Михаил Самсонов - Тайну хранит пещера
…Грише шел двадцать третий год. И погоны лейтенанта милиции он надел накануне своего дня рождения. Теперь — отпуск, а уж потом назначение «к месту». Но отдыхать не хотелось. Хотелось как можно скорее взяться за дело, которому посвятил свою жизнь отец и которое теперь станет делом жизни его, младшего Теплова.
— Пока отдыхай, это необходимо, — похлопал его по плечу отец, когда Гриша завел разговор о работе. — Съезди на рыбалку, сейчас клев хороший…
— А удочки-то мои целы?
— Целы. В бабушкиной кладовой. — И отец показал на потолок.
На чердак вела отлогая с поручнями лестница. Мария Степановна ключи от двери носила всегда при себе, привязывая их к тесемочке фартука.
— Бабуся, дай, пожалуйста, ключ от чердака, — Григорий поцеловал старушку в щеку.
— Не дам, упадешь! Что надо — сама принесу. С утра собираюсь за старой кофтой. Распущу, носки свяжу.
— Ты что, бабуся!
Озорно подхватил ее и легко по лестнице поднялся наверх.
— Открывай, — опустил он ее на площадку, а Мария Степановна, с трудом переводя дыхание, с изумлением смотрела то на внука, то на лестницу.
— С ума сошел! Не знаешь, куда силу девать? — и отвязала ключ.
На чердаке просторно, просторно потому, что порядок. Все на своем месте. Два больших застекленных фонаря пропускали много света. Здесь все так же, как было и два года назад. Поломанные стулья, зимние рамы, у стенки заветный сундук. Он всегда был заперт. Нашел снасти и, распутывая их, вспомнил — где же подпуска? Бабушка копалась в старых вещах.
Наконец, Мария Степановна разогнулась.
— Не знаю, где твои подпуска. Может, в сундук сунула и забыла. Посмотри сам.
Крышка поднята. Разнесся густой запах нафталина. Сундук до самой крышки забит аккуратно уложенной старомодной одеждой.
Григорий, шаря рукой, пробирался все глубже. Попалось что-то твердое. Ощупал — небольшая коробка. Не задумываясь, вынул.
— Бабуся, что это за странная шкатулка? Что в ней? Разреши открыть!
— Дедушкина. Казенные бумаги в ней. Как память храню, не трогай…
— Можно посмотреть? Ну, бабуленька, разреши!
Старушка нехотя согласилась: «возьми, посмотри».
Григорий забрал свои рыбацкие принадлежности и загадочную коробку. Смастерил из проволоки ключик, открыл шкатулку. Наверху лежала тетрадь в черном коленкоровом переплете. Под ней были письма, какие-то банковские служебные бумаги.
С тетрадью сел на диван. На первой странице выведено: «Февраль 1918 года 15 дня. Сегодня утром под строжайшим секретом мне сообщили, что по предписанию полковника Зайцева все золото, что в нашем банке сосредоточилось, и драгоценные камни должны конфисковать. Черт знает, что сейчас творится! Казаки бал затеяли. Ключи от сейфов у меня. Предупредить никого не могу. Если что случится — знайте: банк ограбил Зайцев».
И больше в тетради ни слова… Как этого мало! Григорий слышал от бабушки, от отца, что дедушку застрелил какой-то царский казак, стрелял он тогда и в бабушку. Может быть, они еще что-то знают? В дверях столкнулся с отцом.
— Ты куда?
— Папа, вот посмотри, пожалуйста. Дедушкины записи. Николай Григорьевич сбросил китель, подтянул сына к дивану.
И снова перед глазами та страшная февральская ночь, выстрел, крик матери, опять выстрел… Мелькнула в дверном проеме огромная фигура. Широкую спину пересекали ремни. Навечно врезалось в память!
Николай Григорьевич поднял голову, отложил тетрадь.
— Где сейчас тот казачий офицер? Где золото и драгоценные камни? Увезти не могли. Вот загадка! Они где-то здесь, на нашей стороне. Но где? Сколько лет ломаю голову — и никакого просвета. Никакого просвета! — повторил отец, забросив за голову руки и откидываясь к спинке дивана.
— Я возьмусь за это дело! — с заблестевшими глазами вскочил Григорий.
Полковник поднялся, положил сыну руку на плечо.
— Да, сынок, но прошло столько лет! Нигде не найти концов клубка этого! За что зацепиться? — заложив руки за спину, стал мерить шагами комнату. — Как давно это все было…
Нахмурившись, подошел к столу, закурил.
— Как давно это было, — снова повторил он. Взял тетрадь, будто взвешивая ее на ладони, и тихо повторил: — Как давно это все было… Только бабушку не тревожь. Не напоминай о прошлом.
