Борис Ицын - Подростки
Уфимская улица — одна из самых прямых в городе. В этот ранний час она была как на ладони, и перед рабочими открылась жуткая картина погрома. Ребят, пришедших с дружиной в качестве связных, охватило волнение, от которого задрожали руки и перехватило дыхание.
Огромная толпа бушевала около маленького домика. Крик, свист, вой доносились до дружинников. Громилы уже взломали дверь, вышибли окна. Когда боевики подбежали к домику, они услышали душераздирающий крик, казалось, так не мог кричать человек. Группа боевиков вбежала в дом, где уже вовсю хозяйничали громилы. Какой-то молодой парень крушил ломом столы, стулья, переплеты окон.
— Ни с места! — крикнул Данила. Парень обернулся, поднял было тяжелый лом, но увидев револьвер, быстро метнулся к окну и выскочил на улицу. Валя вместе со Степаном вбежали в соседнюю комнату. Она была в пуху, который, точно снег, покрывал весь пол и летал в воздухе. Валялись наволочки вспоротых перин и подушек. В углу здоровенный пьяный мужик в голубой праздничной рубахе держал левой рукой за горло мальчика еврея, а огромным кулаком правой размеренно бил мальчика по лицу и голове. Делал он это спокойно, не торопясь, с каким-то наслаждением, и при каждом ударе крякал. Голова мальчика, безжизненно откидываясь назад, стукалась об стенку, лицо было залито кровью, руки, как плети, повисли вдоль тела. Подскочив к громиле, Степан ударил его рукояткой «смита» по затылку. Мужик пошатнулся, выпустил свою жертву, но устоял на ногах и, повернувшись, непонимающе и тупо глянул на Степана. Тогда Степан еще раз ударил мужика уже кулаком и, подняв револьвер, крикнул:
— Убирайся отсюда, или… — вид оружия отрезвил мужика, и он бросился вон из комнаты.
Валя между тем занялся мальчиком. Он вытер кровь на его лице и, сбегав за водой, облил голову. Прошло несколько секунд, и мальчик вздохнул, слегка приоткрыл один глаз (другой совсем заплыл от опухоли). В это время подоспел санитарный отряд, который организовали из работниц Елена и фельдшер Шаров. Они быстро перевязали мальчика, и дружинники, оставив одного для охраны, пошли дальше. В этом доме боевики вырвали из рук громил еще и старика, которого избивали хулиганы.
В следующий дом бандиты еще не ворвались. Они били стекла и ломали двери, когда сюда подошли дружинники, которых было меньше, чем бандитов. Пришлось несколько раз выстрелить в воздух, чтобы разогнать убийц. Однако, едва погромщики убежали, на выстрелы тотчас же прискакало несколько казаков. Они, очевидно, были где-то поблизости. Всадники направились было к рабочим, но их решительный, боевой вид быстро охладил пыл казаков. Погарцевав немного, они поехали вдоль улицы, не обращая внимания на крики, несшиеся из еврейских домов.
Весть о приходе рабочих быстро разнеслась по городу. Теперь, едва заметив дружинников, черносотенцы разбегались, кто куда.
Отряды Степана и Данилы оставляли по одному человеку около всех еврейских домов, быстро продвигались по Уфимской, стремясь как можно скорее очистить улицу от погромщиков.
Скоро Базарная площадь. У Вали тревожно ныло сердце. Он знал, что громят только еврейские квартиры, но его беспокоило, что Вера, наверное, перепугана насмерть и ждет их не дождется. И он торопил Степана.
Дружина подходила к дому Кочиных. Осталось не больше полквартала. И вдруг они услышали крик. С Базарной площади бежала женщина с ребенком на руках. Волосы ее растрепались. Была она босиком и в одном платье. За женщиной гналась толпа. Впереди всех мчался мужик с обломком оглобли в руках. Обезумевшая женщина заскочила на крыльцо к Кочиным и скрылась за парадной дверью. Через несколько секунд на крыльцо вскочил мужик с оглоблей, но дверь оказалась запертой. Толпа, как волна прибоя, налетев на дом, откатилась, точно от скалы, но сейчас же снова кинулась на приступ, не желая упустить свою жертву. Зазвенели разбитые стекла. Мужик с размаху ударил в дверь оглоблей.
Валя стремительно бросился вперед.
— Стой, стой, стой! — крикнул Степан, но мальчик ничего не слышал и мчался туда, где бесчинствовала озверевшая банда. Не помня себя, вскочил на крыльцо. Теперь он был лицом к лицу со здоровенным пьяным мужиком, который, казалось, одним ударом мог убить мальчика.
— Стой, негодяй! — крикнул запыхавшийся Валентин. — Не смей!
— Чего? — не сразу поняв в чем дело, протянул тот. — Не замай, пащенок! — и он левой рукой отодвинул от себя мальчика.
Валентин вдруг пригнулся и ударил мужика головой в живот. Тот охнул, выронил оглоблю, схватился было руками за живот, но тут же с размаху ударил мальчика в ухо. Валентин слетел с крыльца прямо под ноги толпе.
