Чужаки - Вафин Владимир Александрович
— Эй, новичок, вали сюда, прописывать будем! — крикнул вошедшему в туалет Денису стоявший у раковины Бесков.
— Я и без прописки впишусь, — отозвался Денис.
— Посмотрим, че ты выберешь, пять или шесть? — злорадно спросил Бес.
Денис задумался, он не знал этого прикола, но знал, что шестерка — это значит быть «шохой».
— Ну, пять, — неуверенно сказал он.
— Нормально, — улыбнулся Бес, — а прописку мы все-таки сделаем. Муравей, на дверь! — приказал он.
Подросток подбежал к двери и плотно прикрыл ее. К Денису подошли Бес, Гатин и Акула. Двое схватили его за руки и наклонили вперед. Бес скрутил мокрое полотенце и, стянув с Дениса трусы, начал стегать им по его заднице. Денис пытался вырваться, но тщетно.
В этот момент от двери отлетел Муравей, и в туалет вошел Тасич. Увидев Беса, прописывающего Дениса, он вырвал у него из рук полотенце.
Тасич, ясноглазый парень с уже пробивающимися усами и песочного цвета волосами, считался в группе сильным, его за это уважали и побаивались. Но больше всего его уважали за справедливость.
— Кончай это! — сказал он Бесу хмуро. — У нас не анархия.
— Юрок, что ты все не в жилу, всех же прописывают, — начал оправдываться Бесков — и всех на приколах ловили.
— Ну ладно, выбирай, ответишь правильно — прописывай, нет — отвалишь. Что, член в щеку или соплю на щеку? Ну?
Бес заморгал глазами, не зная, что ответить.
— Вот так-то, Бес, — улыбнулся Юрка, — а теперь вали, мне ноги надо помыть.
Оставшись с Денисом в туалете, он спросил:
— Тебя на приколе ловили?
— Да, — выдохнул Денис.
— Какой?
— Про пятерку и шестерку.
— Так, ясно. Ну ты, конечно, выбрал пятерку. Эх ты! — разочарованно проговорил Тасич. — Ты вот что, ночью сегодня не спи. Бес хочет тебя запетушить.
Когда Денис вернулся в спальню, он пристально посмотрел на Беса. Тот, встретившись с ним взглядом, злорадно ухмыльнулся. Денис расправил постель и лег спать с одной лишь мыслью: только бы не уснуть. Ночной дежурный Андрей Ильич включил ночник и скомандовал:
— Всем спать!
Он плюхнулся в кресло, стоявшее в коридоре, и, взяв со стола книгу, уткнулся в нее. Перевернув одну страницу, он услышал стук в дверь. Достав ключи, он открыл ее. На пороге стоял Влад.
— Извини, задержался, — запыхавшись, произнес он, — все нормально?
— Да, — кивнул головой Андрей. — Ну, что у тебя с матерью-то?
Влад скинул с плеча сумку и тяжело опустился на банкетку.
— Она пошла на поправку, кризис миновал.
— А что, действительно у нее был рак? — сочувственно спросил Андрей.
— Да, был, но к счастью, метастазов не обнаружили. Хотя, знаешь, она была на краю смерти. Ты же знаешь нашу советскую медицину, и как они лечат. Первую операцию делал заведующий Александр Генрихович с этой, как ее, Ларисой Антоновной. После операции у мамы швы разошлись. Ну, конечно, они говорят, не по их вине. Ну, короче, чушь пороть начали. А потом у нее началось нагноение, и ее опять на операцию. При ее-то астме и больном сердце! Делал операцию какой-то азербайджанец. Сделать-то сделал, но занес инфекцию, и у нее началось воспаление. И все бы это плохо кончилось, если бы не Владислав Петрович, который, вернувшись из отпуска, при обходе реанимации заметил, что состояние мамы стало ухудшаться. И он заставил медсестер срочно сделать промывание.
Влад глубоко вздохнул и закрыл руками лицо. Посидев в задумчивости минуту, он продолжил:
— Всю ночь Владислав Петрович не отходил от мамы. И только под утро давление стало нормальным и сердце спокойным. Три дня ей промывали живот, ставили капельницу и уколы. А вчера ее перевели в гнойное отделение. Поначалу я очень расстроился, но мне сказали, что Тимур Михайлович — заведующий, вообще-то он там и хирург, и сам перевязки делает, так вот мне про него сказали, что он мужик грубый, но дело свое знает и маму поставит на ноги. Так оно и оказалось. Сегодня она попросила принести ей бульон и минеральную воду, а днем с помощью Тимура Михайловича первый раз встала с постели. Я сегодня разыскал Владислава Петровича, начал благодарить его: «Спасибо, доктор!» Ты знаешь, он на меня зарычал: «Оскорбляете, юноша, я не доктор, я просто лекарь, а ваша мама молодцом. Я сегодня ее видел, могу сказать уверенно — дело идет на поправку».
