Борис Лапин - Серебряный остров
— Хорошие стихи, — первой отозвалась Валюха.
— По форме они, пожалуй, не очень-то хорошие, — не согласился Владимир Батуевич. — Хоть я и не специалист в поэзии. Но по содержанию — да! Написать такие стихи за год до Октябрьской революции— тут надо бег времени чувствовать. И вы заместили, ребята: стихи датированы шестнадцатым годом, а «Святой Иннокентий» затонул поздней осенью семнадцатого? Так что и стихи нам не подскажут, спасся ли тогда Федор Копытов. Поэт он мало известный, может быть, уже забытый, однако стоит поискать что-нибудь о нем. Ну, вот, пожалуй, и все.
А стихи заберите для музея. — И передал листок Валюхе.
— Спасибо, — сказала она. — А остров!?
Владимир Батуевич рассмеялся.
— Наберитесь терпения! Забыли, при каком освещении впервые увидел его автор скульптуры?
…Утро выдалось как по заказу — яркое, чистое.
— Входите! — торжественно пригласил Владимир Батуевич.
Окна в комнате были плотно завешаны шторами. Санька остановился в полутьме, стараясь приглядеться, но ничего не увидел. Вдруг штора колыхнулась, ворвался солнечный луч — и на столе вспыхнула глыба пористого льда. Она матово поблескивала, притягивала к себе. Повинуясь этому зову, Санька придвинулся ближе. На углу уступа стояли три маленьких человеческих фигурки, до половины вросшие в лед, уже закоченевшие, почти прозрачные. Почти стеклянные.
Это было страшно, по-настоящему страшно. Что-то похожее он испытывал, когда их лодку несло на скалу. Однако чувство, завладевшее им сейчас, было очищено от всего личного, будничного и поэтому казалось более высоким, более полным.
Только мгновение владел им страх. Потом он разглядел, что два стоящих по бокам человека подхватили под руки среднего, с поникшей головой… увидел воздетый к небу кулак, призывающий-к борьбе… услышал песню, вылетающую из кругло раскрытых ртов и заглушающую рев ветра. Кулаки его сами собой сжались, сердце заколотилось учащенно. Он понял: человек сильнее стихии. Если только человек не одинок… Это чувство тоже было знакомо. Санька испытал его над бушующим Байкалом, карабкаясь вверх, к пещере, помогая Рудику и ощущая надежную руку Цырена. Какая же сила таится в искусстве, если оно вызывает такие же чувства, как в жизни, даже еще сильнее!
От ледяной глыбы его оторвал шепот. Цырен смотрел как бы сквозь остров далекими зачарованными глазами. Рудик прижал к груди стиснутые кулаки. По отрешенному, побледневшему лицу Валюхи скатилась слеза.
— Ну вот, дорогие ребята. А теперь позвольте вручить Серебряный остров вашему школьному музею.
Владимир Батуевич протянул тяжелую скульптуру Валюхе, которую почему-то считал главной в группе. Но Валюхй не шевельнулась. Тогда вперед вышел Санька.
— Нет-нет, что вы! К нам, в Горячие Ключи? Кто же его увидит? Сто человек? Нет! Он должен стоять в самом главном музее в Москве. Или хотя бы в Улан-Удэ.
— Я предлагал скульптуру музейной комиссии. Но… произведение незаконченное, — с грустью сказал Мункоев. — До музея отцу не хватило года.
И Санька решился:
— Спасибо, Владимир Батуевич. Мы берем Серебряный остров. Все-таки у нас музей. Маленький, но музей…
Распрощавшись с Владимиром Батуевичем, ребята отправились на вокзал. Санька бережно держал в руках драгоценный чемоданчик, в который упаковали Серебряный остров.
— Вот и закончились наши странствия. И история Серебряного острова закончилась, — сказал он. — Не знаю, как вам, а мне что-то грустно.
— А она и не закончилась — сердито возразил Рудик. — История вообще не кончается! История продолжается. Так что вы как хотите, а я не поеду. Нужно довести дело до конца.
— До какого конца? — удивилась Валюха. — Остров-то вот он!
— Остров — да. А Федор Копытов? Спасся он или погиб? Я не верю, что такие стихи забываются.
— Я тоже думаю, Владимир Батуевич не прав, — поддержал Цырен. — Если уж мы заполучили такой ценный экспонат, должны знать о нем все. Вдруг спросят!
— Ну вот, опять кто в лес, кто по дрова! — расстроилась Валюха. — Надо билеты брать, а они развели анархию!
Ребята стояли под вокзальными часами недалеко от касс. Санька заколебался. С одной стороны, они как будто выполнили задачу — и Серебряный остров нашли, и узнали историю его создания. Но с другой… сколько тут? еще неясного, загадочного. Он впервые почувствовал себя руководителем экспедиции.
