Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.
В одну из июньских суббот в Бакхорве проходил аукцион. Все хотели там побывать, так как во всей Лённеберге и во всем Смоланде не было зрелища более увлекательного. Папа Эмиля, Антон Свенссон, разумеется, тоже отправился туда, за ним увязались работник Альфред со служанкой Линой, и, уж конечно, дело не обошлось без Эмиля.
Если тебе когда-нибудь доводилось бывать на аукционе, ты знаешь, чем там занимаются. Ты знаешь, что когда люди хотят продать свои вещи, они устраивают аукцион, чтобы другие могли поехать и купить то, что им приглянется. Хуторяне из Бакхорвы хотели распродать все до нитки, потому что собирались уезжать в Америку, как многие в те времена. Не тащить же им, в самом деле, с собой из Бакхорвы деревянные кухонные диваны и сковородки, коров, поросят и кур. Вот почему в тот год, в самом начале лета, там должен был состояться аукцион.
Папа Эмиля надеялся подешевле купить корову, а если повезет, и поросую свинью, а может, и парочку кур. Вот почему он хотел побывать в Бакхорве, и вот почему Альфреду с Линой разрешено было сопровождать его. Ведь кто-то должен помочь ему пригнать домой скотину и птицу, которых он задумал купить!
— А вот зачем ехать с нами Эмилю, этого я никак в толк не возьму, — сказал папа.
— Там, поди, и без него шуму и грому хватает, нечего еще тащить с собой Эмиля, — поддакнула Лина.
Лина знала, как много свар и драк случается обычно на таких аукционах в Лённеберге и во всем Смоланде, так что по-своему она была права. Но мама Эмиля с укором взглянула на Лину и сказала:
— Если Эмиль хочет поехать со всеми на аукцион, то пусть едет, не твоего ума это дело. Подумай-ка лучше, как ты сама будешь вести себя. Не кривляйся и не гогочи, — ты ведь всегда это делаешь на людях.
Тут Лина смолкла.
Эмиль напялил свою кепчонку и собрался в дорогу.
— И мне что-нибудь купите, — попросила маленькая Ида, умильно склонив головку.
Она попросила, ни к кому, собственно, не обращаясь, просто так, но папа нахмурил брови:
— Купи да купи! Только и слышу. Разве я не купил тебе недавно мятных леденцов на целых десять эре? В день твоего рождения, в январе, неужто забыла?
Эмиль как раз подумывал попросить у папы монетку — не ехать же на аукцион без единого эре в кармане, — но теперь это само собой отпало. Время было самое неподходящее. Это он понимал. Во всяком случае, если просить, то не теперь, когда все спешили и папа, готовый тронуться в путь, уже сидел в большой тележке, на которой возили молоко. «Но чего нельзя получить так, можно раздобыть иначе», — подумал Эмиль. С минуточку он напряженно размышлял, а потом сказал:
— Езжайте вперед, а я прискачу следом на Лукасе!
Папа Эмиля сразу заподозрил неладное, но ему хотелось уехать поскорее, и он сказал:
— Давай, давай, а то и вовсе оставайся дома! Спокойней будет!
Он щелкнул кнутом, и лошади понеслись. Альфред помахал Эмилю, Лина — маленькой Иде, а мама закричала папе:
— Глядите, не поломайте там руки-ноги, возвращайтесь домой целехоньки!
Мама сказала это, потому что она тоже знала, какие безобразия творятся порой на аукционах.
Пока молочная повозка не скрылась за поворотом, Эмиль стоял в дорожной пыли и глядел ей вслед. Но потом он заторопился, так как надо было срочно раздобыть денег. Как ты думаешь, что он для этого сделал?
Если бы ты жил в Смоланде и был ровесником Эмиля, ты бы знал, сколько ворот стояло, к счастью, в те времена на дорогах. Их ставили для того, чтобы быки, коровы и овцы каждого смоландского крестьянина паслись только на пастбищах своих хозяев. А может, и для того, чтобы смоландские малыши могли хоть изредка заработать монетку в два эре, открывая ворота какому-нибудь ленивому крестьянину, которому надо было проехать дальше, но не хотелось слезать с повозки и самому отворять ворота.
Были ворота и в Каттхульте, но, по правде говоря, Эмиль не очень-то разжился на них, так как хутор стоял на отшибе и туда редко кто наведывался из прихода. Лишь один хутор лежал еще дальше Каттхульта — Бакхорва, где как раз и должен был состояться аукцион.
«Значит, тому, кто туда поедет, не миновать наших ворот», — решил Эмиль, этакий плутишка.
Битый час простоял он сторожем у ворот и заработал — подумать только — целых пять крон и семьдесят четыре эре. Повозки с лошадьми тянулись одна за другой, и только он закрывал ворота, как тотчас надо было снова их отворять.