Влад откинул голову назад, и Андрей заметил, как по его щекам текли слезы, слезы боли и тревоги за мать. Сходило напряжение последних дней.
Ночью к Денискиной кровати подошел Акула, за ним на цыпочках подбежали Гатин и Бес. Акула снял с кровати полотенце и сдавил им шею Дениса, а Гатя схватил его за ноги. Бес стянул с себя трусы.
— Ну что? Выбрал петушка? Получай, — хрипло сказал он и попытался провести членом по Денискиным губам.
— Уйди, падло, — вырываясь, закричал Денис.
В спальню, услышав крик, вбежал Влад. Увидев, что Бес торопливо одергивает трусы, он сразу все понял. Акула и Гатин нулей бросились к своим кроватям. Влад схватил Беса за руку и ударил под челюсть так, что у него лязгнули зубы.
— Ах ты, сука, педераст вонючий! — вскричал Влад.
Бес рухнул на пол. Влад, резко нагнувшись, схватил его за шею и вытолкнул в коридор, влепив ему по заднице.
— Ну, мент, собака, — с исказившимся от злобы лицом закричал Бесков, — я на тебя заяву напишу! Ты мне ответишь!
— Я тебе, гад, напишу! — Влад размахнулся и еще раз ударил Беса по лицу.
Увидев выбежавших из спальни пацанов, он приказал всем построиться.
На шум прибежал Андрей, дежуривший на первом этаже.
— Что случилось? — встревоженно спросил он, увидев окровавленное лицо Беса.
— Пацана хотели запетушить. Бесков, ты успокоишься когда-нибудь или нет? Тебя, погань, за эти дела сюда за решетку посадили, ты и здесь решил продолжить?!
Бесков молчал, с ненавистью глядя на Влада.
— Андрей, отведи эту тварь в туалет.
Андрей Ильич схватил Бескова за шею и толкнул его к туалету.
Влад долго и пристально вглядывался в лица подростков, пытаясь понять, о чем они сейчас думают. Потом сказал, тяжело вздохнув:
— Кто вы? Вы что, люди? Вы же нелюди! Живете по волчьим законам, стараясь унизить кого-нибудь или запетушить, как этот вот Бесков. Вас сюда посадили, чтобы вы на волю посмотрели из-за решетки, чтобы задумались о том, какая она дорогая, эта свобода. Что вас ждет в будущем? Зона? Высокий забор, «спецуха»? Вас там тоже унижать будут. Хороших «спецух» — раз, два и обчелся. Ну, пройдете вы через зоны и что потом? Вы будете одиноки! Ни семьи, ни друзей. Придете домой, а соседка вам скажет, что нет вашей матери, которая по свиданкам ходила, полгода как схоронили... Вы не только мать свою потеряете, но и веру. Вам никто верить не будет, никто! Как бы вы ни старались. Как вы этого не поймете?
Подростки стояли, потупив глаза.
— А если пацан держится, — продолжал Влад, — так его обязательно сломать надо, да? Самое трудное — это быть самим собой везде и всюду...
— Конечно, будешь тут собой, — подал голос Тасич, — кругом все против тебя: и менты, и школа...
— Всем сесть на банкетки, — уже спокойнее произнес Влад Алексеевич.
Пацаны потихоньку расселись на банкетках, выстроенных вдоль коридора.
— Я не знаю, поймете ли вы? Бесков, этот точно не поймет. Вот я тоже был пацаном и тоже воровал, а встретил воспитателей хороших и понял, что к чему, да и мама мне помогала. Я как-то карандаши с прилавка стащил, уж очень мне рисовать хотелось. Так вот, мама привела меня в магазин и сказала: «Положи, где взял». Мне стало ужасно стыдно и я все понял. Потом, когда в армии позвоночник сломал, мне сказали: «Все, ты инвалид!» Так я все-таки встал на ноги. Спасибо маме, которая помогла мне все преодолеть. Потом начал с пацанами работать. Учил каждого быть самим собой. Меня тоже гнобили, из школы где я работал, выгнали, моему отряду «Сердце Орленка» жить не давали. Я что, сдался? Я к вам пришел. Так вот, Юрка, я был самим собой и всегда таким останусь. Я же себя не потерял! Если вы еще способны хоть немного думать, подумайте. А теперь всем спать.
