Мила Блинова - Большой Кыш
Вторая: яйцо не погибло. Его выкрал из хижинки Фуфы и Утики Бякин Енот. И вырастил себе кышонка-прислужника, чтобы тот вычесывал его блох и скреб ежедневно пятки.
Третья: кышонка привезла на еже для подмены Бякина бабуля Ёша, чтобы скрыть уничтожение яйца Бякой. Кышонок, конечно же, ворованный, так как видно невооруженным глазом, что эта бабка нечиста на лапу.
Четвертая: этот кышонок — вражеский засланец. Одним словом, агент. Что затеяли его хозяева, пока не ясно, но что-то затеяли, это точно. Скорее всего отвратительную гнусность.
Пятая: яйцо все же погибло. И теперь призрак невылупившегося кышонка, как живой укор, появляется там и сям, оглашая Маленькую Тень душераздираюшим писком.
Кыши все это выслушали и ужаснулись. В хижинках начались споры и пересуды. Что касается Туки и Хнуся, то они панически боялись ворон. Очень и всегда. Выслушав Люлины предположения, друзья сразу смекнули, что во всей этой истории ясно угадывается цепкая, воровато-когтистая воронья лапа. Не вороны ли это выкрали где-то кышонка и притащили на холм, чтобы съесть? Только они решили как следует это обсудить, как в окне появилась возбужденная мордочка Люли.
— Точно! — без смущения встрял он в чужой разговор. — Чуете, чьей лапы это дело? Бякиной вороны! Она единственная в вороньей стае не дура. Предположим, Бяка разбил яйцо. — Люля заговорщически сощурил глаз. — Что он делает дальше? Чтобы скрыть следы преступления, он приказывает своей вороне выкрасть какого-нибудь кышонка из Большой Тени и притащить сюда. Ворона выполняет все наилучшим образом. Но, получив кышонка, подлый Бяка передумывает возвращать его нам и выгоняет беднягу на мороз. В дождь и стужу. И теперь одинокая бездомная крошка бродит по Лошадиной Голове и плачет… и зовет свою маму…
Плечики Люли повисли, и на глаза навернулись лживые слезы. Хнусь и Тука на мгновение поверили в искренность Люлиных чувств, но вовремя одумались.
— Опять ты за свое! А ну брысь отсюда! — цыкнул на сплетника Хнусь, а Тука презрительно свистнул. Люля сразу поджал уши и пропал.
В это же время Сяпа сидел в хижинке под большой липой и штопал носки. Это занятие он не любил, а дырявых носков было много. На топчане перед очагом лежал Бибо и рассуждал вслух:
— Люля клялся бабушкиной шкуркой… может, и не врет… А? Что думаешь, Сяпа?
Сяпа пожал плечами. Тогда Бибо продолжил рассуждения:
— Ну, насчет Енота — это все выдумки. Какой из Енота эксплуататор? И Бякина ворона тут ни при чем — она за нас, за кышей. В призраков я, стало быть, не верю. Свои вне подозрений. Остается одно: присмотреться получше к чужим. Это правильно. Кто может за них поручиться? Один, понимаешь, с Дуба свалился на нашу голову. Другая верхом на еже скачет… Подозрительно это… Как ты думаешь?
— Чужие, говоришь? — усмехнулся Сяпа. — Кыш кышу не может быть чужим, Бибо. Нас очень мало, поэтому мы все свои.
— Э, нет! Так не бывает, чтобы все. Все, да не все, все, все, — решительно заявил Бибо. — И тут уже не рассуждать, а действовать надо. Пора встать на защиту холма!
«Как просто заморочить голову простакам вроде Бибо», — удивлялся Сяпа, слушая испуганные бормотания друга.
— Отгадать задачку про кышонка — это вам не чмоки похлебать, — суетился тот. — Пойду к БЖ, разузнаю, кто на чьей стороне.
Сяпа открыл было рот, но Бибо уже и след простыл.
На тропинке, ведущей к домику Дыся, Бибо встретил маленькую Утику. Она выглядела чрезвычайно забавной, потому что ее голова была обмотана большим листом подорожника, чей черенок закручивался вверх наподобие рога.
— Что с тобой, Утика? — едва сдерживая смех, спросил Бибо.
— От этих пересудов у меня началось сильное головокружение, — пожаловалась малышка. — Зачем Люля пытается очернить Бяку, Енота и Кроху?
Утика начала подозрительно вздыхать и всхлипывать. Первая парочка слез медленно выкатилась из глаз хорошенькой кышечки и повисла на густых ресницах, сомневаясь, следует ли прыгать вниз или тут посидеть. Следом набежала другая пара, потом третья, четвертая… И наконец беспрерывный поток хлынул по щекам Утики. Бибо никогда не умел утешать кышечек, а их слез откровенно побаивался. Увидев искреннее горе малышки, он помрачнел, поковырял пальцем в ухе, потом в носу и наконец сказал:
— Ты… Это… Не плачь… И лист этот идиотский с ушей сними…
Услышав это, Утика зарыдала вовсю. Тогда Бибо решился на крайнюю меру.