Вопреки предсказаниям отца, клев был неважный. В садке сонно шевелили плавниками десятка полтора красноперок и небольших сазанчиков. Да Григорий почти и не следил за поплавком. Другое волновало его. Где убийца дедушки? Где золото? Ведь его беляки, пожалуй, могли и увезти. Нет, дело раскрыть невозможно! Где найдешь очевидцев, свидетелей?! А, может быть, никакого золота вообще нет?
Ребус сложный
— Черт возьми! Столько уже лет не думал об этом деле, а тут, пожалуйста! Черная шкатулка, несколько слов в тетради — и ничто другое в голову не лезет! Попадется же такой сложный ребус! — Полковник Теплов взволнованно вышагивал по кабинету, ломая в пальцах папиросу.
— Где это проклятое золото? Не проглотил же его Зайцев даже с помощью того, в ремнях! Мать уверяет, что золото вывезли в ночь, когда был убит отец… Да и люди видели, как казаки увозили что-то на верблюдах. Даже показывали, в каком направлении. Много тогда было разговоров про убийство управляющего банком и кассира.
Подошел к карте, долго рассматривал ее, будто какая-то одна из этих линий, пересекающих холст, и есть начало злосчастного клубка. Не первый раз вот так же долго он стоял у этой самой карты и, вконец расстроенный, уходил к столу. Не одну сотню километров, по дорогам и бездорожью, пробежал и прополз его «газик» к великому удивлению шофера: «Что ищет его «хозяин» в этой каменистой безжизненной степи? Джейранов? Так их тут и в помине нет! Винтовку полковник с собой не берет. Да и пистолет он тоже не вынимал. Странно! Но значит нужно так. «Хозяин» никогда ничего зря не делает…»
Размышления полковника у карты прервал звонок дежурного: «Инженер из областного автотреста Галичев настоятельно просит принять его по очень важному делу».
— Раз дело важное — пусть зайдет, — полковник выпрямился в кресле, выжидающе глядя на дверь.
Вошел плотный мужчина, примерно его лет; глубоко посаженные глаза, высокий лоб, изрезанный морщинами у рта…. Быстро осмотрел полковник посетителя;
— Чем могу быть полезен? — полковник поднялся навстречу, протягивая гостю руку.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — четко и без тени робости ответил посетитель, пожимая протянутую руку. «В армии служил, не трус, и не подхалим, — мелькнуло в голове Теплова. — И силенкой бог не обидел.» А гость продолжал:
— Я и пришел чтобы отвечать на заданные вопросы. И самому задавать их, — чуть улыбнулся он. Полковник пожал плечами.
— Пожалуйста.
— Вам, товарищ полковник, когда-нибудь свидания назначали? — поудобнее усаживаясь в кресле, без тени лукавства спросил гость. Теплов недовольно поморщился.
— Для шуток есть другое место и время.
— Нет, я вполне серьезно спрашиваю.
В голосе гостя послышалось нечто такое, что заставило полковника уже с большим любопытством посмотреть на него. Тот довольно спокойно встретил взгляд Теплова и повторил свой вопрос.
— Назначали, конечно, — усмехнулся и тут же сразу погрустнел. — Только давно это было… Давно…
— А на каком расстоянии от работы или дома назначалось место встречи? — заторопился посетитель, уловив горестные нотки в голосе хозяина кабинета. — Пять, десять двадцать километров?
— Пять, может, и бывало. А вот насчет десяти не припомню.
Раскрыв пачку «Казбека», протянул ее гостю. Тот взял папироску, тщательно размял в пальцах, затянулся несколько раз, наблюдая, как кольца дыма поднимаются к резному потолку, и, не глядя на полковника, спросил:
— А что бы вы сказали, если бы вам назначили встречу, так это, тысячи за три километров? — Произнося последние слова, гость невольно огляделся по сторонам. В кабинете, кроме них, по-прежнему никого не было.
— По делам службы и за десять тысяч поедешь, — спокойно произнес Теплов и устало потер лоб. Но внутренне он с нетерпением ожидал следующих вопросов: гость пришел неспроста.
— Нет, по личным делам, — почти резко произнес посетитель. — Взгляните вот на это, — протянул он полковнику бланк телеграммы. В ней действительно содержалась просьба к адресату прибыть за «тридевять земель». Подписи под текстом не было.
— Хоть сегодня и не первое апреля, — возвращая телеграмму, проговорил полковник, — но это просто чья-то злая шутка. Из друзей там у вас никто сейчас сердечко не ремонтирует?
— Я тоже думал, что это шутка. Поначалу думал… Но… Есть одно «но». Вы обратили внимание, что… представляясь, я назвал себя Галичевым?
Полковник кивнул головой. Многие годы работы в органах обострили слух и зрение до предела. И от них не могла ускользнуть никакая «мелочь».
