Владимир Вафин - Чужаки

Чужаки

Мама, родная моя. дорогая, любимая, эту книгу я посвящаю Тебе.

Сын.

Светлой памяти Фариды Вафиновны Саитгалиевой-Вафиной, согревшей теплом души многих людей, посвящается!

О капитане Владе

Владимир Вафин всю свою жизнь рядом с детьми. Вместе с детьми. Я познакомился с ним, когда он сам был почти мальчишкой: худой, остролицый, в суконной буденовке — комиссар отряда «Сердце Орленка». Представляю, как многие сейчас подожмут губы. Напрасно. Не было в том отряде громких клятв большевистским идеалам и призывов к светлому коммунистическому будущему. Было крепкое товарищество, интересная жизнь и умение постоять друг за друга. Умение чувствовать чужую боль.

Это весьма не частое у нынешних людей свойство — душой и нервами ощущать боль и невзгоды тех, кто слабее тебя, кто беззащитен, — Владимир сохранил в себе до нынешних дней.

После армии — служба в милиции. Не романтические и опасные схватки с преступниками, а работа в приемнике-распределителе для беглых и бесприютных ребятишек. Он возился с этими пацанами, пересказывал им любимые книжки, когда дежурил по ночам, убеждал, что есть в жизни не только мрак и обман, но и что-то хорошее. Развозил беглецов по домам, интернатам и спецшколам. Должность такая называлась тогда «эвакуатор»...

Иногда он приезжал в Свердловск, заходил ко мне. Потемневший, с обострившимися скулами, с каким-то болезненным блеском в глазах — металлическим и в то же время беспомощным, он казался вернувшимся из дальней изнурительной экспедиции.

Он рассказывал о мальчишках, которых только что отвез в спецПТУ, где они пройдут полную школу страданий, унижений, издевательств, или отправлял обратно к пьяным родителям, от которых эти ребята завтра же убегут опять...

— Понимаешь, — говорил он мне, — это какой-то замкнутый круг, безысходность. Они никому не нужны...

Иногда у него был вид человека, перенесшего сердечный приступ.

Я говорил Владу, что такая работа не для него, что он долго не выдержит. Не может быть на этой службе человек, пропускающий через сердце судьбу каждого неприкаянного пацана, каждой заблудшей девчонки. Я просто боялся за него...

Но ведь, если по совести рассуждать, именно такой человек там и нужен. Тот, которому несчастные, заблудившиеся в жизни ребята месяцами и годами пишут письма из интернатов и спецшкол. Пишут после короткого — сутки или двое — знакомства, после единственного, но запавшего в душу разговора. Я читал десятки таких писем. Господи, помоги этим детям, потому что такие, как Влад, одни помочь им не могут: очень мало их, таких людей.

В яростной своей войне за ребят он бывал порой несдержан, опрометчив, ругался с начальством. Признавался, что случалось срывать свое отчаяние и на мальчишках. Но он всегда был искренен.

С той же искренностью начал он и писать о детях, чтобы как можно больше народа обратило на них внимания. В газетах появилось его имя. Он рассказывал, что начальство негодовало...

Я читал его корреспонденции, газетные зарисовки, очерки, рассказы. Порой критиковал за неуклюжесть стиля, рыхлость композиции, какие-то литературные промашки. Но сквозь эти ученические шероховатости пробивалась такая горечь, такая боль за всех этих безвинно проклятых судьбой Алешек, Вовок, Сережек, такой скрученный в нервный узел гнев на взрослых, которые этих ребят просто-напросто предали и выкинули из нормальной жизни.

Мое долгое общение с Владом и его рассказы помогли мне в работе над образом Михаила Гаймуратова (капитана Гая) в романе «Острова и капитаны».

И вот теперь передо мной рукопись книги Владимира Вафина. Очерки, рассказы, киноповести... Я не критик, никогда не любил и не умел писать рецензии. Наверное, строгий редактор найдет в этой рукописи немало огрехов. Но это не просто книжка. Это зажатый мучительный стон, а иногда и просто крик. Крик о детях, забытых и брошенных своей страной. Ведь таким детям уже счет на сотни тысяч, а то и на миллионы. Среди истеричных воплей о распаде государства, среди всех этих дележей флота и армии, среди всяких либерализации, конверсии, приватизации, референдумов и драк за суверенитет — до ребятишек ли? И никак не пробьется к массовому сознанию простая истина: если через десять — двадцать лет у нас не появится новое поколение нормальных, лишенных рабской психологии, страха и жестокости людей, страны не будет совсем. И тогда зачем вообще вся эта возня?

