Идиллия Дедусенко - Приключения Альки Руднева
Вот и в тот день, как выразился папа, «полетела к чертям» его зимняя куртка, купленная на вырост, чтобы хватило и на следующий год. Альке было стыдно, но какой-то стопор внутри не позволял ему даже рта раскрыть. Он с тяжким сердцем слушал мамины причитания, пока не пришла Катя.
— Опять?! — только и сказала сестра, из чего было ясно, что ее негодованию не было предела.
Отец, осмотрев куртку, сказал:
— Ничего тут не сделаешь.
Но мама с ним не согласилась и принялась спасать куртку. Она вытащила бутылочку с бензином и ушла в ванную, закрыв дверь, чтобы запах не разносился по всей квартире. Катя пошла на кухню чистить картошку к ужину, отец сел перед телевизором. Алька, как нашкодивший кот, быстро прошмыгнул в маленькую комнату и с особенным старанием принялся за уроки. Через некоторое время он услышал голос мамы:
— Катя, возьми у меня бензин, поставь на место, а я колонку зажгу да в порошке постираю. Думаю, что отойдет. Я хорошо почистила, но тут разводы… Надо постирать.
Что случилось дальше, Алька не сразу понял. Из ванной раздался жуткий крик мамы вместе с каким-то непонятным шумом. Когда Алька выскочил из комнаты, то увидел, что в ванной все горит, даже воздух… И мама… А горящая куртка валяется у ее ног.
В первые минуты все растерялись и стояли несколько мгновений, как вкопанные, не в силах понять всего ужаса случившегося. Первым опомнился отец, схватил какую-то кастрюлю, наполнил водой и выплеснул ее на маму. Тут и Катя побежала за кастрюлей, и Алька, но папа крикнул:
— Звоните в пожарку и в «скорую»!
Когда помощь подоспела, мама уже лежала в луже воды без сознания.
— Пары бензина вспыхнули, — констатировал один из пожарных. — Да и одежда, руки — все бензином пропиталось. Хорошо, что колонку не успела зажечь, а то бы…
Неужели могло быть еще страшнее? Алька трясся, как в ознобе, бессмысленно повторяя:
— Мама… мама… мама…
Маму увезли в больницу, а он все дрожал, клацая зубами и затравленно выглядывая из угла комнаты, куда его загнала какая-то непонятная сила. И хотя в квартире никого не было (Катя и отец уехали с мамой), он не мог выбраться из своего угла до их возвращения.
— Что ты наделал! — набросилась на него Катя. — Убийца! Это ты ее убил! Ты! Ты! Ты!
Алька не мог поверить в чудовищное сообщение. Он по-прежнему дрожал и смотрел на сестру сумасшедшими глазами, даже не понимая ее слов, а только слушая громкий, рвущий на части голос. Отец, наконец, обхватил Катю за плечи, прижал к себе и сказал:
— Тише, тише… Кто же знал, что так получится… Тише… Нелепая, страшная случайность. Никто не виноват.
Катя проглотила сразу несколько таблеток и легла. Отец вытащил трясущегося Альку из угла и заставил выпить горячего чая. Потом уложил в кровать и сказал:
— Нет у нас больше мамы… Сильный шок от ожогов — сердце не выдержало… А жить надо… На вот проглоти.
Алька проглотил таблетку и вскоре словно провалился в черную дыру. Когда действие снотворного стало слабее, сквозь эту черноту начали пробиваться всполохи огня, и скоро все в его мозгу горело, как воздух в ванной… Мальчик вскочил, дико озираясь. Пожар! Опять пожар! И мама в огне!
Но все вокруг было тихо. На диване тяжело сопела и храпела тетя Люба. За окном еще было довольно темно, хотя уже можно различить зыбкие контуры предметов. Голова у Альки была такой тяжелой, что сама падала на подушку. Он пытался снова заснуть, но горькие воспоминания, пробившиеся сквозь сон, не уходили, продолжая бередить его измученную душу.
С тех пор, как похоронили маму, прошло полгода. Алька теперь «вносил» в семейный бюджет свою жалкую лепту — пенсию «за потерю кормильца». Но дела в доме не стали лучше, так как пенсия была мизерной, а отец вдруг запил. Катя, устававшая в колледже (последний курс) и на ночных дежурствах в больнице, потом едва находила силы, чтобы «обслуживать двух мужиков» и при этом всякий раз думать, как выкрутиться с деньгами и не наделать долгов. Отец, если что и подрабатывал урывками, то большую часть пропивал.
Катя стыдила его, взывала к совести, но это не помогало. Николай Алексеевич только жалко, униженно улыбался и разводил руками. Алька старался беречь одежду, но это не всегда получалось. И тогда у Кати сдавали нервы. Она кричала на обоих, а Альке каждый раз резко напоминала о его вине.
