Владимир Кузьмин - Звезда сыска

7

Наконец господин журналист убежал в редакцию писать свою рецензию, а я вышла на улицу. Какое-то время я размышляла: насколько сейчас поздно и стоит ли мне брать извозчика или лучше пройтись пешком. Как раз в этот момент из театра донеслись несколько хлопков. Я сначала решила, что это в каморке Михеича шампанское открыли, тем более что окно его располагалось как раз над самым крыльцом служебного входа. Но тут же сообразила, что им прислали коньяк, а вовсе не шампанское, а уж покупать его самостоятельно никто из них в жизни не додумался бы. Да и хлопки были слишком трескучими, совсем не так шампанское выстреливает. Опять же — кто станет открывать три бутылки кряду? Ой, я же конфеты забыла! Вот вернусь за своей коробкой, заодно и узнаю, что это за хлопки там раздавались.

Я возвратилась в театр и взбежала по лестнице на второй этаж. Вроде кто-то промелькнул по коридору в сторону выхода в фойе, но я толком не разглядела и не стала обращать внимания. Дверь комнатки, где располагался Михеич, была распахнута, я влетела в нее и не сразу сообразила, чем мне Михеич и его гости показались странными. Ну, сидят втроем за крохотным столиком. Стаканы коньяком наполнены, но стоят на столе. И уж больно неподвижны все трое. Михеич и кассир Алексей Иванович сидели ко мне лицом, а господин хозяйственный распорядитель — вполоборота. Я сперва обратила внимание, что на лицах Михеича и кассира застыло выражение крайнего удивления. Может, даже смешанного с обидой. И лишь потом я увидела, как расплываются у обоих красные пятна на левой стороне груди, там, где сердце. Я шагнула чуть вперед и перевела взгляд на Митрофана Евлампиевича. Во лбу того была небольшая дырка. Кровь из нее совершенно не вытекала, и ее, на первый взгляд, можно было посчитать нарисованной, если бы не ужас, исказивший его лицо. Этот ужас мигом передался от мертвого человека мне самой. Захотелось кричать, звать на помощь. Вот только никому из этих троих помощь была не нужна, это я поняла совершенно отчетливо — слишком точны были выстрелы. И шум поднимать теперь было совершенно незачем.

Я, стараясь ничего не коснуться, что было совсем уж непросто, потому как ноги не желали слушаться и подкашивались, вышла в коридор и, не задумываясь, пошла в сторону фойе. Оттуда шел праздничный веселый гомон, там было множество людей и мне было необходимо до них добраться. А уж среди людей я быстро начну соображать и решу, что же делать дальше.

К счастью, сразу за дверью я увидела знакомое лицо. Коленька Массалитинов пытался потихоньку, не привлекая внимания, пробраться за кулисы. Увидев меня, он вздрогнул:

— Что с вами? Вы так побледнели…

— Со мной все в порядке. У меня к вам просьба. Возможно, господин полицмейстер еще в театре…

— В театре, все еще выражает свои восторги Екатерине Дмитриевне.

— Так вы позовите его сюда. Только тихо. Скажите очень важно.

Массалитинов не стал более ничего спрашивать, кивнул и ушел выполнять поручение. Мне от его серьезности, от того, как он отнесся к моим словам, стало много легче. Как хорошо, что именно он мне встретился первым, а, скажем, не Елена Никольская. Она хоть далеко и не дура, но вряд ли поняла бы все вот так и сразу. И уж точно стала бы обо всем расспрашивать. А мне все еще невозможно было сказать вслух, что Михеича убили.

Полицмейстер появился на удивление быстро, видимо, сказался талант господина Массалитинова, заставил он его поверить в важность происходящего с первых слов.

— Я слушаю вас, — недовольно произнес он, обращаясь ко мне.

— Там… там трое убитых. Из револьвера. Я провожу.

Слова с трудом выдавливались из горла, но, может, благодаря этому полицмейстер и не стал ничего переспрашивать и поверил сразу, лишь побледнел чуть и стал еще строже с виду:

— Господин Массалитинов, — обратился он к Коленьке, — будьте любезны, позовите с улицы городового, а если случится, то двоих. Один пусть у входа в театр встанет и никого не выпускает. Второго сюда пришлите. Но пусть он через служебный вход пройдет…

— Через служебный сразу вверх по лестнице, второй этаж, первая дверь по левую сторону, — пояснила я в ответ на вопросительный взгляд Коленьки.

Массалитинов кивнул, но не убежал сразу, а еще раз вопросительно взглянул, но уже не на меня, на полицмейстера — не нужно ли еще чего-то сделать?

— И поставьте здесь человека, чтобы никого не пускал, пока я не распоряжусь. И еще, постарайтесь привлекать как можно меньше внимания. Не дай бог паника… Да что я говорю, вы и сами человек разумный.

