Необычайное путешествие в Древнюю Русь. Грамматика древнерусского языка для детей - Татьяна Леонидовна Миронова
Но Ваня вновь не услышал его слов. Он во все глаза смотрел, как какой-то сурового вида монах навешивает на заветную дверцу подземного хода прочный кованый замок. Путь к бегству был отрезан!
Онфим скоро оставил игру. Обиженный чем-то, он, сердито надувшись, уселся на травке рядом с «чудиновскими погорельцами». Здесь бы обиде и конец был, да озорная ватага не упустила случая подурачиться вволю, побросав ради такого дела и бабки, и биты.
Долговязый, на голову выше остальных, Чурила под дружный гомон мальчишек приблизился к Онфиму и с нарочитой торжественностью вручил ему нацарапанное на бересте послание.
Берестяное письмо Онфим взял, строчку из кое-как расставленных букв прочел. Нос его, веснушчатый и курносый, покраснел от гнева, из глаз брызнули слезы обиды. Он сжал в руке письмо так, что оно разломилось пополам, отбросил легкие обломки и… кинулся на Чурилу — на косолапого великана Чурилу! — с кулаками.
Вася удивленно взглянул па порхнувшую, словно перышко, и упавшую рядом с ним бересту. Вот оно что! Дразниться вздумали! Мальчишки в Хиии веке, оказывается, тоже дразнились: «Невежя писа, недума каза, а хто се чита…», здесь береста обломилась, по Вася догадался, что было написано в конце. Он сразу вспомнил, как школьные шутники подбрасывали ему в классе дразнилку, каждый день не ленились новую настрочить: «Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю!» Давнишняя школьная обида подняла Васю в бой. Он птицей налетел на Чурилу, уже небрежно уронившего маленького Онфима на землю.
Вмиг, к всеобщему изумлению, признанный силач Чурила оказался ловко повергнутым Васей, не отличавшимся с виду особой крепостью. Чурила обиженно засопел и ухватил своей лапищей Васю за левое плечо. Вася тут же перехватил его руку, рванул ее на себя и, подставив колено, бросил через него Чурилу на землю. Обиженно шмыгая носом, Чурила выставил вперед свои ручищи и медленно, по-медвежьи переваливаясь, двинулся на Васю. Мальчишки потеснились, давая Васе место для отступления, но Вася не пошел на попятный, наоборот, пригнувшись, метнулся он вперед к Чуриле, сгреб в кулаки его рубаху на плечах и стал падать назад, увлекая за собой противника. И уже у самой земли, когда всем казалось, что Чурила сейчас всей тяжестью падет па Васю и подомнет его под себя, Вася выставил ногу и ловко бросил Чурилу в сторону. Перекувыркнувшись через голову, он уже сидел верхом на побежденном Чуриле. Дружным восхищенным криком мальчишки приветствовали победителя. Благодарно сжал руку Васе счастливый Онфим.
Отец Сергий, вышедший на крыльцо игуменовых палат, видел мальчишечью схватку и сразу заметил поразительную ловкость Васьки, его натренированность и сноровку в борьбе. «Несть чудиновьская се чада», — уверился в своем подозрении отец Сергий и решил, что пришло время окончательного дознания.
Тем временем отец Феодосий нарядил мальчикам работу: кому дрова в поленницу складывать, кому воду с речки носить, троих ребят отправил ворошить и догребать вчерашнее сено. Ване с Васькой и Онфиму выпало перетащить стопку высушенных и гладко обструганных досок но узкой лесенке в надвратную церковку, где работал монах — иконописец.
Отец Антоний, маленького роста худой чернец, волосы его были забраны под круглую черную шапочку, расположился у окошка не законченной еще плотниками церкви. Он покрывал густым желтым клеем точно такую же липовую доску, какие втащили но крутым ступенькам лестницы мальчишки, но только на доску эту был наклеен холст — паволока.
— Добро, — не сразу обратился к ним отец Антоний и показал, куда складывать доски. В три ходки мальчики принесли и сложили порученный им груз и присели на деревянном полу церковки среди заготовок — прямоугольных дощечек с полукруглым верхом и с «плечиками» по бокам, глиняных чашек с водой и груды каких-то камушков.
— Отрочата, — подозвал отец Антоний Ваню и Васю, — надобѣ вапы терти.
Ваня и Вася оглядели все иконописное хозяйство, стараясь угадать, что же такое им требовалось тереть. Доски, глиняные черепки, камушки и кувшинчики, тонкие хорьковые кисти… Что же может здесь называться «вапой»? Ваня подтолкнул Онфима, укладывавшего принесенные доски друг на Друга:
— Что суть вапы?
— Вапы? — удивился Онфим Ваниной растерянности. — Вапами иконы пишуть.
Он принес ребятам по коричневому камушку и показал, как растирать, разминать их деревянным пестиком в глиняной чашке, «творити вапу». Работа была не из легких, пестик с трудом крошил гладкие края камушков, получался бурый порошок — охра.
— Добро, — похваливал ребят отец Антоний. Доска для будущей иконы в его руках была расчерчена пополам, и на каждой из половинок значились едва заметно начертанные слова: «Бориса ту написати», «Глѣба ту написати».
Иконописец перебирал глиняные чашки с уже готовыми красками.
— Лазури ли възяти? — приговаривал он, как бы испрашивая совета у мальчишек и опуская кисть в ярко — голубую краску. — Али киновари? — Он мазнул по доске кистью из другой чашки, получился алый след. — Ярь-медянъка нынѣ добра, — похвалил отец Антоний, размешивая ярко-зеленую краску.
Его помощники усердно растирали бурые камушки в ровный сыпучий порошок, а Онфим доливал в их глиняные чашки квасу из небольшого узкогорлого кувшинчика и выкладывал в них ложкой крупные яичные желтки. Так готовилась «вапа» — краска, которой исполнялось «писанье честьныхъ иконъ».
— Отче, — подал голос Онфим, — а что имеши писати нынѣ?
— Два брата Борисъ и Глѣбъ, — ответствовал отец Антоний. — Вѣдаете ли, яко Борисъ и Глѣбъ быста сыны Володимѣра князя, крестивъшаго землю Русьскую. Володимѣръ же умре. И Святополкъ, сынъ старѣишии, сѣде въ Кыевѣ по отци своемъ. Борисъ же плака ся по отци, и рече ему дружина Володимѣря: «Се дружина у тебе и вои. Поиди сяди Кыевѣ на столѣ отьця своего». Он же рече: «Не буди ми възяти рукы на брата своего старѣишаго». Святополкъ же приде ночью Вышегороду, отаи призъва вышегородьскые болярьцѣ и рече имъ: «Не повѣдуче никому же убиите брата моего Бориса». И се нападоша акы звѣрье дивии около шатра, и насунуша копьи и прободоша Бориса и слугу его. И положиша тѣло его принесши отаи Вышегороду у церкве святаго Василья. Окаяньнии же си убиици придоша къ Святополку. Суть же имена симъ законопреступникомъ: Путьша, Талець, Еловить, Ляшько, отець же ихъ сотона. Святополкъ же окаяньныи помысли въ собе: се убихъ Бориса, како бы убити Глѣба? И посла Святополкъ къ Глѣбу съ лестью, глаголя сице:
«Поиди въборзѣ отець тебе зоветь, не сдравить бо вельми». Глѣбъ же въборзѣ всѣдъ на конь съ малою дружиною поиде, бѣ бо послушьливъ отцю. И посла Ярославъ къ Глѣбу, глаголя: «Не ходи, отець ти умерлъ, а брать ти убиенъ отъ Святополка». Се слышавъ, Глѣбъ
