус Жоховой как-то хрустнул, но выдержал, она скрежетнула позвоночником и потянула ведра вдаль.
– Тоже любит жареную рыбку, – прокомментировал Пятахин.
Народ устремился за Жоховой. Видимо, ее тщедушная спина с торчащими позвонками, дрожащая от напряжения и сострадания к рыбе, вызвала у мужской части населения приступ джентльменства. Листвянко, Гаджиев и Лаурыч кинулись на помощь, Лаурыча, как всегда, оттеснили, он стоял и только глупо улыбался.
Ко мне подошел Болен и кивнул в сторону водоема, пойдем, мол, посмотрим.
Полелюева колодца больше не было. Обычная яма. Глубиной метра в два, может, чуть больше. На дне коряги, камни, черепа, много, разных, с рогами и без, и вообще всякие кости, как мы при ныре на них не напоролись?
Болен посмотрел и с разочарованием плюнул в жижу.
– Тут родника нет, – перевела Александра. – Тут только мусор.
И так понятно, что мусор.
Болен плюнул снова.
– Надо еще искать, – опять перевела Александра.
Не сомневаюсь.
Болен опять плюнул, незначительным количеством слюны, на этот раз не сказал ничего.
– Обязательно, – сказал я. – Может, пока пойдем пообедаем? После трудов?
Насчет пообедать немцы ничего против не имели. Всю дорогу до деревни мы разговаривали о том, как принято обедать в далекой Германии и как это делаем мы, русские ортодоксы.
Обед получился роскошный. Настоящий.
Снежана наварила картошки в мундире, высыпала из чугуна прямо на стол, она раскатилась в красивом беспорядке. Картошка была еще горячая, дымилась, мы похватали ее и стали подкидывать, пытаясь остудить. Пятахин положил картофелину на голову, а Жохова проявила смекалку – насадила картофелину на вилку и дула на нее.
Картошка и хлеб.
Вкусно. То есть дико вкусно: самодельный черный хлеб и горячая картошка, и откуда-то крупная соль в половинке кокосовой скорлупы. Ни у кого не нашлось под рукой ножа, поэтому хлеб просто ломали, а картошку ели прямо с кожурой, посыпая сверху солью. Ели и ели, остановились, лишь когда картошки не осталось, да и хлеб почти весь сжевали.
Все-таки здесь еда воспринималась совсем иначе. Если дома это была просто… просто еда, то тут уже часть жизни. Смысл.
– Хорошо как… – протянул Пятахин. – Сдохнуть, что ли, навсегда…
– Золотая мысль, – сказала Снежана.
– Да ладно, Снежок, ты же по мне скучать станешь, слезы проливать. Я ведь лягушек тогда в честь тебя лопал…
– Я польщена. Жаль, что совсем не подавился.
Они пустились в томную послеобеденную перебранку. В нее иногда включался и Листвянко, который обещал сломать Пятахину пальцы рук и ног, но так обещал, миролюбиво.
А Жохова построила из картошки и прутиков человечка. А Дитер его тайком зарисовал вместе с Жоховой, и получилось странно. А я вспомнил про колодцы. Они должны были очиститься, я решил это проверить и направился к колодцу в нашем дворе. Сдвинул крышку. Снизу поднялся холод и неожиданный запах чистой воды. Я снял с гвоздя ведро и сбросил его в темноту. Булькнуло, цепь натянулась, я взялся за ручку и стал крутить. Это оказалось не так сложно, как мне представлялось, через минуту показалось ведро, и вода в нем была прозрачная, искристая и холодная. Попробовал. И вкусная тоже.
