Илья Бражнин - Страна желанная

Илья Яковлевич Бражнин

Страна желанная

Повесть

ГЛАВА ПЕРВАЯ. БОЙ У ГОРЕЛОЙ СОСНЫ

Глебка осторожно раздвинул колючий куст можжевельника и убедился, что опоздал со своим обходным манёвром. Враги опередили его и уже залегли возле Горелой сосны.

Глебка нахмурился, досадливо почесал переносицу и стал соображать, что же теперь делать.

Противник занимал очень выгодный рубеж. Горелая сосна стояла на пригорке, и торчащие вокруг неё толстые пни служили надёжным укрытием для стрелков. Позиция была удобна для обороны, и в то же время с пригорка легко было атаковать.

Противник явно находился в более выгодных условиях. Единственным преимуществом красных было то, что они ещё не обнаружили себя, и враги, повидимому, не подозревали об их близости.

Этот единственный шанс на успех командир красных и намеревался использовать. Он принял решение атаковать и атаковать немедля. Победу могли принести теперь только быстрота и внезапность нападения. Глебка вскочил на ноги, вынырнул из-за кустов, метнул гранату и ринулся к Горелок сосне, крича на весь лес:

— Бей камманов! Кончай гадов!

Он бежал вперёд, не оглядываясь, уверенный в том, что бойцы следуют за ним по пятам. И он не ошибался. Атака развёртывалась дружно и стремительно. Бойцы бежали в рост, прыгая через кочки и крича:

— Ура-а-а! Бей камманов!

Спустя минуту к громким крикам бойцов приметался заливистый собачий лай, и впереди атакующей цепи оказался довольно крупный густошёрстный пёс. Острые уши пса торчали кверху. Взлаивая на бегу, пёс вскидывал вверх морду и скалил зубы, словно смеялся. Суета и воинственные крики, видимо, нравились ему. Он первым ворвался в лагерь врага и стал носиться между пней, хватая за штаны и атакующих и обороняющихся.

Никто, однако, не обращал на пса никакого внимания. Все поглощены были разгорающимся боем. Впрочем, бой потух, не успев как следует разгореться. Командующий силами интервентов, которые защищали позиции у Горелой сосны, вскочил на ноги и закричал на чистейшем русском языке, даже окая по-архангельски:

— Это всё неправильно. Я так боле не стану.

Командир отряда красных, занёсший было шашку над головой врага, закричал, с досадой опуская оружие:

— Как так не станешь? Чего это неправильно?

— Ещё бы правильно, когда вас вона семеро, а у меня того и всего, что один Минька. Хитры тоже.

Говоривший повернулся к своему отряду интервентов, состоявшему из девятилетнего Миньки, и скомандовал:

— Собирай, давай, гранаты. Боле не воюем.

— Это как же не воюем? — вскинулся Глебка. — Выходит коли так, ты сдаёшься?!

— Держи карман шире. Как же, — угрюмо буркнул главарь интервентов и вытер нос рукавом латаной рубахи. — Больно мне надо сдаваться.

— Значит сдрейфил окончательно? — спросил с презрением Глебка.

— Сдрейфил, сдрейфил! — закричали красные бойцы, поддерживая своего командира. — Слабо, небось, стало.

— Ничего не слабо, — огрызнулся командующий отрядом интервентов, — не хочу боле и всё. Так играть неправильно.

Глебка смущённо хмыкнул. Гнев его прошёл. Он понимал, что в сущности говоря, жалобы Степанка на малочисленность отряда вполне справедливы. Конечно, у него в шесть раз меньше солдат, чем бойцов у Глебки. Но что же делать? Каждый раз, как ребята начинают играть в войну и делятся на партии, все хотят быть только красными бойцами. Никто не желает идти в камманы, как презрительно кликали на севере англо-американских интервентов. Нынче едва уломали Степанка и Миньку быть камманами, но в последнюю минуту и они вот пошли на попятный и испортили всю игру.

Глебка нахмурился и почесал деревянной шашкой босую ногу. Где-то неподалёку за лесом несколько раз кряду звонко бухнула пушка. Звуки выстрелов раскатились по кочковатой низине, поросшей можжевельником и низкими кустиками голубели. Глебка обернулся на звук выстрелов и сказал уверенно:

— Маклинка бьёт.

Ребята разом притихли. Снова ударила пушка, за ней сразу другая.

«Ближе, чем вчера, бьют», — с тревогой подумал Глебка, но вслух ничего не сказал. Ребята, вытянув шеи, прислушивались к раскатистому эху выстрелов. Война, в которую они только что играли, стояла у порогов их жилищ.

