Ота Гофман - Побег
И сунул ему четыре кроны.
Мальчик пошел, то и дело оглядываясь на телефонную будку. Перебежал улицу. Снова оглянулся. Возле автомата привстал на цыпочки. Бросил туда крону. Взял сигареты. Еще раз.
Сжимая сигареты в ладони, побежал назад.
Потом пошел медленнее. Мимо проехала машина. «Татра-603». Когда он вернулся к телефонной будке, там никого не было.
Кузов с песком
Он снова полез вверх по склону. Все зря. Саша злился и ругал себя: «Будь на моем месте Слипейш, не упустил бы. — С пыхтеньем продрался через кустарник. — До чего глупо…»
И вдруг остановился.
Внизу, под ним, стукнула металлическая дверца.
Потом другая.
Кто-то перелез из машины в машину. В тишине заскрипел стартер. Жестяной звук ударил в стены спящих домов.
Саша помертвел.
Почувствовал, как по ногам стекает пот. Нерешительно двинулся вниз. Снова остановился. Еще два шага. Съехал по откосу. Внизу загрохотал мотор грузовика. Страшно близко. Мальчик увидел подножку. Судорожно ухватился за крюк борта, подтянулся, почти что перевалился через край, когда машина дернулась на повороте, и упал во влажный песок. Его швыряло и перекатывало из стороны в сторону: лицом на портфель — в песок, на портфель — в песок. По воздуху, вздрагивая, плыли фонари.
И сильно ударяло всякий раз, когда тот, в кабине, переключал скорость. Мостовая была где-то внизу, Саша не мог ее разглядеть, только мелькающие уличные лампы над головой да по временам — черная дыра в небе. По тряске можно было различить, когда грузовик съезжал с асфальта на булыжную мостовую, когда опять выбирался на асфальт. Секунду рядом плыла верхушка трамвая. С дуги посыпались искры, и снова все погрузилось во мрак.
Мальчик попытался приподняться над бортом, вцепился в покоробленную жесть. Руки болели. Множество огоньков вдали и сияние над холмом: Прага постепенно исчезала из виду. Минутами он засыпал. Они проехали длинную деревню. Неожиданно проснулся, ощутил щекой песок. Не знал, долго ли проспал. Стал гадать про себя: минут пять. Наверно. На мгновение через щели пробился свет фар. Припал к одной из щелей. Обгоняли какую-то легковую. Снова попытался приподняться.
Ступив на правую ногу, почувствовал, как затекло колено, и стал растирать его, дрожа от холода. Больше уже не хотелось никого преследовать. Лучше всего вернуться домой. Чтобы ничего не было. Проснуться в своей постели, у изголовья — лампа с жучком…
Вспомнив про дом, он чуть не расплакался. Фары грузовика лизали придорожные столбики и ветки деревьев. Одно дерево, восемь, сто, тысяча… Странный мир света и тьмы, совсем белые деревья и музыка из трактира на деревенской площади, где все еще стояла карусель, и пожарный насос на развилке дорог, и поезд, мимо которого они промчались. А то вдруг мерещились всякие глупости.
То Соммр, который гонится за ними на велосипеде и хватается сзади за крюк борта. То Слипейш на подножке поезда. Слипейш кричит: «Окружаем! Один за всех, все за одного!»
Потом что-то толкнуло Сашу на дно кузова. Поезд умчался. Вдруг сразу стало тихо. Машина остановилась посреди бездны.
Ночь
Все еще было темно. Приглушенный свет фар вырывал из мрака то клочья кустарника, то край леса. В радиаторе булькала вода. Саша слышал, как впереди хлопнула дверца, кто-то выскочил на дорогу. В отблеске фар узнал куртку, на которой играли зайчики света. Куртка двинулась дальше, продираясь через кусты, пока не слилась с тьмой. Ему стало страшно, что он останется один на один с обступавшей его ночью. Он тихо передвинулся к задней стенке кузова.
Услыхав шорох, большой оглянулся. Что-то звякнуло, ударилось, на миг ему показалось, что он ослышался: наверно, щелкнуло в остывающем моторе. Так тихо, что можно отчетливо различить звук бурлящей в радиаторе воды. Но вот где-то в кузове снова послышался шорох, что-то шлепнулось на дорогу и лежало, не шевелясь, под стоп-сигналом. Он еще не мог разглядеть, что это, и насторожился, готовый в любую минуту броситься наутек, но испуг был напрасен: свет задних подфарников упал на мальчонку, медленно и неуклюже спускающегося по кузову. Мальчик подобрал с асфальта портфель и потихоньку двинулся вдоль машины к кювету, у кустов в нерешительности остановился. Большого забавляло, как он по-индейски крадется к кустам. Шорох раздвигаемых веток, шаги… Он спокойно закончил то, для чего останавливал машину. Не оборачиваясь, сказал чуть не налетевшему на него мальчонке:
— Опять ты?