Все крестьяне, спешившие в Бакхорву, были в хорошем настроении, потому что ехали на аукцион, и охотно швыряли монетки в два и пять эре в кепчонку Эмиля. Некоторые богатые крестьяне даже раскошеливались на десять эре, хотя, понятно, мигом в этом раскаивались.
А торпарь из Кроки разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед самой мордой его сивой кобылки.
— Чего затворяешь ворота! — закричал он.
— Надо же мне сначала их закрыть, чтобы потом открыть.
— Чего ж ты в такой день не оставишь ворота открытыми? — зло спросил хуторянин из Кроки.
— Что я, рехнулся! — ответил Эмиль. — Это нынче-то, когда мне впервые есть хоть какая-то польза от этих старых ворот?
Но торпарь из Кроки огрел Эмиля кнутом и не дал ему ни пол-эре.
Когда все, кто собирался побывать на аукционе, проехали через Каттхульт и стоять у ворот стало незачем, Эмиль вскочил на Лукаса и понесся вскачь так резво, что в кармане его брючек забренчали монетки.
Аукцион в Бакхорве был уже в полном разгаре. Люди толпились вокруг вещей, расставленных рядами во дворе. При ярком солнечном свете они казались совсем неприглядными. Посреди толпы на бочку взобрался аукционщик. Ему давали хорошую цену за сковородки и кофейные чашки, за старые деревянные стулья и еще за многое другое. Понимаешь, так вот и бывает на аукционе: кто-нибудь выкрикивает, объявляя аукционщику, сколько он хочет заплатить за какую-нибудь вещь, ну а если найдется такой, кто хочет заплатить больше, то ему и достается кухонный диван или что-либо другое.
Когда на двор прискакал Эмиль верхом на Лукасе, народ всколыхнуло словно ветром. В толпе зашушукались:
— Раз явился этот мальчишка из Каттхульта, лучше, пожалуй, ехать домой!
Эмиль же был настроен на крупные сделки, ему не терпелось начать торговаться, да и деньжата у него завелись, так что было от чего голове пойти кругом. Не успев спешиться, он уже предложил три кроны за старую железную кровать, которая была ему нужна как телеге пятое колесо. К счастью, одна крестьянка предложила за кровать четыре кроны, и Эмиль избавился от ненужной покупки. Но он азартно продолжал набивать цену почти на всё без исключения и не успел опомниться, как — бах — стал хозяином трех вещей. Первой была выцветшая бархатная шкатулочка с мелкими голубыми ракушками на крышке — ну она-то еще пригодится маленькой Иде. Второй была лопата с длинной ручкой — сажать хлебы в печь. А третьей — старая ржавая пожарная помпа[13], за которую во всей Лённеберге никто не дал бы и десяти эре. А Эмиль выложил двадцать пять и тотчас получил ее.
«Вот беда, зачем она мне?» — подумал Эмиль. Но ничего не поделаешь — хотел он этого или нет, помпой теперь владел он.
Пришел Альфред, взглянул на покупки Эмиля и рассмеялся.
— Владелец помпы Эмиль Свенссон, — сказал он. — На что тебе, собственно говоря, эта штуковина?
— А если грянет гром и вспыхнет пожар? — ответил Эмиль.
И в тот же миг грянул гром — так, во всяком случае, вначале подумал Эмиль. Но это был всего-навсего папа Эмиля, который схватил сына за шиворот и тряхнул так, что кудри мальчика растрепались.
— Ах ты неслух! — крикнул папа Эмиля. — Что ты еще надумал?
А дело было так. Антон Свенссон спокойно прогуливался возле хлева и присматривал себе корову, когда примчалась запыхавшаяся Лина.
— Хозяин, хозяин, Эмиль тут — вовсю скупает помпы и еще всякую всячину. Разве ему позволено?
Папа не знал, что у Эмиля были свои собственные деньги, и подумал, что ему самому придется расплачиваться за покупки Эмиля. Поэтому неудивительно, что папа побледнел и затрясся, услыхав о насосе.
— Пусти меня! Я все купил на свои деньги!.. — кричал Эмиль.
Ему все же удалось растолковать отцу, как он добыл свое великое богатство — всего-навсего открывая ворота в Каттхульте. Папе Эмиля, конечно, понравилось, что Эмиль такой дельный и толковый. Но ему не понравилось, что Эмиль так не по-деловому и бестолково сорит деньгами.
— Ни о каких дурацких сделках я и знать не хочу, — строго сказал папа.
Он потребовал показать ему все, что приобрел Эмиль. И очень расстроился, увидев покупки сына: старую бархатную, ни на что не годную шкатулочку и лопату для хлеба — к чему она, когда дома в Каттхульте у них своя, хорошая. Дурацкие покупки! Хотя никудышнее всего, конечно, помпа.
— Заруби себе на носу! Покупать надо только самое необходимое, — изрек папа Эмиля.
