Илья Бражнин - Страна желанная
— Молодцовски. Ай да ты. Ай да пёс — собака.
Буян подпрыгнул, стараясь достать мордой до Глебкиного лица, но Глебка пресёк дальнейшие попытки резвиться.
— Сряжаться надо в дорогу, — сказал он озабоченно и тотчас принялся за дело. Он отряхнулся от снега, перетянул покрепче ремённый поясок, обдёрнул ватник. После этого он осмотрел ружьё и ощупал его. Всё, по-видимому, было в исправности. Глебка вытащил из кармана завёрнутый в тряпицу патрон, наскоро обтёр тряпицей металлические части ружья и зарядил его. Затем он закинул ружьё за плечи и занялся лыжами.
Лыжи оказались в полном порядке, и Глебка немедля прикрепил их к ногам. Теперь всё было готово. Он выпрямился во весь рост, сунул отсыревшие рукавицы за пазуху, чтобы таким образом подсушить их, и стал потирать одну о другую озябшие, покрасневшие руки. К ночи заметно похолодало, и теперь ничто кругом не напоминало о близящейся весне. Но Глебка не был неженкой и привык к холодам. Растерев как следует руки, он засунул их глубоко в карманы ватных брюк и поднял голову к ночному небу. Звёзды покрупнели, стали ярче, белей. Ими усеяно было теперь всё небо. Но как ни много высыпало их на иссиня-чёрном небе, не было среди них той нежно-зелёной утренней звезды. Глебка нахмурился было, потом упрямо мотнул головой. Пусть. Всё одно, завтра она снова взойдёт…
Глебка вытащил из карманов согревшиеся руки, оправил ремень двустволки, крепче нахлобучил свою заячью ушанку и сказал Буяну:
— Пошли.
Буян фыркнул, двинулся следом за Глебкой, и оба скрылись в лесной чаще.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. СТРАНА ЖЕЛАННАЯ
Темной зимней ночью неприютно в глухом бору. Заплутаться в нём легче лёгкого. Одному — тоска душу сосёт, а случится нежданная встреча — и того хуже может статься. Добрых встреч в ночном бору ждать не приходится. Ещё хорошо, если издали в лесной темени загорятся две светлых точки, два волчьих глаза; хуже, если целая волчья стая на твой след выйдет. Тогда охотнику, может случиться, самому стать дичью. Впрочем, волк — ещё не самый злой и опасный зверь. Больше волков опасался Глебка встреч с рыжими шубами.
Встречи эти были тем более возможны, что, покидая разъезд, Глебка пошёл не целиной, а по набитой лесной дороге. Почему выбрал Глебка эту дорогу, хотя она вела не прямо на юг, а уклонялась к западу? Прежде всего потому, что он хотел избежать опасных ночных блужданий в непролазном тёмном бору. Он пришёл на разъезд этой дорогой и знал, что если пройти по ней километров семь и свернуть после того вправо, то скоро выйдешь к Светлым Ручьям. Там, у старого Аникана, Глебка решил заночевать, чтобы наутро двинуться лесами к югу.
Буян, видимо, вполне одобрял выбранный путь, так как ему-то бежать по дороге было куда сподручней, чем прыгать в лесу по снежной целине. Он весело бежал впереди, помахивая пышным хвостом, хотя дальше десяти шагов от себя Глебка его не отпускал, чтобы в случае необходимости тотчас взять пса на поводок. Двигался Глебка на своих подбитых нерпой лыжах умело и ходко. Скоро он совсем согрелся. Начали подсыхать положенные за пазуху рукавицы.
Впрочем, к этому времени Глебку стали донимать другие заботы. По его расчётам он уже давно должен был дойти до Светлых Ручьёв, а их всё не было. Прошло ещё с полчаса, ещё столько же — деревни как не бывало. Стало ясно, что Глебка идёт не так, что он сбился с пути.
Как же это могло произойти? Единственно, в чём Глебка мог просчитаться, — это свернуть вправо с дороги раньше или позже, чем следовало. Он был в этих местах всего один раз и то днём, а сейчас в ночной темени он мог легко запутаться. Правда, он твёрдо держался отцовской выучки и строжайших наставлений деда Назара, который постоянно твердил ему: «В лесу ходишь, всё вокруг примечай, чтоб всегда назад выйти мог».
Глебка всё как будто примечал и запомнил, что от того места, где он несколько дней тому назад прятался с Буяном, чтобы пропустить отряд рыжих шуб, дорога до разъезда делает три приметных поворота. Сейчас, проходя обратным путём, Глебка будто бы все три поворота миновал. После этого, по его расчётам, следовало пройти ещё с полверсты и тогда свернуть вправо к Светлым Ручьям. Глебка так и сделал, а в том месте, где сошёл с дороги, поискал даже свою лыжню, которую протянул от самой деревни до этой лесной дороги. Лыжни он не отыскал, но решил, что, свернув с дороги, он всё равно должен наткнуться на деревню. В крайнем случае можно дать несколько кругов, захватывая краем дорогу, и так разыскать либо деревню, либо лыжню, к ней ведущую.
