Друзья из Сары-Тепе - Самуэлла Иосифовна Фингарет
Четвёртый «Б» почувствовал, что может выйти рассказ.
— Расскажите, Ариф Арифович! — полетело со всех сторон.
— Что ж, дело прошлое, можно и рассказать.
Случилось это зимой тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Время напряжённое. На нашем участке фронта со дня на день ждали больших боёв. Тут-то и вызвал командир роты меня и Семёна Лисеева. «Отправляйтесь, — говорит, — в ближайший тыл немцев и перережьте линии связи».
Задание ясное, готовиться долго не надо, дождались мы ночи — и поползли. Ночь подходящая, тёмная, небо облаками затянуто — ни луны, ни звёздочки. Одна беда — осветительные ракеты. Вспыхнет — мы в укрытие; погаснет — дальше ползём. Худо-бедно вперёд продвигаемся. Миновали нейтральную полосу, углубились в тыл противника, тут почти сразу и линию связи обнаружили — от переднего края к штабу немецкого полка она шла. Перерезали мы её и назад поползли. Оттого что задание выполнили, на душе так радостно сделалось, что и про ракеты думать забыли. Вдруг, видим, фашист стоит и руку с гранатой занёс.
— Хорошо бы его живьём взять, — шепчет Сёмка.
— Хорошо бы, — шепчу я в ответ.
Бросились мы в воронку, взвели курки. Лежим, лежим — тишина, ни выстрелов, ни шагов. Дождались очередной ракеты, смотрим — наш немец всё в той же позе стоит.
Что за чудо такое?
Велел я Семёну на месте оставаться (я за старшего был), а сам вперёд двинулся. Десяток-другой шагов прополз и чуть не расхохотался: бронзовую статую мы за фрица-то приняли! Да добро, если б статуя хоть воина какого-нибудь изображала, так нет — была это красавица девушка, тоненькая, словно принцесса из сказки. Как она в этом аду уцелела, сказать не берусь. Земля снарядами перепахана, деревья в щепы расколоты, кругом битые камни валяются. А она одной рукой за край юбочки держится, другую, с бубном, над головой подняла. Жаль мне её стало. «Не уцелеть тебе, красавица, уничтожат тебя снаряды», — говорю. Ничего она не понимает, знай себе в бубен поигрывает.
Подполз я к ней вплотную, сдвинул с пьедестала и, хоть килограммов двести в ней было, осторожно на землю уложил. Нелегко пришлось, да ничего. Я у нас в кишлаке в богатырях ходил — мешки в сто пятьдесят килограммов перетаскивал.
Двадцать четвёртого января ворвались мы в Пушкин. И надо же такому случиться, что оказался я рядом с девушкой. Бой так сложился, что мимо пробегал. Вижу, лежит моя принцесса, улыбается, глаза в небо смотрят, тоненькие пальцы подол юбочки перебирают. Словно и нет никакой войны.
Как никогда я в этом бою фашистов бил. Очень хотелось мне, чтобы скорей наступило время, когда встанет красавица с земли, поднимется на пьедестал и будут смотреть на неё счастливые люди и улыбаться так же радостно, как улыбается она.
Наградили меня медалью «За отвагу». Ребята в полку смеялись и говорили: «Это тебе, Ариф, за то, что ты невесту из бронзы в бою добыл». Семён им всё рассказал. Один командир не смеялся. Он пожал мне руку и такие слова произнёс: «Молодец, Умидов, ты поступил как настоящий культурный человек».
Ариф Арифович замолчал.
— А дальше что было?
— Потом меня ранило. Четыре месяца в тылу, в госпитале пролежал. Догнал свой полк уже в Эстонии. Вот и вышло, что в Ленинграде не был. Однако давайте продолжим урок.
Но тут снова поднялся Саттар.
— Где же мне узнать про статуи Петра Первого?
— Спросим у нашего ленинградца. Клюев?
Севка предчувствовал, что без него не обойдутся. В Ленинграде к нему с Узбекистаном приставали, здесь с Ленинградом пристают. Надоело.
— Не знаю. Знаю только две, которые вы перечислили, а других не знаю.
Вечером Сева спросил:
— Борис Яковлевич, сколько у нас в Ленинграде статуй Петра Первого?
— Медный всадник, конная статуя у Инженерного замка, бюст у домика Петра. — Борис Яковлевич загнул три пальца и остановился. — Больше не припомню. Нина, сколько у нас статуй Петра Первого?
— Вообще?
— Нет, в Ленинграде.
— Три, — уверенно сказала Нина Георгиевна.
— Может быть, и правда три, — сказал Борис Яковлевич не очень уверенно.
— А может быть, больше? — усомнился Севка.
— Может быть.
— Придётся маме писать, а то этот Саттар теперь не отвяжется.
— Зачем маме? Напиши лучше ребятам в школу. И напиши не один, а вместе со всем твоим новым классом.
— Неплохая мысль, — согласился Севка.
Сказано — сделано. Через день в Ленинград полетело письмо.
Вот на него-то и был наконец получен ответ.
Письмо из Ленинграда читали вслух. Читал, конечно, Сева Клюев: кому, как не ему, знать почерк своих одноклассников.
Начинала письмо Римма Малик.
«Дорогие ребята, — читал Севка, — мы очень обрадовались, когда получили ваше письмо. Оно очень интересное, так как вы пишете о своей жизни и о том, как вы работали на хлопковом поле, и что хлопок начали возделывать в Индии пять тысяч лет тому назад. Мы очень хотим с вами дружить и писать друг другу письма. Все ребята нашего класса хотят написать вам про статуи Петра Первого, поэтому мы будем писать коллективно, то есть все по очереди. Я сижу на первой парте, в первом ряду и потому пишу первая. Сейчас у нас природоведение. Когда Марта Фёдоровна отвернётся, я передам письмо Люсе, а она напишет вам дальше. Римма Малик».
«Дорогие ребята! Вчера у нас была экскурсия по городу. Мы узнали много интересного. В Ленинграде пять памятников Петру Первому. Дальше вам расскажет Света. До свидания. Люся Овечкина».
«Дорогие ребята из далёкого Узбекистана! Одним из лучших украшений Ленинграда является Медный всадник. Он стоит у берега реки, на площади, где было восстание декабристов. Это замечательное произведение искусства сделал французский скульптор Фальконе. Светлана Грибова».
«Ребята! Медный всадник стоит на Гром-камне, по камню извивается змея, а Пётр Первый топчет её конскими копытами. Сидорчук».
«Дорогие ребята, высота всадника вместе с конём — пять метров тридцать сантиметров; вес всадника вместе с конём — двадцать с половиной тонн; в круп[22]
