Яник Городецкий - Оранжевое лето
Мы вдвоем подошли к дому Райана Торна. В Гальере не было высотных домов. Это был незаселенный город, поэтому многоэтажные здания были ни к чему, и маленькие аккуратные домики в четыре этажа здесь были самыми высокими. В них обычно размещалось не больше десяти-пятнадцати квартир. Дом Дэмиэна был двухэтажный — три комнаты наверху и две внизу, но он весь принадлежал Торнам.
— Ничего себе у тебя хата, — не сдержался я, хотя и видел особняк Торна не впервые.
— По-моему, слишком большая, — сказал мальчик и посмотрел на меня неловко. Я понял, что Дэм стесняется такого огромного дома, и пожалел его. У него не было выбора. Он родился Торном — типичным представителем высшего класса. Его желания никто не спрашивал — ему суждено было быть не таким, как все ребята. Не так это и здорово — быть богатым. Ведь заставило Дэма что-то привязаться к такому типу, как я.
Хотя, признаться, сначала я думал, что Дэму просто не хватает романтики и авантюризма в скучной пресной жизни. Иначе с чего он каждый день прибегал ко мне после уроков? Он прибегал. Уже три недели этот славный парень крутился вокруг меня, и я не понимал и так и не мог разобраться до конца, что же это такое — счастье или наказание. Я знал, что лучше всего было бы прогнать его сразу. Но сразу я этого не сделал, а сделать теперь не мог. Так что каждый день точно по расписанию, после обеда, Дэмиэн появлялся на пороге моей квартиры. Всегда перед этим он забегал домой — переодеть форменный костюм на обычные джинсы и оранжевую рубашку. Пожалуй, эти вещи у него были единственными, купленными не в дорогом бутике, а на рынке, точно там же, где я покупал когда-то себе синюю олимпийку. Мальчишка терпеть не мог, когда на него показывали пальцем и кричали, что он гимназист. Или того хуже — в нем узнавали Дэмиэна Торна. Он даже сорвал с кармашка льняной рубашки от костюма ленточку со своим именем. Заодно он отодрал и другую ленточку — "Гальерская Городская Гимназия N2", и ему за это попало от учительницы.
Никто, кстати, не мог объяснить, почему гимназия называлась именно так. В ней отмучилось уже не одно поколение гимназистов за триста десять лет. И никогда в Гальере не существовало гимназии номер один. Так что порядковый номер оставался загадкой.
— Ну заходи, — пригласил мальчик. А во мне проснулись здравый смысл, совесть, а заодно и инстинкт самосохранения. Сейчас он призывал меня развернуться и пойти обратно к мосту. Или в парк.
— Все-таки это не очень хорошо, то что мы сейчас делаем. Ведь если Райан узнает…
— С чего вдруг он узнает? Да и что такого мы делаем? Ничего особенного. Я просто приглашаю тебя в гости. Расслабься, Итан!
Расслабиться не получалось. Я поднялся на крылечко по аккуратным чистым ступенькам, зашел в дом и понял, что в этом доме, где собраны воедино антиквариат, роскошь и модерн, места для меня нет. На высоких, идеально ровных стенах висели какие-то незнакомые картины — в основном, пейзажи. Наверное, работы современных художников, я таких никогда не видел. Я вообще-то больше люблю портреты. Портрет тоже нашелся. В самой большой комнате. Напротив огромного плоского телевизора. Дэмиэн, не взаправду серьезный и одетый в черный официальный костюм, сидел в кресле, подперев кулаком подбородок, точно барин. Не хватало только сигары и трости. Я засмеялся.
— Идиотский, верно? Я говорю Райану, чтобы снял, а он говорит — красиво.
— Да ты знаешь… Красиво. Только разве это ты? Это маленький инфант из восемнадцатого века.
— Это я… Мне тут десять еще. Я совсем не вырос, правда? — грустно сказал мальчик и подошел к косяку, отметив ладонью свой рост. — Вот, видишь. Метр двадцать пять.
— Ты вырастешь, наверное. Я немножко подрос, когда мне было четырнадцать-пятнадцать.
Я подошел к косяку, чуть не зацепив ногой огромную пузатую вазу в половину моего роста, мысленно обругал себя и еще сильнее захотел выйти отсюда.
— Эх… У вас тут… опасно.
— Ой, я так ее хочу расколотить, ты даже не представляешь. Она меня так бесит почему-то, ужас. Давай ее разобьем? — весело предложил мальчик.
— Я боюсь даже думать, сколько она стоит, — задумчиво сказал я.
