Друзья из Сары-Тепе - Самуэлла Иосифовна Фингарет
Помимо плаката на стенах четвёртого «А» разместились две выставки. Одна состояла из репродукций картин Верещагина, другая — из фотографий, присланных фотокорреспондентом четвёртого «Б».
Фотовыставка называлась «Сегодня», выставка репродукций называлась «Вчера».
«Сегодня» всем было понятно: большие современные дома рядом с древней мечетью, уборочные агрегаты на хлопковых полях, отары овец, девушки в пёстрых тюбетейках у дверей медицинского училища, горы ребристых дынь и гладких арбузов.
«Вчера» — требовало пояснений.
Поэтому Вадик Александров, известный в четвёртом «А» знаток и любитель искусства, подготовил настоящую экскурсию. Вот её текст от слова до слова:
«Василий Васильевич Верещагин родился в 1842 году в городе Череповце. Его родители хотели, чтоб он стал моряком, а он стал художником.
Когда Верещагин приехал в Среднюю Азию, он увидел, что князья-эмиры угнетают народ. Тогда он написал картины: «Продажа ребёнка-невольника», «Узбекская женщина в Ташкенте», «Самаркандская зиндана». Зиндана — это такая подземная тюрьма, где эмиры заживо погребали людей.
Ещё Верещагин писал картины про кровавую войну. Картина, где куча черепов, называется «Апофеоз войны». Это значит, война торжествует, справляет свой праздник. Такие кучи из отрубленных голов складывали по приказу Тимура и других завоевателей.
Теперь смотрите: если бы картина рассказывала об одних древних завоевателях, то на черепах были бы только сабельные удары, а на них есть дыры от пуль. Значит, эта картина не только против Тимура. Верещагин так и написал: „Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим“.
На этом экскурсия кончилась. Спасибо за внимание».
— Теперь, — сказала Вера Степановна, — мы с вами поедем в Музей Этнографии.
Конечно, лучше бы съездить в Самарканд, но в музее тоже было очень интересно. Чего они только не увидели: блюда, кувшины, ковры. Узнали, как делались эти прекрасные вещи.
Вот, например, мастерская медника. Здесь не только металлические подносы и кувшины, но и сам усто. Он сидит перед наковальней, работает. Его изделия покрыты узорами и блестят как золотые. А сам усто в старом халате, подпоясанном вылинявшим платком.
А куклы? Разве не интересно? Их делали народные кукольники и показывали в кишлаках и на гузарах. Больше всего узбеки любили смотреть похождения храброго и хитрого Палвана Качала[26]. Он всех побеждал — и злых усатых ханов, и солдат с ружьями.
И паранджу увидели ребята своими глазами, и комнату для приёма гостей — мехмонхону, про которую им Сева Клюев писал.
Пока обратно ехали, только и говорили о том, какая интересная республика Узбекистан. Просто расставаться с ней не хотелось.
Поэтому Вадик Александров, вернувшись домой, решил устроить чаепитие по-узбекски. Он вынес из столовой все стулья и стол, притащил одеяла и расположил на полу по краю ковра. В центре расстелил дастархан — мамин платок с розами — и поставил поднос.
В гости он пригласил обоих Вовок. Сначала они слегка оробели, потом ничего, освоились… Снять обувь — дело привычное; накрутить на голову полотенце, чтобы чалма получилась, — можно; сесть на пол, скрестив ноги, — пожалуйста. Заминка вышла с распределением гостевых мест: сидеть надо по старшинству, а они все одного возраста и учатся в одном классе. Подумав, сообразили — по росту.
Только приготовились начать чаепитие, раздался звонок, и пришла Кирка. Она сидела с Вадиком на одной парте и жила на одной площадке. Все ей очень обрадовались, особенно главный гость — Вовка Верзила.
— Женщина, бери в руки чайник, наливай нам чай, — сказал он своим писклявым голосом.
— Мы в Узбекистане, — объяснил Вадик, чтобы Кира не вздумала обидеться.
Но она сама догадалась.
— Не знаю, не знаю, — сказала она, — если бы мы жили до революции, тогда, может быть, я и наливала бы вам чай, а теперь я раскрепощённая, и пусть лучше Вовка-маленький подвинется, потому что я выше его и вообще…
— Раскрепостили на свою голову, — проворчал Вовка-маленький, но покорно подвинулся.
— Теперь давайте мне полотенце, — заявила Кирка.
Тут уж все просто возмутились.
— Кирка, — сказал Вадик, — ведь чалму носят только мужчины. Мы же сегодня про это читали в музее.
— Не знаю, не знаю. Может быть, раньше так и было, а теперь — давай полотенце.
Пришлось дать.
Чай пили долго, чашку за чашкой. Чаинки выплёскивали на пол. Вадик рассказывал о Верещагине.
О Верещагине в этот день шёл разговор и за три с половиной тысячи километров от Ленинграда. Говорил Карим Юлдашев. Четвёртый «Б» слушал.
— Замечательный русский художник Василий Васильевич Верещагин любил Среднюю Азию. Посмотрите, как он передал красоту Узбекистана. Небо в его картинах синее-синее, трава в степи ярко-зелёная, снег на горах такой белый, что глаза зажмурить хочется. Художник писал яркими красками, потому что он хорошо чувствовал природу нашей родины, где очень много солнца. Ещё он очень любил искусство наших зодчих и мастеров. Поэтому он вырисовывает каждый завиток орнамента на дверях или на ковре. Так Верещагин показывает, какими замечательными усто всё это было сделано.
После Карима выступил Севка с рассказом о Ленинграде. Закончил он так:
— Да что много говорить! Экскурсию в Самарканд организовали, организуем и в Ленинград. И жить там будете не в каком-нибудь интернате, а у меня. Кто у меня не поместится, тот будет жить у всех наших из четвёртого «А».
После Севки выступала Тоня-Соня. Она читала отрывок из поэмы Александра Сергеевича Пушкина «Медный всадник». Читала Тоня-Соня хорошо, только немного подвывала. Но это ничуть не испортило впечатления, наоборот, всем понравилось. Тоне-Соне хлопали долго. Потом стали ждать, когда она сядет на место. Но Тоня-Соня вовсе не думала уходить. Стояла — и всё тут. Может быть, она уснула стоя?
Постояв ещё немного, Тоня-Соня сказала:
— Сейчас я прочитаю стихотворение, которое я сама сочинила. Хотя оно и не про дружбу, а про Сары-Тепе, но всё равно про дружбу, потому что археологи ленинградские, а откапывают памятник узбекский.
— Читай, — сказали ребята.
Пещерная сопка, Жёлтый холм.
Что знали, ребята, мы раньше о нём?
Теперь же мы знаем: в Сары-Тепе
Жили монахи в монастыре
И зажигали светильники хмуро
В пещерах, в айване и возле скульптуры…
С тех пор пронеслось много сотен лет,
Но сохранился в истории след.
Пришли археологи. Быстро и дружно
Они раскопали дворик наружный,
Вскрыли наземную архитектуру,
Вскрыли пещеры… а где же скульптура?
Нет её в нишах, нет её в кельях,
Нету