Но, видно, в Глебкиных расчётах оказался какой-то пробел Глебка уже был в пути никак не меньше двух часов, но ни деревни, ни лыжни, к ней ведущей, не обнаруживалось. Глебка шнырял по всей округе, отходил от дороги, возвращался к ней, десять раз обманывался, обнаруживая свою же только что им проложенную лыжню, снова оставлял её, снова петлял по окрестностям — всё было напрасно. Положение даже ухудшилось, так как, проплутав ещё более часу, он не только не нашёл Светлые Ручьи, но потерял и зимник, по которому пришёл с разъезда.
Попытался Глебка прибегнуть к помощи Буяна, но пёс, которому он приказал искать дорогу, никак не мог уяснить себе, чего от него требуют, а Глебка не мог придумать, как бы дать псу понять, что нужно искать дорогу или старую лыжню. В конце концов, Буян сконфуженно уселся на снег, и Глебка оставил его в покое. Сейчас поиски были уже и бесполезны. Даже, наоборот, можно было только ещё больше запутаться в лесных дебрях и убрести неведомо куда. Сообразив это, Глебка решил никуда до утра не двигаться и заночевать на месте.
Время уже близилось к полуночи. За острыми зубцами чёрных елей поднялся белый месяц и поплыл в высоком морозном небе. В лесу стало сразу светлей и просторней.
Выбрав небольшую ложбинку, Глебка снял с себя торбу и ружьё, оставил Буяна возле них сторожем и принялся ставить шалаш из елового лапника.
Примостившись с Буяном внутри шалаша-сугроба, Глебка почувствовал, как он устал и как проголодался. Легонько прислонясь спиной к стенке шалаша и осторожно вытянув ноги, Глебка раскрыл свою холстинную торбу и стал на ощупь проверять её содержимое. Глебка нашёл в торбе порядочный свёрток с пресными шанежками-сочнями и кусок отварной трески.
Свёрток этот незаметно сунула в торбу Марья Игнатьевна и сейчас, жуя сочни, Глебка вспомнил, как стояла, провожая его, Марья Игнатьевна на тёмной архангельской улице и как вились на ветру концы её шерстяного полушалка.
От этих мыслей в холодном шалаше словно теплей стало и сочни показались особенно вкусными. Поплотней заложив вход ельником и снегом, Глебка съёжился комочком в углу шалаша и затих. Буян положил голову ему на ноги и задышал теплом в колени. Вокруг стояла непроглядная темень и ничем не нарушаемая тишина. Потом где-то вдалеке, справа от шалаша, протяжно завыл волк. Буян навострил уши и поднял голову. Вой, долгий и тоскливый, сперва словно стелился по земле и был низок, потом поднялся до высокой напряжённой ноты и вдруг смолк, точно упал с высоты в тьму.
На минуту снова воцарилась тьма и тишь. Потом опять и на этот раз по другую сторону шалаша раздался протяжный и тоскливый вой. Едва ли найдётся среди лесных голосов другой, столь же тоскливый и хватающий за душу, как волчий вой. Мурашки пробегают по спине у всякого, кто, сидя где-нибудь в тёплой избе или лесной сторожке, услышит зимней ночью эти дикие волчьи песни. Каково же слушать их, сидя морозной ночью в глухом лесу и имея под рукой всего один заряд мелкой дроби.
Глебка сидел, сжавшись комочком, прислушиваясь к волчьему вою и чувствуя, как неприятно колючий холодок трогает его затылок под тёплой заячьей ушанкой. Он держал ружьё на коленях, одновременно сжимая правой рукой в кармане старый складной нож. И то и другое едва ли помогло бы в случае столкновения с волками, но, тем не менее, и то и другое придавало Глебке уверенности. Сила оружия измеряется не только действительной его силой, но и той силой уверенности, которую придаёт человеку, держащему это оружие. И всё же… Всё же трудно быть твёрдым в одиночестве, в тысячи раз трудней, чем на людях, среди множества таких же, как и ты. Одна мысль о близких поддерживает и бодрит. Сейчас прежде всех вспомнился дед Назар, у которого на все случаи жизни были в запасе бодрящие прибаутки, присловья, поученья. Будь он сейчас здесь, в шалаше, он, чтобы подбодрить Глебку, обязательно сказал бы: «Бойся худых дел да нечистой совести, а боле ничего на свете не бойся: ни чёрной годины, ни злого человека, ни волчьего зуба». Он бы тотчас развеял Глебкины страхи и Глебкину тоску какой-нибудь сказкой или побывальщиной, которых знал великое множество. Может быть, рассказал бы он и любимую Глебкину сказку про Страну Желанную.
