Друзья из Сары-Тепе - Самуэлла Иосифовна Фингарет
Мурзаев, улучив момент, спрятался на ночь в пещере. Рядом спрятались два пограничника. Ночью Мурзаев прокрался к холму. Пограничники прокрались следом. Полночи Мурзаев трудился. Пограничники — наблюдали. Мурзаев вырыл лаз и проник в пещеру. Пограничники — за ним. Им приказано было ждать, не появятся ли подручные нарушителя, а им на головы упали вольнопрактикующие детективы. Они, оказывается, операцию «Улугбек» разрабатывали. Про эту операцию рассказывать не буду, вы и без меня её наизусть знаете. Вот вам и вся история.
— Усто Саид, — спросила Гульчехра Хасановна, — вы дольше всех нас прожили, через многие ворота жизни прошли. Скажите, что вам больше всего понравилось в этой истории?
— Понравилось, всё понравилось, доченька. Как говорят люди в телевизоре, когда они хоккей смотрят: «Молодцы!» Пограничники — молодцы, археологи — молодцы, детки — тоже молодцы. Больше всего понравилось, что детки сразу не полюбили Садуллу и Фарманова. Плохие они люди, злые, жадные. И пускай детки и тогда, когда станут большими, не разучатся отличать хороших людей от плохих.
— Обещаете? — спросила Гульчехра Хасановна.
— Обещаем! — сказали в ответ и «детки» и взрослые.
Глава XIX, заключительная
После тоя ребята четвёртого «Б» стали разъезжаться по разным местам. Первым уехал Сева Клюев; потом Катя, Карим и Карлсон; потом Хадия; потом и все остальные.
Сева с Андреем Петровичем, встретив в Самарканде прилетевшую из Ленинграда Любовь Сергеевну, отправились путешествовать по знаменитым городам Средней Азии: Самарканд — Бухара — Хива — Ташкент.
Карим, Катя и Карлсон уехали в горы помогать пасти молодых овец.
Особенно хорошо помогал Карлсон. Он очень подружился с Найдой, хотя они и были разных пород. К Малышу Карлсон отнёсся тоже доброжелательно, очевидно, следуя поговорке, которую он часто слышал от людей: «Друзья моих друзей — мои друзья!»
Карим и Катя пасли овец не всё время.
Карим много рисовал.
Катя вела дневник — записывала в толстую тетрадь всё, что видела интересное. «Вырасту — буду журналисткой», — сказала она Кариму.
Писала и Тоня-Соня. Что ни день, то рассказ или стихотворение. Или хотя бы строчка рассказа или стихотворения. А как же иначе? Её и в Артек-то послали не просто так, а за литературную деятельность: на городской литературной олимпиаде рассказ А. Шариповой «Операция „Улугбек“» был удостоен первой премии.
Ещё Тоня-Соня писала письма. И не только домой, но и в тот пионерский лагерь, что открылся совсем близко от их города на берегу нового водохранилища. Туда она посылала одно общее письмо, а оттуда получала два отдельных — от Анвара Уйгунова и от Саттара Алиева. Мальчишки жили в одной палатке и почти совсем не ссорились, так как, по словам Анвара, «Саттар перестал воображать, что Аллах без него бы земной шар не построил».
Хадия Фирузова лето проводила в кишлаке, где её все очень полюбили — и люди, и собаки, и овцы.
Староста Юз уехал с мамой в Киев. У них там были родственники.
В общем, разъехались кто куда. В городе никто не остался.
Значит, закончилась наша история? В том-то и дело, что нет. Разве не сказал Борис Яковлевич: «Годы проходят, а история продолжается», и разве не продолжением нашей истории явился подарок, который получил ленинградский, теперь не четвёртый, а пятый «А» класс к ноябрьским праздникам?
Перед самыми праздниками в школу на адрес пятого «А» была доставлена увесистая бандероль. Вскрыли — тридцать восемь книжек, предназначенных, как говорилось в сопроводительном письме, «тридцати семи ленинградским друзьям и их классному руководителю».
Книжки были невелики по размеру, в бумажном переплёте, без картинок. Но это были настоящие книжки, напечатанные в настоящей типографии, с настоящим названием на обложке.
Как же они назывались? А вот так: «Рассказы интересных людей, собранные и записанные четвёртым «Б» классом».
Кинулись смотреть оглавление: «История человека из глины», «Случай на заставе», «Как узбекский солдат во время войны статую спас», «Сбрось паранджу, сестра», «Шайтан дедушки Юсуфа», «Карлсон, Найда и Малыш» и ещё двенадцать рассказов.
В тот день, когда были получены книжки, никто в пятом «А» уроков не слушал — все читали. А когда прочитали, то сказали единогласно: «Вот это здорово! Вот это идея! Давайте и мы записывать всё, что услышим от интересных людей!»
Может быть, на этом кончилась наша история? Ничуть не бывало. Разве не прямым её продолжением явился приезд узбекского пятого «Б» на зимние каникулы в Ленинград?
Что крику на вокзале было!
Особенно когда ленинградские ребята стали разбирать гостей.
Ведь гостей было меньше, чем хозяев, да ещё Севка Клюев забрал себе целых двух — Катю и Карима.
Помирились на том, что Тоня-Соня и Хадия будут три дня жить у Риммы и Леночки, а три дня — у Наташи и Любы. Распределить свои дни между двумя хозяевами пришлось ещё Юзу, который по-прежнему был старостой, и Саттару. Уйгунова Анварку чуть на части не разорвали. «Любимец публики», — сказала Катька. Анвар не обиделся.
Вообще за те шесть дней, что провели узбекистанцы в Ленинграде, не произошло ни единой ссоры. Некогда было. На двух автобусах вперемежку пятый «А» и пятый «Б» носились по городу.
Где только не побывали: у всех пяти памятников Петру Первому, на крейсере «Аврора», в Русском музее, на Финляндском вокзале — там стоит настоящий паровоз, на котором Ленин из Финляндии в Петроград приехал. В Эрмитаже были целых два раза.
Первый раз смотрели всё подряд, второй раз — только памятники искусства Средней Азии.
— Смотрите, смотрите! — закричали ребята из пятого «Б», увидев знакомые плиточки, покрытые сине-зелёной глазурью.
— Что такое? — откликнулся пятый «А».
— Да как же, самаркандские изразцы. А вот и надпись с мечети Гур-Эмира: «Это — могила султана мира, эмира Тимура»
Тут пятый «Б» вспомнил, что, когда они были в Самарканде, Гульчехра Хасановна сказала: «Спросите про надпись у ленинградцев». Тогда они не спросили, а теперь спросили:
— Как эта надпись оказалась в Эрмитаже?
Пятый «А» попытался ответить хором, но Вера Степановна не разрешила.
— Пусть Вадик Александров расскажет один, — сказала она.
И Вадик рассказал:
— Это случилось в тысяча девятьсот шестом году. Однажды жители Самарканда увидели, что над восточным входом в