Многого не хватает нашим детям: молока, игрушек, одежды, нормальных школ, чистого воздуха, лекарств..., но самый страшный дефицит — дефицит доброты и понимания. Как раз того, на что вовсе не нужны деньги, а нужна только человечность. Смешно надеяться, что она придет вместе с сытостью. Тут людям надо разбудить свои души. И книга Владимира Вафина — один из толчков, которые помогут такому пробуждению.

Владислав Крапивин

Слово к юным читателям

Подростки! Тревожно мне за вас, подранков с горьким детством, нищих, бездомных, покинутых и обманутых, выброшенных из нормальной жизни, ставших потерянными детьми.

Сегодня, в трудное для России время, всем стало жить еще тяжелее. Бесправным в мире взрослых, вам не верят, смотрят на вас с опаской. Чтобы выжить, вы переступаете грань закона и становитесь чужаками в своей стране, томитесь в казенных домах, переживаете столько, сколько не доведется испытать другим.

Пацаны, остановитесь! Не обкрадывайте себя! Поймите, надо, сцепив зубы, вытерпеть, несмотря ни на что выжить. Есть в этом мире доброе и хорошее, есть и те, кто вас не предал.

Пройдут годы, и у вас будут дети. Вспомните свое серое детство и не лишайте их радости. Берегите их!

Пацаны! Я желаю вам светлых дней, удачи и доброго пути. Не отчаивайтесь! Верьте в себя — и будет у вас радость, любовь и дружба!

Люди! Возьмите под защиту судьбу подростков! Они — будущее России, ее завтрашний день.

Владимир Вафин

(капитан Влад)

СТРАЖ ЗАКОНА.

ЗАПИСКИ СЕРЖАНТА МИЛИЦИИ

Повесть

Все девять лет службы в милиции я слышал от командиров: «Ты — страж закона! Ты обязан соблюдать социалистическую законность, выполнять уставы и приказы». И я свято верил в это и был готов прийти на помощь тому, кто попал в беду. Я гордился тем, что моя служба необходима и что я нужен людям, которых призван охранять.

«Такие парни нам нужны в милиции». Эти слова, сказанные при беседе генерал-майором милиции, постоянно звучали во мне. И я гордился этим, продолжая нести нелегкую милицейскую службу. Вскоре я перестал быть нужным, потому что отказался слепо исполнять приказы начальства. Постепенно наступило прозрение и понимание того, что скрывается под сенью закона, какова она в действительности, милицейская служба.

Я почувствовал усталость, копившуюся годами, но не от противостояния преступникам и хулиганам, а от борьбы за выживание в органах, за право быть самим собой. Я понял, наконец, что все девять лет обманывал себя, потому что обманывали меня: трудно служить в милиции, живя по закону совести и чести.

Однако все по порядку.

— Призывникам строиться на плацу! — раздалась команда дежурного офицера.

Мы соскочили с кроватей и вышли на плац. Был холодный осенний вечер. Перед нами стоял капитан милиции и выкрикивал фамилии призывников. Они выходили вперед. Услышав свою фамилию, я тоже вышел из строя. Нас набралось тридцать парней. Некоторые из них галдели, недоумевая: «За что нас?» Какой-то остряк пошутил: «За изнасилование. Твоя подруга на тебя заяву написала!»

— Не, мужики, я серьезно, куда нас? — спросил кто-то.

Только в поезде мы смогли разговорить нашего сержанта.

— Будете, мужики, служить в военной милиции, — улыбаясь, поведал он.

Некоторые парни загоревали. Кто-то предложил выпрыгнуть с поезда, а один, не выдержав, выдохнул в сердцах:

— Да западло в ментовке служить! Меня же кореша потом задолбают!

Для меня же эта новость была в радость: сбывалась давняя мечта мальчишки, бывшего когда-то юным дзержинцем.

Через двое суток нас привезли в часть. Было раннее утро, и в казармах еще спали. Вымывшись под душем, мы надели серые хэбэ и стали все одинаковыми в этой мешковатой, смешно сидевшей на нас форме. Посмотрев на себя в зеркало, я почувствовал прилив радости, как мальчишка, напяливший на себя солдатскую форму.