Зуб акулы - Отар Иванович Чиджавадзе
Али вдруг вспомнил, что забыл поцеловать в плечо, как полагается взрослым, равным, товарищей Хусейна, повесивших ему на шею зуб убитой им акулы и собравших деньги на билет, не отблагодарил женщин, снабдивших его на дорогу едой. К чему еда?.. Он ехал уже более суток и не прикасался к пище. И, о чём бы он ни думал, мысли его снова и снова возвращались к одному, самому главному и трудному, — к встрече с матерью.
Когда жандармы удалились под крики толпы, Али сел и заплакал.
Было около двух часов ночи, когда поезд пришёл к станции Ага. Али вышел на большую, ярко освещённую вокзальную площадь и оглянулся. Здесь он знал каждый уголок, каждый кусочек мостовой. Вся его жизнь прошла на этих улицах и площадях в поисках заработка. Отец брался за самые тяжёлые работы в порту, но его заработка не хватало на пропитание. Хусейн в поисках работы уехал из родного города и стал землекопом. Но и того, что он присылал, не хватало. Чтобы дома не голодали, брат стал искателем губок.
Вот здесь, у самого выхода из вокзала, Али поджидал пассажиров и подхватывал сразу по два-три тяжёлых чемодана. А у той стены он сидел с ящиком и постукивал щётками, предлагая начистить ботинки «до солнечного блеска». Тут бегал он с целой кипой так хорошо пахнущих краской свежих газет, выкрикивал до хрипоты их названия. И сколько драк было у него с мальчишками-соперниками в борьбе за кусок хлеба!
Красивый, благоустроенный Алжир с большими каменными домами, скверами, мрамором отделанными магазинами принадлежал европейцам, людям из-за моря. А те, для кого эта земля была родной, арабы, ютились за чертой города, в жалких хибарках.
Чтобы добраться до своей лачуги, Али надо было пройти несколько километров.
Шлёпая босыми ногами по ещё тёплому асфальту, Али старался не обращать внимания на людей, копавшихся в мусорных ящиках.
Худые старики и дети, казавшиеся ещё чернее от облепившей их грязи, залезли в оцинкованные ящики по самые плечи и выворачивали мусор, стараясь не рассыпать его на тротуар. Один высокий, худой, как скелет, старик нашёл сухую корку и пытался раскусить её беззубым ртом. Мальчик лет восьми старался вскинуть на плечи полный мешок собранной им бумаги. Он пожадничал, не рассчитал своих сил и не мог справиться со своей ношей. Али помог ему, и мешок словно сам пошёл на маленьких кривых ножках, делая зигзаги.
«Нет, всё-таки на море лучше!» — подумал уже отвыкший от всего этого Али.
Через час он стоял перед своей хибаркой.
Выскочившая соседская собачонка залаяла, потом, вытянув нос, осторожно подошла к нему, обнюхала и, узнав, начала ласкаться.
Дверь в хибарку была открыта. Если бы в доме были мужчины, то дети спали бы вместе с ними во дворе. Женщинам же в любую жару не разрешалось этого делать. Али, словно вор, на цыпочках прокрался в маленькую клетушку. В темноте он едва различил силуэты спавших на земляном полу матери, Брагима и Фатимы. Он даже не смог их как следует увидеть! Теперь надо было уйти, достать работу и через кого-нибудь передать им деньги, а потом… потом он и сам не знал, что будет. Усевшись на корточки, Али старался разглядеть лицо матери, но было очень темно. Погладив по головкам Фатиму и Брагима, он встал.
— Мама! — произнёс во сне Брагим.
Али застыл на месте — у него сжалось горло и слёзы медленно потекли по лицу. Он выбежал во двор, чувствуя, что не сможет удержать рыдания…
Али возвращался в город, который должен был во что бы то ни стало прокормить больную мать, брата и сестру.
До рассвета было ещё далеко, но рыбный базар уже открылся. Али направился туда. Спускаясь по широким каменным ступеням, он услышал хорошо знакомый гул. Мокрые, облепленные рыбьей чешуёй арабы таскали большие плетёные корзины. Тучные торговцы проворно сортировали рыбу, иногда покрикивая на замешкавшихся носильщиков. Громадные рыбины с трудом подвешивались на крючки, менее крупные — укладывались на прилавки, а мелочь, ещё живая, трепетала в корзинах, отливая всеми цветами радуги.
У лавчонок, торговавших жареной рыбой и дешёвым вином, ставились на огонь громадные котлы с оливковым маслом. Около них прислуга лихорадочно чистила горы красной рыбы и сардинок, которые так любят понимающие в еде толк люди.
— Убирайся!.. Убирайся!.. — повсюду говорили Али, где бы он ни предлагал свои услуги.
Наконец ему повезло. Сгибаясь под тяжестью большой, полной рыбы корзины, из которой текла за шиворот вода, он начал работать. Иногда ему на спину клали большую скользкую рыбу, и он тащил её, держа за жабры поднятыми над головой руками; болтающийся скользкий хвост бил его по голым икрам.
Удобнее всего было таскать маленьких живых осьминогов. Взяв штук по пять в каждую руку, он нёс их, а они постепенно обвивали его локти своими маленькими, но крепкими, как тугая резина, щупальцами, присасываясь к коже. Из осьминогов делается вкусный пилав. Вдобавок они очень дёшевы. Но и очень живучи. Целый час приходится колотить их здоровенной дубинкой или большим камнем, который, как мячик, отскакивает от упругого тела осьминога.
Получив за работу совсем немного, Али, всё же довольный, пошёл к вокзалу. Но грязному, пропахшему рыбой мальчику никто не доверял нести свой чемодан. «Надо выстирать одежду и выкупаться», — решил Али и направился к морю. Еды у него было ещё дня на два; таким образом, все деньги откладывались для матери.
За прекрасным, специально отгороженным пляжем для европейцев начинался скалистый берег. Там редко купались — можно было поцарапаться о камни, наколоться на ёжиков или встретиться с каким-нибудь неприятным морским животным.
Али направился в западную окраину города, подальше от своего дома: здесь его никто не знал. Значит, здесь и можно обосноваться. Выбрав малюсенький островок, вернее, большую скалу,
