Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка
Дом гитлеровцы подожгли и тут же, на улице, расстреляли сорок ни в чём не повинных ближайших соседей…
В вагоне стало тесно и душно. Сомкнулись двери, стало темно, было слышно, как пломбировали вагон.
— Мы задохнёмся! — крикнул Иозас.
— Это же кладбище на колёсах. Никто из нас живым не доедет до места…
— Спокойно, — сказал Юра. Золотые нити солнца сквозь щёлочку пронизали темноту, осветив волевое лицо мальчика. — Надо попробовать бежать отсюда.
— Легко сказать, — безнадёжно роняет кто-то.
Стучат колёса, свистит ветер, кажется, дождь ударяет по крыше, а может быть, и не дождь, может быть, это охранники стучат, выбивая свои трубки. Все знают, они едут на крыше, потому что там установлен пулемёт.
— Франек, нож у тебя?
— Да, Юра.
— Давай сюда…
Уже совсем стемнело, когда из дыры в полу повеяло запахом сырой земли и ещё чем-то невыразимым, отчего всех подростков охватила безотчётная радость, хотя каждый знал, что там, за тёмным проломом, быть может, каждого из них подстерегала смерть.
— Прощайте, други, — обнимает товарищей Франек. — Клянусь, пока жив, буду мстить фашистам…
— До свиданья, я верю, мы встретимся, — это голос Юры.
Франек медленно опустился на руках и, почти коснувшись ногами убегающей назад земли, разжал руки. Мальчик упал на шпалы. Над ним прогрохотали вагоны.
— Прыгай, Иозас!
— Я боюсь.
— Как? Ты хочешь завтра стать куском мыла? — гневно шепчет Юра. — Смотри, я прыгаю…
В момент падения Юра больно ударился коленом о шпалу. Ему почудилось, будто он попал в железную цистерну, по которой со всех сторон заколотили молотками. Трудно сказать, сколько продолжался этот страшный стук, когда вдруг мальчик оглох от внезапно наступившей тишины.
Ползком перебравшись через рельс, Юра скатился вниз с насыпи.
В темноте сверкнули пулемётные вспышки.
Что-то ударило, оглушило. Юра потерял сознание. Ему казалось, что он лежит в этой липкой холодной грязи вечность. На самом деле прошло не больше двадцати секунд с тех пор, как подростки выбросились из пролома.
— Иозас! — как во сне, тихо позвал Юра. В ответ только шуршал дождь.
— Иоза-а-ас!! — крикнул мальчик и вскочил на ноги, позабыв всякую осторожность. И тут он столкнулся лицом к лицу с Франеком.
— Это ты, Юра?.. Бежим, кажется… остановили поезд.
Приглушённый расстоянием, собачий лай как бы вернул Юре сознание.
Мальчики побежали, подхлёстываемые страхом, ветром и дождём.
Глава седьмая. В лесу
Олесь жил у дедушки Сильвестра. Домик старого охотника стоял на лесистом берегу Верещицы, далеко от графского дома и в стороне от села. Крестьяне часто заходили за советами и лекарствами к старому Сильвестру, который изготавливал эти лекарства из разных трав.
Узнав дедушку ближе, Олесь крепко привязался к нему. Мальчик изумлялся, как это он может всё предугадывать. Например, в самый ясный солнечный день дедушка вдруг покачает головой и скажет:
— Будет дождь, будет ненастье…
А через несколько часов, действительно, по воде в речке, по листве деревьев застучит дождь. И льёт он потом два-три дня подряд.
— Дедусь, а как вы узнали, что будет дождь?
— Это и ты можешь наперёд знать.
— Скажите!
— Ну, так слушай. Как увидишь, что пчёлы облепили жёлтую акацию, то к дождю.
— Да ну?
— Так, так. Всегда знай, перед ясной и сухой погодой в цветах жёлтой акации мало выделяется сладкого нектара. А как приближается непогода, — много. Вот и кружатся возле неё пчёлы. Понял?
Как-то дедушка заметил:
— Гляди, Лесь, рыба ушла на дно и стоит там, как мёртвая. То перед бурей.
И они едва успели вернуться домой, как разразилась буря.
После всего пережитого в городе, потеряв всех, Олесь почему-то жил в постоянной тревоге, боясь, что с дедушкой что-нибудь может случиться. Он ни на шаг не отходил от старика, даже не подозревая, как это бесило графского управляющего, человека подозрительного, жёлчного, с лицом, похожим на морду хорька.
— Всё с мальчишкой няньчишься, — шипел он на Сильвестра.
— На всём свете я один только у него и остался. Сиротинка он круглая, — оправдывался Сильвестр.
Вскоре Олесь научился помогать дедушке очищать графские ставки от жаб и разных мелких сорных рыб. В этих ставках выращивались зеркальные карпы.
