Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
— Ночью ни одного работягу пилить не заставишь, ночью и они тоже спят. Так что про ночь говорить неча.
Поскольку другого ответа из круга не последовало, защитники порядка, выставив впереди себя щиты, перегородили всю улицу и пошли на приступ. Старушки, несмотря на мазь от ревматизма, поджидавшую их дома, были сильно напуганы, сухонькие руки, сцепленные было, расцепились. Старушки пытались освободиться от рукопожатий Эдика с одной стороны, и Этого Самого с другой. Милиционеры, прятавшие за щитами новомодные резиновые дубинки, всё приближались. Противоположный конец улицы был свободен, и кое‑кто из бывших собак подумывал уже об отступлении…
Но тут бабушка Василиса Гордеевна, скрепив руки Вани и Коли Лабоды, бесстрашно выскочила из круга и побежала к щитам. Ваня не заметил, откуда у неё появился дубовый прутик. Один из шагавших милиционеров — бабушка оказалась на пути у него — поднял свою резиновую дубинку… Ваня закричал! Но Василиса Гордеевна мгновенно скрестила с лжедубинкой свою дубовую вичку, ровно мушкетёрскую шпагу, и милиционер остановился с занесённой дубинкой — он не мог ни шагу шагнуть, ни ударить, он даже шевельнуться не мог. Так и стоял дурак дураком, и никто‑то не мог стронуть его с места. Работяги, оказавшиеся зрителями, повскакали с мест.
— Ё–кэ–лэ–мэ–нэ! — хлопал себя по бокам один из рабочих.
А Василиса Гордеевна, размахивая своей вицей направо и налево, наступала. И уже человек пять в форме застыли перед бабушкой, ровно перед генералом, скомандовавшим «За–амр–ри!».
Восхищённый Это Самое не смог удержаться от искушения и щёлкнул одну из застывших фигур по носу. Эдик с Мичуриным попытались выдернуть у задубевших милиционеров дубинки, но, как ни дергали, как ни шатали, ничего не выходило — милиционеры с дубинками срослись в одно целое.
Дееспособные защитники порядка рассредоточились и, прикрываясь щитами, позорно отступали до тех пор, пока вица у Василисы Гордеевны не переломилась… Старушки охнули и побежали каждая к своим воротам… Кое‑кто из бывших псов тоже дал драпака. Но милиционеры нагоняли парней и отделывали по первое число. Старушки так‑таки успели укрыться за воротами и, задвинув засовы, наблюдали за побоищем в щёлки. Ваня, которого треснули по макушке, увидал вдруг, как из трубы их дома поднимается не серый, а густой чёрный дым. Чёрный дым лёг плашмя по–над крышей и вдруг развернулся над улицей, как мохнатый черный половик, потом стал подниматься ввысь, всё выше и выше, теперь под ним оказался весь промышленный город. И Ваня понял, что это не дым, а чёрная дождевая туча. Он лежал у корней дуба, глядя вверх в клубящуюся тьму, а рядом постанывал Коля Лабода, пытался подняться на ноги Это Самое.
А где же бабушка? Ваня глядит вокруг: её не видно среди поверженных. Только защитники порядка пытаются оторвать от земли своих закаменевших товарищей.
Внезапно с вершины дуба слетает ветер — и Ваня видит, как узел из бабушкиной ночнушки, висящий на суку, развязывается, листья разлетаются, а рубаха планирует на голову одного из милиционеров.
После первого порыва ветра налетел второй, куда более сильный — такой, что свалил с ног всех, даже окаменевших ментов. Упав на землю, милиционеры отмирают и тут же принимаются махать дубинками, но тут порыв ветра вырывает у них резиновые игрушки и уносит с собой в небеса. За вторым ветром прилетает третий, потом четвёртый… И ни один не улетает с пустыми руками! Один принимается метать пластиковые щиты, которые со свистом пролетают над улицей, в вихре другого вертятся топоры, потом наступает черёд лопат, последними улетают в облака пилы. Люди хватаются за что попало: за брёвна колодца, за углы домов, за ствол дуба, лезут в подворотни.
Но тут земля под ногами начинает ходить ходуном, будто твердь стала хлябью, гул, треск и вой стоят повсюду. Это Святодуб раскачивает землю, пытаясь сойти с места.
Дуб качался, как корабль в девятибалльный шторм, ветви — зелёные паруса — хлопали и бились на ветру, сучья ломались и летели прочь от дерева. Трещины пошли по земле, колодезный сруб раскатился по брёвнышку, рухнули ворота бабушкиного дома, из‑под которых показались обнажившиеся корни… Святодуб потянулся к небу — и приподнялся.