Толпа не сразу поняла, в чем дело, но когда мужик крикнул: — «Бей гаденыша, бей нехристя!», — на мальчика посыпался град ударов. Кто-то пнул его, кто-то ударил палкой. В это время на толпу налетела дружина, и громилы разбежались.
Степан и Данила бросились к Валентину. Тот лежал окровавленный, потеряв сознание, дышал прерывисто и с хрипом. Из-под расстегнувшейся курточки и разорванной рубахи виднелся огромный кровоподтек на груди.
На крыльцо выбежала перепуганная Нина Александровна. Степан, поручив свою группу Даниле, поднял Валентина на руки и внес в дом.
Вера, дрожа всем телом, со слезами на глазах смотрела на своего друга. Дуся бросилась на кухню за водой. Растрепанная и все еще не пришедшая в себя еврейка сидела в кресле, укачивая смуглого мальчика лет двух.
Глава XVI
СЧАСТЬЯ ТЕБЕ, ВАЛЕНТИН!
Очнувшись, Валя удивленно посмотрел по сторонам. Где он? Почему в постели? Почему над ним склонилась Нина Александровна, Вера? Мальчик попытался улыбнуться им, но распухшие губы заныли. Ему вдруг очень захотелось пить и зашумело в голове. Валя тихо прошептал: — Пить!
И почти тотчас же он почувствовал приятный освежающий холодок у распухших губ.
— Вот и очнулся, — сказала Нина Александровна, улыбнувшись. Улыбнулась и Вера. Валя, немного повернув забинтованную голову, увидел сидевших на знакомом Верином диванчике Дмитрия и Николая.
— Теперь тебе нужно уснуть, — сказала Нина Александровна, наклонившись над мальчиком. — Пойдемте, друзья, дадим герою отдых.
«Герою? Это он-то герой? Что же случилось?» — Он вспомнил, как ударил головой в живот мужика с оглоблей, а дальше все терялось. «Хорош герой, — подумал он, — разукрасили меня, наверное, на всех чертей похож. Теперь Механик ворчать будет: нарушил дисциплину, кинулся… А Митька всегда прав, золотой он парень, Митька… и Никола тоже…» — мысли становились все бессвязней, и мальчик уснул.
К вечеру Валя хотел встать, но Нина Александровна не разрешила… И действительно, чувствовал он себя плохо: болело все тело, ныли руки и ноги, голова была тяжелой. Он с большим трудом сел на кровати, чтобы поесть. Морщась от боли в разбитых губах, он выпил куриного бульону и молока. Мальчик в душе был почти доволен, что его избили. Так приятно было лежать в мягкой постели, видеть, как о тебе заботятся. Но самым приятным было, конечно, то, что около него все время хлопотала Вера. Девочка полностью вошла в роль сестры милосердия. Она ежеминутно поправляла одеяло, подушку, спрашивала каждые пять минут — удобно ли ему, не хочет ли он пить? А в перерыве между хлопотами сидела около него на стуле, сложив на коленях руки.
Николай и Митя ночевали у Кочиных. Вместе с Верой они по очереди сидели у постели уснувшего Валентина, а днем несколько раз бегали смотреть, что делается на улице. Затихнув к ночи, погром на второй день вспыхнул снова, но к вечеру прекратился. Дружинники загнали громил за толкучку, и те разбежались по домам. На улицах появились городовые. Они для виду арестовали несколько хулиганов, тащивших узлы награбленного, и хотели под шумок арестовать кое-кого из боевиков.
— Да наши не дали, — сказал Дмитрий. — Так и заявили: стрелять будем. Фараоны испугались, отступили.
Однако черносотенцы не успокоились. Они, а заодно и переодетые городовые, решили напасть на Никольский поселок, разгромить рабочих. Но их встретили железнодорожники и дружинники с завода «Столль и К°», а также помогавшие им солдаты военно-санитарного поезда. После короткой стычки нападавшие отступили.
Узнав об этом, Валентин расстроился. Какое событие прозевал, вооруженное столкновение! Эх! Да и друзья просидели около него, нянчиться пришлось. Не будь этого, они бы обязательно участвовали в разгроме черносотенцев и полиции.
Но мальчик недолго оставался в постели. Через три дня фельдшер Шаров снял с него бинты. От побоев остались только синяки на лице и теле, и он вместе с ребятами стал ходить в сторожевую охрану. Вся боевая дружина была разбита на десятки, каждый из которых дежурил раз в пять дней. Да иначе и нельзя было: черная сотня пыталась несколько раз напасть на поселок. Однажды ночью вспыхнул пожар. Охрана заметила несколько человек, побежавших от крайнего дома поселка. Один из них, задержанный дружинниками, оказался торговцем — лотошником из Заречья. Поколотив поджигателя, дружинники опустили его. Сдавать в полицию не имело смысла: ворон ворону глаз не выклюет. Да и пожар не нанес большого ущерба, он был потушен в самом начале. Патрули, однако, усилили внимание. Особенно охранялась теперь дорога из города.
