Иван Сотников - Чудо-камень
— Профессор Бахтин, который не сегодня-завтра появится здесь, — сказал Платон Ильич, — пишет книгу «Мир камня», и главное место в ней займут уральские самоцветы.
— А какой из них самый интересный, из самоцветов? — спросил Азат.
— По-моему, алмаз. Самый сияющий. С ним не сравнится никакой другой камень. Сверкая, он переливается всеми цветами радуги. Само слово «алмаз» означает по-гречески неукротимый, непреодолимый. Тверже алмаза ничего нет. Им режут стекло, алмазным порошком полируют любой камень и сам алмаз. Без него не обойтись в таких инструментах, как бур. Техника, особенно тончайшая техника, без алмаза немыслима. Лучшие, самые чистые кристаллики шлифуют в бриллианты. Даже очень крохотные камешки алмаза стоят раз в триста дороже равных им по весу кусочков золота.
Платон Ильич рассказывал, как маленькая девочка нашла первый алмаз в Южной Африке, как там добывают алмазы теперь. На пятнадцать тонн породы приходится не больше одного грамма алмаза. Рассказал, как были открыты якутские алмазы. Как много сил и средств затратили наши ученые, чтобы из угля или графита получить алмаз искусственно.
Оказывается, в природе алмаз выкристаллизовывался из кимберлитовой магмы, как из сплава, на огромных глубинах при огромных давлениях. Эти горные породы, прорывавшиеся из глубин земли, подобны базальту, говорил он, показывая на кусок породы в своих руках.
— Вот бы найти алмазы тут, на Урале! — загорелся Азат.
— Нашли в Якутии, найдут алмазы и в других местах. Наша земля очень-очень богата.
Готовясь в поход, Азат как раз и изучал кристаллические породы, и знал о них больше, чем другие.
Говорил он просто, без особых прикрас, хотя и, чувствовалось, нередко сбивался на книжный язык. Базальт, по его словам, похож на темное-темное стекло. В нем много железа и магния, а кристаллики минералов столь мелки, что их трудно различить. Если магма застывала медленнее, возникали порфиры, похожие на стекловидную массу, в которую включены крупные кристаллы минералов, выделившиеся из расплава. В плотной же породе диабаза рассеяно множество мелких кристалликов зеленоватого полевого шпата, отчего сам диабаз и выглядит зеленовато-серой плотной массой.
Все это так называемые излившиеся породы. Из глубинных же пород по-своему интересны гранит и сиенит.
Гранит состоит из смеси кристаллов полевого шпата, слюды и кварца, а в сиените кварца нет. С этими породами часто и связаны рудные жилы и залежи руд по соседству с кристаллическими массивами.
Разговор был долгим, поучительным. Чувствовалось, Азат великолепно изучил эти породы и умел о них рассказать.
И все же не камень полонил сегодня ребячьи сердца. Их окончательно заинтриговал злосчастный медведь. Не утерпели и всей гурьбой отправились на кордон.
Мишка, оказывается, сирота. Его мать убил Корней Ильич, и сам чуть не погиб в ее лапах. Так случилось. Старый медвежатник долго лечился, а медвежонка сохранил и привязался к нему крепко. Долго держал у себя в Белорецке, а когда звереныш подрос — снова привез его на кордон, к зятю. Мишка — проказник. Занятно копирует привычки и наклонности хозяев дома. «А как, Миша, ходит дед Корней?» — Мишка идет согнувшись, грузно ступая на задние лапы. «А как, Миша, ходит хозяйка?» — Мишка и ее скопирует точно. Идет прямее, семеня лапами. «А как, Миша, ходит Злата?». Есть у них внучка, шустрая, говорят, девчонка. И ее походку передает Мишка. Бежит резво, покачиваясь. «А как, Миша, курит хозяин?» Возьмет Мишка палку в рот, пососет и отдувается, будто дым пускает. Ребята до слез хохочут. Естественно, пришли с кордона и без умолку судачат о Мишке.
Больше всех изощрялся Петька. Столько нагородил про медведей, что не поймешь, где быль, где небыль. Будто дядя у него лесосплавщик, и дома у дяди чудо-медведь. Тоже медвежонком поймали в лесу. Все понимает и все умеет. Только не говорит. Даже в магазин ходит за хлебом. Нужно, и сдачу приносит. Однажды послали его, а хлеб еще не привезли. Лесорубы ждут в очереди. А Мишка никакой очереди не признает. Ждать не привык. Шасть за прилавок — подавай ему хлеб. Продавщица ни жива ни мертва. Как Азат на дереве, поддел товарища Петька. Медведь же такой шурум-бурум учинил — глядеть страшно. А буханку хлеба все же нашел. Сует продавщице рубль и сдачи требует. Та с перепугу дает трешницу. Мишка не берет: чужого не надо. И не ушел, пока не рассчитались, как следует.
А еще говорят, медведи в лесу и не такое вытворяют. Нарочно не придумаешь. Дикие. Встретят охотника — ружье ему пополам и ведут к себе. Угостят медом и — ступай домой. Отпускают. Женщин же оставляют за медвежатами ухаживать.