Правда, попробовать этого карпа Олесю так ни разу не пришлось. Уж очень строг был графский управляющий. Он так и ходил по пятам за стариком и мальчиком, словно у тех только и было на уме, что таскать графских карпов.
— Пусть пан управитель ими подавится, — хмуро плевался Олесь.
— У него своё на уме. Выслеживает, вынюхивает. Разные люди теперь по лесу ходят… А вдруг старый Сильвестр кому помог, спрятал, подкармливает… Соображаешь?
— Ах, вот она какая политика!
В свободное от работы время Сильвестр и Олесь брали удочки, садились в утлую, совсем почерневшую от времени лодчонку и, спрятавшись в прибрежном тростнике, ловили карасей. Их здесь водилась тьма-тьмущая.
Ещё не было случая, чтобы Сильвестр и мальчик возвращались домой с пустыми руками. Одним словом, пока не голодали.
Богаты леса графские! Начинаются они сразу за левым холмистым берегом Верещицы и, кажется, нет им конца и края. До войны много зверя и птицы в них водилось. Тут были и кабаны, и козы, а зайцев — не счесть!
На время охоты управляющий всегда назначал Сильвестра главным гаевым[19]. Это было трудное занятие, не по годам дедушке. Надо было бегать по лесу, как собака, поднимать зверя и направлять его под выстрел пана стрелка. Но что поделаешь, так приказывал граф, перечить было нельзя. Да и в самом деле, кто же лучше Сильвестра знал лес, звериные тропы, ходы и выходы зверя?
В это утро управляющий, распахнув ударом ноги дверь, вошел в хату.
— Тут ты, старый? — спросил он, хотя прекрасно видел, что Сильвестр и внук сидят за столом и хлебают из миски уху.
— Карпом лакомитесь? — спросил он.
Сильвестр промолчал.
— Эге, голубчик, — пристально глядя на Олеся, внезапно проговорил управляющий, — да ты силён, как бык! Нечего тебе деду мешать, да графский хлеб даром есть… В Лелеховку на наш лесопильный завод работать пойдёшь! Там коней водить будешь.
— Побоитесь бога, пане управитель, — испуганно забормотал старик. — С вашего тартака[20] его могут угнать в Неметчину… Люди говорят, уже и таких угоняют…
— Не болтай чепухи! — раздражённо, жёстким тоном, надменно бросил управляющий. — Завтра с утра пусть явится!
И, не взглянув на старика, вышел, шумно захлопнув дверь.
— На вот, выкуси! — свирепо вскочил дедушка, показав кукиш. — Ох, кровосос!.. Так, так… Пойду к графу, в ноги поклонюсь…
— Станете унижаться, дедушка, я от вас утеку!.. Плевать на этого графа и на этого управителя…
— Ах ты, господи! Да ты ещё не знаешь нашего змеюку-управителя… Это он тебя в Неметчину хочет угнать… Он с немцами заодно… Ох ты!.. Не было его тут, ирода, около двух лет, так народ голову поднял… Люди нарадоваться не могли… Как утекли граф и управитель в Варшаву, а тут, значит, советы зашли. Землю меж бедняков поделили… Пришли к твоему деду военные люди в зелёных фуражках, говорят: «Дедусь, а у вас хата вот-вот повалится…» Хорошие то были люди, внучек…
— Советские пограничники, — задумчиво промолвил мальчик.
— Одного… всего израненною… — голос Сильвестра упал до шёпота, — прячет у себя за кузней Петро Мороз… Я ему лекарствами помогаю.
— Вот здорово!
— Ты только смотри…
— За кого вы меня, дедусь, принимаете? — даже обиделся Олесь.
Эсэсовский карательный отряд обрушился на Лелеховку внезапно. С громкой бранью, толкая крестьян в спины прикладами автоматов, эсэсовцы гнали мужчин, женщин, стариков и детей к небольшому лесистому холму, под которым стояла хата кузнеца Петра Мороза.
Толпа у холма всё росла, росла, и голоса, теперь уже тихие, отдельные робкие возгласы, сдавленный шёпот, крик ребёнка сливались в гневный шум, какой царит в старом лесу перед бурей.
— Боже, они обливают Петра бензином! — испуганно крикнул кто-то в толпе. И сразу стало тихо, так тихо, что было слышно, как гудит за лесом лесопилка.
— Душегубы… — с болью прошептал Сильвестр, прижимая к себе внука.
Высокого роста, на целую голову выше своих палачей силач Петро Мороз смотрел с грозным презрением на тесно обступивших его гитлеровцев. Могучие руки кузнеца были выкручены и связаны за спиной, а на груди болталась доска с надписью: «Я партизан!»
Петра Мороза привязали к белой берёзе недалеко от его хаты. И вдруг, как по команде, каратели отскочили от берёзы. В то же мгновенье и кузнец, и белый ствол дерева вспыхнули.
