Всеволод Нестайко - Необычайные приключения Робинзона Кукурузо
Заметив меня, люди начинают улыбаться, перешептываться, перемигиваться. А дед Салимон говорит:
— А, здорово, парень! Что-то я тебя давно не видел.
— Да его же не было в селе,— объясняет Гриша Чучеренко.
— А где же? — «удивляется» дед Салимон.
— Да в кукурузе блуждал… неделю или две.
— Ха-ха-ха! — хохотом взорвался сельмаг.
Тут продавец дядька Кузьма не выдержал, встрял:
— Мы недавно компасы получили… Не нужно?
— Ха-ха-ха!
— Хо-хо-хо!
— Хи-хи-хи!
— Вот мальчишки!
— Вот артисты!
— И кино не надо!
— Хе-хе-хе!
— Ху-ху-ху!
Взял я масло и стремглав на улицу. А за мной следом хохот катится. Кто не встретится, слово бросит.
— Привет кукурузнику!
— Здоров, козак!
— Салют от королевы полей!
Может, кто и просто так здоровается, а мне кажется, что насмешливо, издевательски. И может, кто где-то смеется совсем по другой причине, а я всё на свой счет принимаю.
Возле клуба большая афиша кинофильма «Тарас Шевченко» (сегодня идет). Нарисовано, как прогоняют сквозь строй солдата.
И сразу, мне кажется, что оживают тени по сторонам, вырываются розги из них, шпицрутенами свистят в воздухе. И горшки на плетнях — уже не горшки, а солдатские головы в бескозырках… Как тот солдат, бегу я сквозь строй — улицей…
Попали мы в передрягу. Несколько дней смеяться будут, не меньше. Хоть на улицу не выходи. У, такой народ!
Принес я масло, пошел к Яве отвести душу. Встретил его в саду — он ко мне как раз собирался.
— Здорово, Павлуша! — серьезно-серьезно сказал он.— Я к тебе.
— Здорово, а я к тебе!
— Попрощаться шел,— отвел в сторону глаза Ява.
— Что, посылают куда-то? — удивился я.
— Да-а! — махнул рукою Ява.— Совсем из дома бегу.
— Куда?!
— На какой-нибудь необитаемый остров.
— Тьфу на тебя, глупый! Мелешь такое, что с ума сойти можно. Где ты возьмешь этот остров? Теперь таких островов и не бывает.
— Бывает. Но ты не знаешь.
— Как же ты убежишь, когда мы и до моря с тобой не смогли доехать? Тебя же на первой станции поймают.
— А я и не пойду на станцию… Зачем мне станция?
— А как?
— В плавни подамся. Сколько там островов необитаемых.
— Но как же там будешь жить? Пропадешь же. Помнишь, как Гунька пропал?
Жил в нашем селе когда-то придурковатый Гунька. Приблудный. Без роду и племени. Никто не знает, как он к селу прибился. Зимой ходил босой, без шапки. Старые бабки его святым считали. Тихий был, никого не трогал. Ходил себе по селу и смеялся: «Хи-хи-хи-хи». Любил в плавнях гулять. Как запропастится — два дня нет. Потом возвращается, худой, голодный, заросший рыжей щетиной. Даже зимой в плавни ходил по льду. В сильный мороз пойдет, разложит на острове большой костёр: люди уже думают — плавни горят. Приходит: «Фу,— говорит,— натопил. Теперь в селе тепло будет». Два года назад пошел Гунька в плавни, и то ли он вправду — пропал, утонул где-то в болоте, то ли просто ушел из села — так никто и не знает. Больше его не видели.
— Неужели хочешь пропасть, как Гунька? — повторил я.
— Не пропаду,— уверенно сказал Ява и вытащил из-под рубашки книжку.— Вот жил же человек на необитаемом острове — ничего. Не пропал.
— Что за книжка? — спрашиваю.
— «Приключения Робинзона Крузо». Читал?
— Не помню… Может, и читал. Что это за Кукурузо?
— Крузо, а не Кукурузо, чудак. Очень интересная книжка.
— Книжка книжкою, а плавни плавнями. Ты лучше подумай.
— Я уже подумал. И решил окончательно. Ты меня знаешь. Я только хочу, чтобы ты мне немного помог.
Я был обезоружен. Если человек обращается к тебе за помощью, то отказывать ему — свинство.
— И надолго ты собираешься на этот на этот остров?
— Робинзон пробыл на необитаемом острове двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней,— вздохнув, сказал Ява.
— Ого-го! — даже рот я раскрыл.— Это же сколько тебе будет? Сорок с гаком. Это же мы уже все школу окончим и институты. Карафолька академиком станет. Гребенючка агрономом. Я лётчиком, если получится. А ты…
— Что же поделаешь,— снова вздохнул Ява.
— Слушай, а кто будет за Кнышем и Бурмило следить? Кто будет их разоблачать, выводить на чистую воду? Может же, они вправду опасные шпионы и злодеи? А? Ты что — забыл тот таинственный разговор? И акваланг? И торт, и всё другое? Забыл?
Ява сразу покраснел, как будто я его застал на месте преступления. Я уже начал радоваться, думал, что он сейчас откажется от своей затеи. Но он сказал:
— Нет, ничего я не забыл. Но придется тебе самому следить за ними и разоблачать их. Ты парень смелый, сам справишься. И станешь знаменитым. И о тебе в газетах напишут, и по радио, и по телевизору… А я не могу тут больше жить. Не могу. Переэкзаменовка… да еще и эта кукуруза. Через несколько дней приедет мать и… хоть на край света.
Я вздохнул.
— А может, все же не будешь убегать? Как-нибудь перебедуешь.
— Не, если я решил — все!