ГЛАВА ВТОРАЯ. В ЛЕСНОЙ СТОРОЖКЕ

С наступлением темноты Глебка вернулся домой в лесную сторожку. Сторожка стояла на опушке леса между станцией Приозерской и деревней Воронихой, лежащей в трёх с лишним километрах от станции. Сторожка была невелика, но срублена добротно из толстых сосновых брёвен. С высокого, в четыре ступеньки крыльца дверь вела в сенцы. В сенцах стоял ушат с водой, накрытый крышкой, и валялась всякая рухлядь. Другая дверь из сеней вела в единственную комнату с двумя окнами, прорубленными на юг. Небольшая квадратная комната казалась просторной оттого, что была почти пуста. Некрашеный дощатый стол, сосновая самодельная кровать в углу, табурет и лавки вдоль стен составляли всё убранство сторожки.

Единственно, что было в этом жилье примечательно и что сразу бросалось в глаза всякому входящему, — это две полки с книгами в красном углу, где в других домах обычно висели иконы.

В сторожке икон не было. Старый лесной объездчик дед Назар, частенько заходивший к леснику Шергину, всегда бывало снимал у порога свою облезлую ушанку, которую носил и зимой и летом, и по привычке крестился на красный угол.

— Это ты что же, Назар Андреич, на Карла Маркса крестишься? — смеялся Шергин, приветливо кивая старому другу.

— А чего ж, — отшучивался дед Назар. — Бывает и сгодится.

Деду Назару было уже далеко за шестьдесят, ростом он был невелик, сложения довольно хлипкого, но никогда ни на какие болезни не жаловался, всегда был оживлён и до сих пор оставался неутомимым и добычливым охотником.

Что касается лесника Шергина, то он, в противоположность малорослому деду Назару, выглядел богатырём. Просунув широченную ладонь за пояс Глебкиных штанов, он легко поднимал сына над головой на вытянутую руку.

Глебка гордился силой отца. Большеголовый, светловолосый, вихрастый, он был мальчишески угловат, худ и тонок в пояснице. И всё же, несмотря на худобу, несмотря на заострившееся лицо и выпиравшие ключицы, в Глебке без труда угадывалась будущая физическая крепость. Это можно было определить по размаху плеч, по цепкой хватке рук, по устойчивости, с какой держался он на ногах во время схваток со своими сверстниками.

Многие из повадок перенял Глебка от отца, которому пытался подражать решительно во всём. Заветным его желанием было стать таким же сильным, как отец. Чтобы достичь этого, он с упорством, всегда его отличавшим, начал раз по пять на дню упражняться с тяжёлым камнем.

Было это весной четырнадцатого года, когда Глебке только что исполнилось девять лет. Мать, постоянно болевшая и решительно во всём видевшая источник неминуемых бед, бранилась, когда заставала Глебку с его камнем-силомером. Она опасалась, что мальчишка надорвётся и грозилась нажаловаться отцу. Но отец отнёсся к этому совсем иначе. Увидев однажды Глебкины упражнения, он сказал, усмехнувшись в чёрную густую бороду:

— Копи, копи силы. Слабого, брат, у нас всяк пнуть норовит, а бедняка и подавну.

Он присел на крыльцо и, достав старый синий кисет с махоркой, стал свёртывать самокрутку. Глебка сейчас же уселся ступенькой ниже и припал боком к отцовской ноге. От высоких болотных сапог отца приятно пахло кожей и дёгтем. Отец закурил и сказал:

— Вот рассказывают бывало: жил такой парень один. Он захотел стать сильным. И что же он придумал? Взял новорождённого бычка на плечи и обошёл весь дом. Он положил себе, что вот этак каждый день упражняться будет, чтобы накопить силы. Ну, характер у парня был, как видно по всему, крепкий, и он действительно соблюдал слово. Каждый день он брал на плечи бычка и обходил с ним свой дом. Бычок рос и тяжелел, но от ежедневных упражнений прибывали и силы парня. Так продолжалось много дней, и, что ж ты думаешь, под конец парень обходил дом с двухгодовалым быком на плечах. Вот и разочти, что получается, если упражняться, как следует быть. Видишь, как силу развить можно. Конечно, при том терпение большое надо иметь, да и прежде силы мускулов, ещё и силу в характере.

Отец замолчал и выпустил густой клуб махорочного дыма. Он глядел задумчивыми глазами на зубчатую стену леса и, не торопясь, покуривал. Лес издали казался синим, и дым, застревавший хлопьями в тугих пружинистых завитках отцовской бороды, тоже был синий.