Мы едва успели дойти до нужной двери — хотя надо сказать, что шагала я медленно, потому что ноги все еще едва меня слушались, — как по лестнице раздался грохот сапог, примчался запыхавшийся городовой. Полицмейстер махнул ему рукой, мол, постой здесь, братец, а затем и приложил палец к губам. Городовой так же молча кивнул и стал от двери сбоку. Правда, постарался заглянуть в комнату и тут же стал осенять себя крестным знамением.

Полицмейстер замер на пороге, оглядел помещение цепким, холодным взглядом и повернулся ко мне:

— Заходили?

— Да. На два шага. Но ничего не трогала.

— Весьма похвально. Не страшно еще раз посмотреть?

Страшно, конечно, но не для потехи же просят, для дела. Потому я кивнула и заглянула в комнату.

— Все как было и все на своих местах.

— Да уж, бегать тут нынче некому. Прости, дочка. Закостенел уж душой на службе, вот и шучу невпопад. Хотя если не шутить, то и свихнуться от таких картин можно. Ладно, говори кто здесь кто.

Я начала говорить. Про господина хозяйственного распорядителя получилось почти легко. Наверное, потому что общалась я с ним мало, да и не любила его, честно сказать. Когда указывала на кассира Алексея Ивановича, к горлу подкатил комок. А про Михеича едва сумела досказать, как хлынули слезы. Наверное, это неправильно. То, что я смерть каждого воспринимаю так по-разному. Перед смертью же все равны? Но Михеич мне был как родной, потому и жалко его было много сильнее, чем других.

— Все слышал? — спросил полицмейстер городового. — Позови сюда еще кого из наших, а сам садись на извозчика и гони в управу за следователем.

Городовой вскинул руку к шапке и бегом кинулся вниз. И почти тут же снизу раздался грохот еще одной пары сапог, видимо, прибыл еще один полицейский. Шаги и в ту, и в другую сторону на мгновение замерли, послышались приглушенные голоса, а потом вновь загремели кованые подошвы, и объявился новый городовой. Козырнул начальству и молча, без вопросов, встал у двери.

— Ладно, дочка, — ласково сказал мне полицмейстер. — Пойдем куда в сторонку, я тебя расспрошу обо всем в подробностях да отпущу домой.

Он повернулся к городовому:

— А ты, братец, посторожи здесь до прибытия следователя. И никому ни слова. Нет, ты лучше говори, что, мол, случилось незначительное происшествие, что сам ничего не знаешь и не ведаешь. Только велено не пускать никого.

Он аккуратно, держась одним указательным пальцем за верхнюю часть створки, прикрыл дверь.

— А вы разве не будете осматривать? — удивилась я, хоть слезы и заливали лицо.

— Что?

— Ну, место преступления.

— Не по чину мне это, — хитро улыбнулся господин полицмейстер. — А вправду сказать, у следователя это ловчее выйдет. Я же только натоптать могу. Ну и где здесь найти тихий уголок для разговора?

— Да прямо здесь, — указала я на ближайшую дверь. — Господин хозяйственный распорядитель называет это помещение своим кабинетом, а так это точно такая же каморка. Думаю, двери он запирать не стал, раз сам сидит рядом. То есть сидел…

Я сбилась, потому как было совсем непонятно, что сказать о человеке, который вот только что сидел здесь, в комнатушке Михеича, а сейчас… сейчас он тоже там сидит, но его все равно нет…

Господин полицмейстер не стал ничего говорить, видимо, все понял. Он протянул руку к указанной мной двери и открыл ее.

Справедливости ради можно сказать, что комната эта и впрямь была кабинетом, потому как в отличие от комнатушки Михеича ее большую часть занимал внушительный конторский письменный стол с двумя тумбами. Стол этот был, по сути, пуст: лишь деревянный стаканчик с одиноким карандашом да мраморная подставка под чернильницу. Без чернильницы, которой никогда и не было. Господин полицмейстер не стал усаживаться за стол, а вытащил стоявший за ним стул на середину комнаты, мне же кивнул на точно такой же, но и так уже стоявший по эту сторону стола.

— Ну что ж, давай рассказывай. Догадываюсь, что делать тебе это тяжко, у самого волосы бы дыбом встали от такого зрелища, войди я туда случайно, хоть, казалось бы, и должен был давно уже привыкнуть. Ну да ладно. Мне про тебя говорили, что человек ты весьма рассудительный и все примечающий. Видишь, по какому делу это пригодилось?

Я кивнула и начала рассказывать с того момента как закончился спектакль, а я пришла за кулисы. Полицмейстер слушал внимательно, а если что и переспрашивал, то не перебивал, а как бы подсказывал. Поэтому получилось у меня довольно складно. Только про мелькнувшую тень пришлось повторить.