— Пятнадцать тысяч, — сказал Дэм. — Такая гадость, и так дорого. Это не Райан ее купил, ему подарили. Одна… воздыхательница. Я не пойму, где они вообще могли перехлестнуться. Жуткая дура. Он однажды привел ее к нам чай пить. И вот она сидит за столом и все пьет и пьет этот чай. Они с Райаном почти весь торт слопали. А он торты ненавидит вообще. Час сидят, два. Ну, я к ней подошел, а она как меня стиснет. Говорит: "Ах, какой прекрасный мальчик, ах, какой маленький, худенький, наверное, каши мало ест?" А я не могу, когда со мной так разговаривают. Я говорю: "А вы, наверное, дома вообще трое суток не ели, да?" Райан покраснел и мне подзатыльник дал. А потом спасибо сказал, когда она ушла. Я наверное, совсем по-свински сказал, но она правда дура была. Я таких больше не встречал.
— А ваза зачем тогда стоит?
— Райан в нее окурки кидает. А хочешь сигару? Кубинская, крепкая. Я пробовал курить, чуть не сдох. Ты, наверное, пробовал.
— Да ты что? Я — сигары?
— Будешь? Райан не узнает, я у него уже полгода как стащил три штуки.
— Не знаю… Я не хочу при тебе курить. Подари мне одну, если не жалко. Я ее на улице выкурю.
— Бери все! Мне их все равно деть некуда.
— А зачем мне все?
— Ну… Тебе и Шону. Он курит или нет?
— Бросил. Ничего, думаю, ему понравится. Я расскажу, кто презентовал ему такой царский подарок, — усмехнулся я. Мысль о том, что маленький мальчик может подарить мне сигару, а его дядя швыряет окурки в дорогущую вазу, в то время как я сам не могу купить себе пачку самых дешевых сигарет, неприятно царапнула меня. Но, посмотрев в доброе и простодушное лицо мальчика, я напомнил себе, что Дэму вовсе не так хорошо, как кажется. И потом — это все тот же Дэм. Открытый, добрый и веселый мальчишка.
"В конце концов, кому-то повезло в жизни, а кому-то нет… Хотя разве Дэму повезло? Куча денег, а везения, если подумать — ни на маленький таир", — снова подумал я и сказал:
— Давай сюда свои сигары… А кто-то мне борщ обещал.
— Ой, да, — вспомнил Дэмиэн и умчался на кухню. А я остался в комнате один. Мне здесь определенно не нравилось. Как будто стены укоризненно спрашивали меня: "Ну и что ты тут делаешь, Кристиан Айгер?" Даже под строгим взглядом мальчика с портрета становилось неуютно. Я посмотрел вверх, на люстру, очень похожую на хрустальную, и не сдержал вздоха. Я задумчиво оглядел люстру со всех краев и присел на черный кожаный диванчик. Пружины просели, и я неожиданно опустился сантиметров на пятнадцать.
— Ого, — сказал я, погладил приятную прохладную кожу и встал. В другом углу я заметил кресло-качалку и осторожно присел. Было неудобно и ужасно непривычно — казалось, кресло кувыркнется назад, и вообще положение было определенно неустойчивое. Я качнулся.
— На кресле не качайся, оно сломанное! — предупредительно крикнул Дэмиэн из кухни. Оно действительно было сломанное — у него в момент оторвалась спинка, и я чуть не потерял равновесие.
— Блин, — сказал я. — Дэм! Что ж ты раньше молчал! Оно развалилось на фиг.
— Да? Плохо. Ну ладно, я его потом починю, я умею. Иди сюда!
— Куда? — усмехнулся я и обвел взглядом огромную комнату. — Вправо или влево?
— Прямо и направо… Тебе майонез надо?
Я вышел из комнаты, остановился на секунду в коридоре (или как это называется в таких домах? В холле?), посмотрел на свое отражение в широком и длинном, до пола, зеркале. Я представил вдруг, что сейчас сюда зайдет Райан. Он, наверное, сперва растеряется. Сомневаюсь, что он допускает такую мысль, что у меня хватит наглости и смелости зайти к нему в дом. А потом он, наверное, прикончит меня. Я сомнительно покосился на мощную тяжелую дверь. И тогда меня отвлекли обои — темно-зеленые, узорчатые и рельефные. Я не сдержался и провел по ним пальцем. Обои были странные, будто тряпочные. Я осмотрелся. Никаких вешалок, курток, шапок, даже обуви. И на полу не какой-нибудь замызганный потрескавшийся линолеум, а пушистый и безукоризненно чистый ковер. Я вспомнил тесную прихожую в своей квартире и тихо засмеялся. Контраст был значительный. Да теперь это еще и не моя квартира.
— Нет, я его не люблю, — сказал я и зашел в кухню. Кухня у Торнов была еще, пожалуй, интереснее и богаче, чем коридор и комната. Огромные красные ящики гарнитура неприятно бросались в глаза, длинный стол сливался с барной стойкой, а огромное, почти во всю стену окно закрывали толстые бежевые занавески. На них было вышито что-то очень замысловатое, я не разобрал, как ни пытался.
И никаких баночек "Фэйри", кастрюль, бутылок, ложек, в конце концов. Вообще никаких признаков того, что это — кухня, а не что-то другое, за исключением, возможно, плиты — удивительно гладкой и блестящей, без всяких конфорок, и серебристой хромовой вытяжки над ней.