Алька тяжело переживал смерть мамы, но не мог согласиться с укорами сестры. Папа же сказал: это нелепая, страшная случайность. В одиннадцать лет трудно принять на себя какую-нибудь вину, тем более такую. И когда сестра кричала, он бурно протестовал в душе против ее обвинений, но… молчал. Молчал, потому что не находил сил защищаться и не умел объяснить ей свое состояние.
Отец уже давно его не защищал и не утешал, так как сам искал утешения в бутылке. День за днем Альке становилось все неуютнее в семье, которой со смертью мамы у него просто не стало. Он чувствовал себя чужим в этом доме, никому не нужным в целом свете. И он не выдержал в тот злополучный день сентября, когда Катя снова бросила свое обвинение:
— Это ты убил маму! Ты! Ты! Ты!
И сейчас здесь, в чужом городе, в незнакомом доме, ему казалось, что на него снова напала та жуткая тряска, как в день несчастья. Он еще сильнее зажмурился, слыша громкий голос:
— Ты! Эй, ты! Просыпайся!
Алька, наконец, осознал, что это уже не сон и не воспоминания, а действительность. И не просто действительность, а его новая жизнь. Он открыл глаза и увидел Лору, которая трясла его за плечи.
Лохотрон
Алька не сразу понял, где находится и почему, — воспоминания о несчастье еще держали в плену его отяжелевшую голову.
— От одного глотка водки совсем ошалел, — констатировала Лора. — Поднимайся! Пора завтракать и браться за дело.
Он послушно встал и пошел умываться. Тетя Люба, не вынимая изо рта горящей сигареты, порылась в шкафу и протянула ему какую-то тряпицу со словами:
— Твое полотенце.
На завтрак тетя Люба подала остатки вчерашнего ужина и горячий чай. Альку слегка мутило, и он ел не очень охотно, зато с удовольствием пил настоящий, крепко заваренный чай, какого у них в доме давно себе не позволяли.
— Ты давай наедайся! — скомандовала Лора, заметив, что Алька почти ничего не ест. — На целый день уйдем.
— А… а… куда? — осторожно поинтересовался Алька.
— На кудыкину гору! — резко ответила Лора. — Работать!
Заметив Алькино недоумение, еще резче сказала:
— Тебя здесь кормят, поят — отрабатывать надо! Бесплатный сыр только в мышеловке!
Лора расхохоталась — ей очень нравилась эта древняя шутка. Алька отметил в ней странную перемену: вместо симпатичной, добродушной и модно одетой девушки, какой была Лора вчера вечером, он увидел чуть ли не оборвашку с бледным, изможденным лицом, на котором лежала печать озабоченности и даже плохо скрываемой злобы.
— Так он что, и не сказал, когда вернется? — обратилась Лора к тете Любе, и Алька понял, что речь идет о Вовчике, который в этот момент отсутствовал.
Тетя Люба пожала плечами, выпуская изо рта струю дыма.
— Вот черт! — обозлилась Лора. — Время уходит!
Только она закрыла рот, прозвенел звонок у двери, и явился Вовчик.
— Какого черта! — набросилась на него девушка.
— Умолкни, Лора! — осадил ее Вовчик. — Надо было с человеком одним встретиться, он мне сегодня поможет. Давай наперстки!
Лора подала ему коробочку и спросила:
— А нам на автовокзал?
— Конечно.
Вовчик совсем не был похож на портного, и Алька старался угадать, что он шьет. Но Лора не дала ему додумать, оглядела его и сказала:
— Так. Нормально выглядишь. Куртку не надевай, пойдешь в свитере… Та-а-ак… А мне, пожалуй, надо еще прибавить бледности.
Лора вынула из сумки коробочку и стала «добавлять бледности», накладывая крем на щеки и подбородок. Покончив с этим, Лора обратилась к Альке:
— Плакать ты умеешь, я вчера видела. Постарайся и сегодня побольше слез пролить.
— Зачем? — удивился Алька.
— Есть хочешь — зарабатывай! — отрезала Лора.
По дороге к автовокзалу Лора крепко держала Альку за руку. Когда они пришли на посадочную площадку, там стоял только один автобус, в который уже поднимался парень лет тридцати, одетый более чем скромно, но опрятно.
— Вот черт! — выругалась Лора. — Опоздали! «Артист» опередил.
Алька, ничего не понимая, смотрел, как «Артист», поднявшись в автобус, остановился на передней площадке и захлопал руками по плечам, по бедрам… Танцевать, что ли, приготовился? Но «Артист» запел громким невыразительным голосом:
На морском песочкеЯ Марусю встретил,Как в нее влюбился,Я и не заметил.
«Артист» спел еще пару куплетов про какие-то сложные отношения с Марусей и закончил свою музыкальную исповедь строчкой о коварстве подруги: «А она гуляла!»