— Что же ты предлагаешь, Рудик? За что зацепиться?
— За библиотеку!
— Ладно, — решил Санька. — Рискнем.
Через час четверо друзей переступили порог читального зала.
— Что вы хотели, ребята? — спросила строгая молодая библиотекарша.
— Нас интересуют стихи Федора Копытова.
Ответ они знали заранее: «Никогда о таком не слышала». Но девушка, не говоря ни слова, ушла и вскоре вернулась с маленькой книжечкой. Книжечка эта, помещавшаяся на ладони, так и называлась «Вперед!» и открывалась уже знакомым ребятам стихотворением. В конце Рудик нашел несколько слов об авторе.
«Федор Копытов погиб двадцати четырех лет от роду. «Штурмовые ночи Спасска», которыми закончилась гражданская война, стали для него последними. Но эта короткая и героическая жизнь- вспыхнула ярким факелом, продолжающим светить и поныне. Брошенный царскими жандармами в тюрьму, юноша-революционер начал писать страстные стихи, призывающие «в последний бой». Комиссар Красной гвардии, редактор подпольной большевистской газеты, командир партизанского отряда в Прибайкалье, член Сибревкома — таков его короткий, но славный путь. Как знать, может, он вырос бы в первоклассного поэта. Но Федор Копытов не мог расстаться с винтовкой, пока последний белогвардеец, последний интервент не изгнаны с советской земли. Пуля врага оборвала его жизнь. Но не допетую песню подхватили товарищи, и теперь она звучит как память о тех пламенных годах.
Георгий Осьминин»
— Скажите, пожалуйста, — обратился Рудик к библиотекарше. — А вы случайно не знаете, кто такой Георгий Осьминин?
— Случайно знаю, — улыбнулась строгая девушка. — Литературовед, преподаватель Института культуры. Я у него училась.
— В-видите ли, в чем дело, — чуть заикаясь, начал Рудик. — Мы приехали с Байкала, из Горячих Ключей. У нас школьный музей» и мы разыскали один экспонат, связанный с Федором Копытовым… скульптуру острова, на котором он будто бы побывал… и едва не погиб. А теперь нам хочется узнать о нем побольше.
— Что же вам посоветовать? Насколько я знаю, это единственная книга Федора Копытова. Может, позвонить Осьминину?
— Пожалуйста, будьте добры. Мы вам так благодарны…
— За что же благодарить? Это моя работа, — заметила библиотекарша.
Через несколько минут она вернулась сияющей.
— Везучие же вы, товарищи с Байкала! Просто чудо — захватила между двумя лекциями. Георгий Викторович готов с вами встретиться. Только днем он занят, поэтому приглашает вас к шести вечера. Вот его адрес. Устраивает?
— Устраивает, устраивает! — успокоил ее обрадованный Рудик. — Большущее вам спасибо. Огромное спасибо!
Но на улице ребята остановились и озабоченно глянули друг на друга.
— Ничего, — сказал Санька. — На обед наскребем. А что времени много — не проблема. Айда в настоящий музей!
Ровно в шесть ребята позвонили в дверь квартиры с табличкой «Г. В. Осьминин». Но здесь их ждало разочарование. Вежливая пожилая женщина сказала:
— Георгий Викторович просил извиниться перед вами. У него лекция в районе, приедет поздно. А вам наказал передать вот это. — И она протянула Валюхе, которую тоже почему-то приняла за старшую, небольшой сверточек.
Едва выйдя из подъезда, они развернули пакет. Сверху лежала записка:
«Дорогие ребята!
Извините, пришлось срочно уехать. Давайте встретимся в другой раз, напишите мне, когда еще будете в Улан-Удэ. Ваш школьный музей — великое дело, и я прошу принять от меня эти скромные подарки.
1) Книжку Ф. Копытова, составителем которой я являюсь.
2) «Записки» Ф. Копытова, обнаруженные мною в архиве (машинописная копия).
3) Фотокопию первой страницы «Записок».
Прошу считать меня внештатным сотрудником музея.
Ваш Г. Осьминин»
На улице было ветрено, холодно, и экспедиция в полном составе отправилась на вокзал. Ближайший иркутский поезд отходил только в полночь. Ребята устроились в углу полупустого зала ожидания и склонились над фотокопией.
Помятая нелинованная бумага, неровные строчки карандашом, торопливый, стремительный почерк. Сверху в правом углу: «Ф. Копытов». Буква «Ф» странная, четырехугольная, похожая на кораблик с мачтой, как его рисуют малыши. Пониже выведено крупно: «Записка» и подчеркнуто двумя решительными жирными чертами.
— По фотокопии не вдруг разберешь, — сказал Рудик. — Ну что, читаем на машинке?
И он начал глуховатым от волнения голосом…