— Заливать ты мастер! — набросился на рассказчика Юрка. Он отлеживался на кордоне, и ребята его принесли оттуда на носилках.
— Разве я, лесосплавщики же, — оправдывался Петька.
Платон Ильич пошел на хитрость и объявил час молчания. Ребята еще прыскают со смеху и со взгляда понимают друг друга. Но лагерь сразу стих, и ни слова здесь уже не слышно.
Как раз в такой час и заявился профессор с белорецким камнерезом. Лагерь загудел даже. Все повскакали с травы, бросились навстречу. Обнимали гостей, жали им руки, от души смеялись. Наконец-то!
Хотелось говорить, расспрашивать, прыгать от радости. А нельзя: час же молчания!
Умоляюще глядели на Грека. Какая же пытка молчать. Но что делать. Дисциплина. Сами решали. И что они за люди, если не умеют сладить сами с собой.
Первым не стерпел все же Азат:
— Платон Ильич, душа горит! — сорвался он, взрывая невозможную тишину.
Грек неумолимо погрозил ему пальцем.
Веселому же возбуждению ребят не было границ. Какое тут молчание!
Только — что такое? Альда первой заметила, как мрачны лица гостей. Что же случилось, что?
— Платон Ильич, — глухо заговорил профессор, и все сразу поняли: случилось что-то ужасное, — у нас большое горе.
Он коротко рассказал, как пропала Злата, как искали ее и не нашли, как на ее поиски сбежал Сенька Вихров.
Альда как стояла, так и опустилась на траву. Сразу подкосились колени. Сжала ладонями рук щеки и не чувствовала, как текли из глаз слезы. Безотчетно ловила их соленую влагу губами и также безотчетно глотала их.
Биктимер сжал кулаки. Азат весь напрягся и молча слушал профессора. Петька испуганно опустил голову и не смел поднять глаз.
Альда все расспрашивала про Сеньку. Как выбрался из подвала, как долетел до Белорецка, как ушел на поиски девочки. Ей вдруг самой захотелось пропасть, заблудиться. Пусть бы Сенька искал ее, а не Злату. Смешная! Что удумала. До того ли теперь!
— Вот что, ребята, — за всех решил Платон Ильич, — тревога! Быстро собираемся в поход. На поиски!
Сборы были недолги, и очень скоро все были готовы. В лагере оставался один Юрка Дежнев.
Один в горах
Сеньке стало страшно. Один в горах! Без никого. Да еще с пустой фляжкой. Когда все горит в тебе от жажды. Когда глоток, нет, даже капля воды — самая лакомая сласть. Самая-рассамая! Когда солнце уходит за горы, и близится ночь. Когда все с тобой может случиться, и ты беззащитен. Когда не знаешь, куда идти и где искать злосчастную девчонку. Страшно стало Сеньке.
Его одолевало знобящее нетерпение найти Злату, помочь ей в беде. Уже за час он окончательно запутался в лабиринте тропинок, и его по-прежнему со всех сторон обступала высоченная трава. Тут слона не найдешь, не то что девочку. Казалось, напрасно остался: ничего он не найдет, ничем не поможет Злате. И все же поступил он верно. Пусть тяжело ему, пусть страшно — поступить иначе все равно нельзя. Сам виноват и сам должен найти Злату! Сказал же отец, ты теперь большой и сам за все в ответе.
Выбившись из сил, Сенька присел передохнуть. До чего же пить хочется! Во рту невозможная горечь. Хоть бы пососать какую-нибудь сочную травинку. А такой нигде здесь нет. В лес бы сейчас! А как выйти теперь к лесу? Только выйти нужно. Не ночевать же здесь, в травах.
Сколько читал Сенька про людей, оказавшихся в беде, об их мужестве. Как завидовал им. Самому бы пережить такое! Ему всегда хотелось услышать неслыханное, увидеть невиданное, сделать несделанное! Теперь, пожалуйста!
Нет, сейчас нужно меньше рассуждать, а действовать. Но что делать? Как быть? Нужно идти и идти, искать и искать! А тут ночь близится. Еще страшнее. Вольно или невольно, а ему уже мерещатся и волк, и рысь, и медведь. А из травы и костра не разжечь. Ясно, надо выбираться к лесу.
Выбрав направление, двинулся в путь. Еще долго блуждал, долго кружил в заколдованном лабиринте тропинок. В конце концов они как-то расступились, и перед ним стеною встал лес. Он сразу и обрадовался, и испугался. Надвигалась ночь, и здесь не менее страшно.
Набрал еловой суши, разжег костер. Стало чуть веселее. Огляделся. В подлеске есть редкие кустики дикой малины. Набрал с горсть ягод, и во рту стало меньше горечи. Вблизи ни ручейка, ни родничка. С заходом солнца сразу померк день, и сумерки быстро загустели. Лес почернел, и кругом непроглядная темень. Усталость валит с ног, слипает глаза. Разжег еще костер, еще и еще. С четырех сторон. Хорошо много суши. Теперь к нему не подступиться. А в случае чего — дерево рядом. На сучьях безопаснее.