— Да пусть рехнется этот Кукурузо, что надоумил тебя на остров бежать. Так мы в детстве больше и не увидимся? — с отчаянием сказал я.— С кем же в футбол играть буду? С Карафолькой? Спасибо тебе!
Ява, сморщив лоб, смотрел на меня — что-то обдумывал. И помолчав немного, сказал:
— Почему это не увидимся? Ты один знаешь про остров. И приезжать будешь иногда… Робинзон тоже не совсем один был. Потом он спас дикаря Пятницу и вдвоём с ним жил. Так что…
— Выходит, я буду у тебя за дикаря,— уже весело сказал я.— Он, видите, герой… А я, значит, дикарь. Вот Кукурузо!
— Да Крузо, а не Кукурузо! Робинзон Крузо.
— Это он был Крузо, а ты — Кукурузо. Как раз подходящее тебе имя. После вчерашнего…
— А что! Может, это ты и неплохо придумал. Кукурузо! Звучит! А? Знаешь что! Ты не зови меня больше Ява, зови меня Робинзон Кукурузо. Пусть так и будет. Договорились?..
Так Ява перестал быть Явою, а стал Робинзоном Кукурузо. Видно, на роду ему было написано носить выдуманные имена.
Так что запомните хорошенько: дальше я буду его звать Кукурузо.
Глава 13
Ищем остров
— Так ты что — уже сегодня хочешь убежать на остров? — спросил я.
— Эх, какой ты быстрый! «Сегодня!» — рассердился Кукурузо.— Нужно же сначала выбрать подходящий необитаемый остров, а потом уже бежать.
— А что там выбирать? Высадился на какой-нибудь и живи.
— Тебе — конечно. А мне двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней жить. Думаешь — легко?
— Да разве я против, можно и выбрать. Хоть сейчас. Поедем?
— Немного позже. Через час. Как дед в сельмаг пойдет.
— А что ты вообще дома скажешь, когда убегать будешь? Они же волноваться будут. Всё село на ноги поднимут. Искать будут. Я себе представляю!
— Конечно же, я не скажу: «Дорогие родители, я убегаю от вас на необитаемый остров. Будьте здоровы. Пишите». Это же комедия. Никто так на необитаемый остров не бежит. Матери и отцу вообще ничего не придется говорить. Они в Киеве. А для деда я что-нибудь придумаю. Скажу, например, что к тетке Ганне в Пески пойду. Там же Яринка сейчас гостит. Что-нибудь выдумаю… Чтобы панику не поднимал.
— А потом что? Когда мать придет и узнают, что ты пропал.
— А мне что — пусть ищут. Лишь бы не нашли. Гуньку, тоже помнишь, три дня искали, а потом бросили. И ничего. Теперь редко кто и вспоминает. Так и меня…— Тут голос у Кукурузо задрожал. Наверно, мысль о том, что его забудут, была всё же горька для него. И он поспешил перевести разговор на другое: — Главное, остров нужно хороший найти. Чтобы и место рыбное было, и дичь чтобы…
— А ты и ружьё брать будешь?
— А как же. У Робинзона было даже несколько ружей. Но я и с одной своей берданкой не пропаду. Ты же знаешь мою мою берданку. Бьёт, как сумасшедшая. Даже лучше дедова «Зауера».
Это уже Кукурузо преувеличивал. Но я не стал спорить — мальчишка на двадцать лет на остров бежит, пусть потешится. В прошлом году дед подарил ему на день рождения берданку и начал брать с собой на охоту. Кукурузо очень гордился и своей одностволкой, и тем, что ходил на настоящую охоту. Я завидовал ему и тоже мечтал о ружье, но у меня его не было.
В сенях послышался кашель, скрипнули двери, и во двор вышел дед Варава. Глянул сердито на нас и сказал:
— Я в сельмаг на минутку. Смотрите мне здесь!
— Да мы ничего. Вот только на речку, может, искупаться. Видите, жара какая — просяще произнес Кукурузо.
— Уроки, уроки надо учить, а не купаться. Двоечник! — буркнул дед и, кряхтя, шагнул через перелаз.
Я с сомнением посмотрел на Кукурузо.
— Ничего, пойдем,— тихо сказал он.— Я знаю эту «минуточку». Встретиться у сельмага с дедом Салимоном и часа три протрепятся, не меньше.
Хотя ничего странного и не было в том, что мы едем в плавни на лодке (сколько раз ездили и рыбу ловить, и просто кататься), ни у кого подозрения не могло возникнуть, но мы пробирались к речке крадучись, всё время озираясь. И ни одной хорошей лодкой не воспользовались. Хотя все они были привязаны у берега и не запрещалось брать их — тут и моего отца лодка была, и деда Варавы аж три (долбленка и плоскодонки). Мы разделись и переплыли на другую сторону на песчаный островок, где за большим кустом ивняка лежала та гнилая, изношенная, как старый башмак, ничья плоскодонка, из которой мы хотели сделать, но так и не сделали подлодку и на которой тонул Ява. Мы её после этого прошпаклевали, просмолили, и хоть она и пропускала воду, но не тонула: если не забывать вычерпывать, можно плыть. Тут же под лодкой лежало длинное потресканное весло, которое мы одолжили у деда Варавы. Он и не заметил — у него в сарае примерно с десяток весел валяется: и короткие — для долбленки, и длинные — для плоскодонок. У нас же, знаете, как на плоскодонках ездят? Стоя. Стоишь на корме (или на носу) — и то с одного борта, то с другого борта подгребаешь. Поэтому и весло длинное. Так грести — уметь надо. Если не уметь, можешь только — плюх! — корми раков. Ну, мы с Кукурузо смалу умели — нам не страшно.