— С этим листом на макушке ты похожа на гусеницу бражника или на куколку хруща, — едко заметил он. — Нет! Не на куколку, а на зеленого лесного клопа. Вот! Знаешь, вонючего такого… Который любит дремать под листом и пукать на прохожих.
Слезы Утики высохли мгновенно.
— Ах ты! Ах ты! Ты сам… клоп. Гадкий! Гадкий!
Она стряхнула с головы подорожник, топнула лапой и побежала прочь.
— Ну то-то! — обрадовался Бибо. — Когда эти кышечки рассопливятся, медлить нельзя. Тут главное — обескуражить. Хорошо, что я вспомнил про клопа — клопы кышкам особенно не нравятся. Стоит немножко на них намекнуть — слез как не бывало. Дипломатия!
Кыш был очень доволен собой. Но, вспомнив про свое важное дело, припустил вперед.
В то же самое время Бяка шел по дорожке с торбой, набитой мятой и полынью, настороженно поглядывая направо и налево. Вчера вечером он наскочил на двух медведок, которые копошились у «Моей Радости», что было подозрительно. Медведки — бедствие для растений. Они подрывают корни деревьев и пожирают молодые побеги, поэтому Бяка с утра бросился проверять свои едва проклюнувшиеся желуди. Зловредные насекомые там уже похозяйничали. С медведками надо бороться с первой минуты их появления, иначе они со своей родней и всем потомством могут уничтожить целую рощу. Вообще-то, массовые нашествия насекомых случаются редко, но этим странным летом можно было ожидать чего угодно. И все из-за него, Бяки. Зря он весной разбудил Хнуся, ох зря!
Бяка остановился около молодой липы. Рядом виднелся лаз медведки. Бяка достал из торбы ветку мяты и заткнул им нору.
«Мята и полынь только на время отпугнут медведку, а потом она опять вернется, только другим ходом, — думал он, — нет, тут надо придумать что-то другое».
В это время слева от Большого Кыша дрогнули ветки костяники и показалась мордочка Люли.
— Ага! Ага! — закричал он. — Призрак кышонка из яйца, уничтоженного тобой, ходит по лесу. Скоро он найдет своего губителя и покусает за все самые больные места!
— Не тарахти так, малыш, — улыбнулся Бяка, поглаживая бархатную шкурку молодого шмеля, прилетевшего на вкусный цветочный запах, исходивший от чистоплотного Бяки, и пытавшегося занырнуть в карман Бякиной жилетки, — говори яснее. Что с тобой стряслось? Уши красные, усы топорщатся… Ты, случайно, не перекупался в ручье?
Люля аж зашелся:
— Дуболом! Бестолочь! Ни-че-го не по-ни-ма-ешь! — Он покрутил пальчиком у виска. — Это не я заболел, а ты ненормальный. Объясняю повторно: по нашей роще ходит призрак кышонка. Теперь понял? Ищет тебя. Будет тебе, Бяка, за свою погубленную жизнь мстить. Вот! Так тебе, чистюля, и надо!
Бяка взял Люлю за плечи, внимательно осмотрел его уши, нос и строго велел:
— Открой рот!
Люля испуганно присел, его рот открылся сам собой. Бяка пристально глянул в него и поцокал языком:
— Грязные зубы — рассадник болезней.
Он достал из кармана жилетки пять зубочисток, завернул их в кристально чистый носовой платок и протянул Люле:
— Утром и вечером полощи рот мятой и настоем дубовой коры. После еды применяй зубочистки. И не болей! — Сказал и ушел.
Обессиленный Люля устало прошептал:
— Большой и тупой! Чистоплотное, неразумное Бякище.
А в домике под ивой царила паника.
— Ой, Хлюпа, Хлюпа! Люля видел Бу. Что теперь будет? Он про него всем разболтает, и у нас отберут наше сокровище, — причитал Слюня.
Хлюпа нахмурился, пригладил усы, буркнул:
— Я сейчас. Ждите меня дома, не высовывайтесь. — И скрылся за дверью.
Вернулся он поздно вечером. Настроение у него было приподнятое.
— Ну? — дрожащим голосом спросил его Слюня.
— Никаких «ну», — бодрым голосом отозвался Хлюпа, — никто сюда не придет и нашего малыша не отберет.
— Почему? — пытал его Слюня. — Расскажи!
— Целый день я ходил по лесу и всем рассказывал по строжайшему секрету, что у тебя заразная трясучка, что ты весь пошел синими пятнами и что у этой болезни главный симптом — галлюцинации. И все почему-то решили, что Люля тоже заразился трясучкой, а виденный Люлей кышонок просто-напросто галлюцинация. Все от Люли шарахаются. Он уже забыл о кышонке, испугался за свое здоровье, залег в постель и не переставая ест. Сердобольная Утика ухаживает за ним.
— Да-а-а! — прошептал восторженно Слюня. — Хлюпа, ты — гений! Просто дух захватывает от остроты твоего ума. Бу есть с кого брать пример.