И вот лиственная громадина с жутким всхлипом вырывается из земли, а потом поднимается выше, ещё выше, корни, как кишки, волочатся по дороге… А над дубом кружат стаи городских птиц: ворон, галок, воробьёв, их столько, что в глазах рябит, птичьи вопли сливаются с воем ветра. И вдруг Ваня, застрявший в чужой подворотне, видит, что на дубу, корни которого уже вровень с крышей их дома, что‑то чернеется, кто‑то там есть… Это бабушка Василиса Гордеевна стоит на толстенном суку, уцепившись рукой за верхний, юбка её надулась, как колокол, платок сорвало с головы, он зацепился за ветку и треплется на ветру, ровно чёрный флаг. «Бабушка–а–а», — кричит Ваня, прижатый воротами к земле, но за воем урагана и сам себя не слышит. А Святодуб, окружённый сетью птиц, поднимается над избами, но длинные корни его всё ещё здесь, внизу, скребут землю. И вдруг корни дерева подцепили и заплели какого‑то рабочего, одного из тех, вчерашних. А дуб поднимается всё выше, выше, корни оторвались от земли — и человек, опутанный ими, как змеями, летит над улицей, тужится и никак не может вырваться, борется с корнями, рвет их, что‑то кричит округлившимся ртом… Вдруг корни разжимаются — и человек летит вниз, косой вихрь подхватывает его, и работяга валится прямиком в колодец. Фонтан брызг вылетает из колодца. И последнее, что Ваня видит из подворотни, — это дубовый отросток; малец, вертясь в вихре, как в воздушном скафандре, летит следом за батюшкой Святодубом.
Глава 9. Гости
И полил страшенный ливень, разогнавший всех по домам. Вот она, мокрецкая‑то погода! Упавшего в колодец работягу вытащили. Все — не только этот бедолага — вмиг промокли насквозь, как будто и здесь было дно колодца. Коля Лабода, оставшийся без обещанной водки, стоял на дороге, превратившейся в реку, топал ногами и требовал: «Дождик, дождик, перестань, я поеду в Арестань!» Ваня ушёл от окна и залез на горячую печку, трясовица его трясла. Что теперь будет? Вернётся ли бабушка? Кончится ли когда‑нибудь этот дождь? А дождь кончаться не собирался — лил остатки дня, весь вечер и всю ночь.
Утром Ваня потащился на кухню, заглянул в ведёрный котёл, где бабушка варила мокрецкую погоду: котёл был пусг, ни капли воды в нём не осталось, дно сухое. И дождь за окнами лить перестал. Выглянул Ваня во двор — и увидал, что ворота стоят на своём месте. Что за притча! Может, сосед Коля спозаранку постарался? Что‑то на него не похоже… Накормил мекавшего и бекавшего Мекешу: — Всё равно ничего не понимаю, что ты говоришь… Можешь не стараться… — Дал ему прикурить. И полдня слонялся из угла в угол, приел все припасы, остававшиеся на кухне, — бабушка Василиса Гордеевна всё не приходила. Вышел за ворота — и увидал яму посреди дороги — всё, что осталось от Святодуба. Вот сейчас бы сюда вчерашних рабочих‑то — закопать яму. Но рабочих что‑то не было видно. Ваня с тоской поглядел в один конец улицы, в другой. Нет, не рабочих он высматривал…
И вдруг видит Ваня: со стороны проспекта кто‑то скачет на одной ноге… На палку опирается. Другая нога подогнута и к дощечке привязана. Бабушка! Простоволосая… Волосы, седые, растрёпанные, вихрем окружили лицо, одежда висит клочьями — грязная да потёрханная…
— Бабаня! — закричал Ваня и бросился к бабушке, едва не сбив её с ног.
— Но! Окаянный, уронишь ведь! — проскрипела Василиса Гордеевна.
Ваня увидал, что под глазом у бабушки значительный синяк, нос распух, и вообще выглядит она не лучшим образом. Он быстро подставил ей плечо, на которое бабушка тяжело опёрлась, придавив Ваню к земле, — и они поковыляли к дому. Слёзы лились у Вани в три ручья, он тайком их слизывал. Это не осталось незамеченным, Василиса Гордеевна насупилась:
— Ну, завеньгал[8]! Ровно кагонька!
Ваня замотал головой — дескать, не буду, не буду больше. Бочком–бочком обошли яму… Ваня покосился на бабушку, которая про яму ничего не сказала…
— Смотри, бабань, ворота стоят, Коля, что ль, поставил? — забормотал Ваня — просто, чтоб что-нибудь говорить, уж очень плохо выглядела бабушка, да к тому же вся огнём горела, немудрено, если попала под проливной дождь. А как не попала! А ну как умрёт она, что с ним‑то тогда будет?! Только не реветь…
— Как тебе не Коля! — говорила между тем Василиса Гордеевна.
— А кто тогда — дед Пихто, что ли?
— Известное дело кто…
На ступеньках пришлось тяжеленько, но Ваня справился — и, переправив бабушку в избу, опустил на место, на железную койку, вместо четвёртой ножки — чурбак.
— Сейчас я тебя лечить буду, — со строгостью в голосе, как главврач, сказал Ваня. — У тебя температура высокая, пойду градусник у соседей попрошу.