Повернулся к нему, застегивая штаны.
— Не люблю, когда на меня в это время кто-нибудь смотрит.
— Я…
— Теперь тут и останешься. — Перешагнув через кювет, большой пошел к машине. — И тебя сожрут гиены. — Он залез в кабину, включил мотор. Старая колымага со скрипом тронулась с места. Парень держал руль одной рукой. В зеркальце, укрепленном на кабине, он видел мальчика, бегущего за грузовиком.
— Пан…
Огоньки стоп-сигналов мигали ему в лицо: он пробежал еще немного и безнадежно остановился. В зеркальце было видно, как он что-то выводит на песке обочины. Впереди, из-за холма, показался свет встречной машины. Парень в куртке нажал на тормоз.
Соскочил на землю.
Бегом вернулся назад. Мотор пока работал вхолостую. Крикнул:
— Эй, где ты там?
На песке обочины носком ботинка был выведен номер его грузовика. Загладил песок. Где-то взлетела испуганная птица. Потом — топот ног. Наискось, через шоссе, бросился в направлении звука.
— Порядок, — сказал, держа Сашу, как трепыхавшегося зайца. — Теперь все ясно.
Встречная машина вынырнула на горизонте.
— Ты что хотел сделать?
Разок съездил ему по скуле, чтобы отвечал.
— Ну, что ты хотел сделать?
— Остановил бы какую-нибудь машину. — Мальчик облизнул подбитую губу. — Я хочу домой… Остановлю какую-нибудь…
Сияние над холмом разрасталось. Потом скользнуло вниз.
— Пустите меня! — Мальчуган яростно отбивался. Волочил по земле ноги. Но большой сгреб его в охапку и потащил к грузовику.
— А луну с неба не хочешь?
Он почти швырнул мальчика в кабину.
Саша успел схватиться за ручку дверцы, но все было напрасно.
— Поехали домой, — сказал парень в куртке, с трудом протискиваясь через него на свое место. — Прямо к мамочке, Франтишек. Она как раз пересчитывает своих деточек и одного недосчиталась.
Ясно: просто треплется. Но машина уже тронулась. Разминулась со встречной молочной цистерной.
— А теперь, будь добр, прикуси свой язык, Франтишек, — сказал парень за рулем. Он вспотел. Эта старая колымага, в которой он толком не разбирался, доставляла ему немало хлопот. — До тебя дошло, что мы оба завязли в этом деле?
Дорога
Шоссе было где-то внизу, мальчик его не видел. Перед ним только светящиеся приборы.
— Я хочу домой…
— Сказано, прикуси язык, — ответил парень, сосредоточенно управляя машиной. Он переключил скорость с третьей на вторую. Все за окном качалось, как на волнах. — Я мог бы оставить тебя там. И был бы уже бог знает где…
— Но вы все-таки боитесь.
— Не объяснишь ли, чего? — И вдруг вспомнил. — Гони-ка сигареты. Я дал тебе четыре кроны…
Придвинул к себе порядком измятые пачки, которые мальчик вытащил из кармана. Раскрыл одну.
— Ну, так чего же я должен бояться?
— Вы подожгли сарай.
— Откуда ты взял?
— Знаю. По рубашке.
— Я же не нарочно, — сказал парень в куртке. Сашино сообщение его не взволновало. — Больше измять не мог? — Он зажег сигарету спичкой из найденного в кабине коробка. — Сушил рубаху и уснул. Ты бы только видел, какой поднялся переполох! — И, засмеявшись, глянул на мальчика. — Еще что?
— Это ваша машина?
Старший молчал. Он курил и глядел перед собой на дорогу.
— Так я вам скажу: она ворованная, — произнес Саша строго, не дождавшись ответа. Они снова преодолевали подъем. Вдалеке, точно блуждающий огонек, — стоп-сигнал какой-то машины. Парень нащупал на сиденье рваное одеяло. Бросил его Саше.
— На, укройся.
Сам дышал на пальцы, чтобы согреться.
В кабине было холодно.
— Теперь это наша машина. Почти… — сказал он после паузы, чтобы склонить Сашу на свою сторону. Из-под одеяла поблескивали одни глаза. — Воруют — это когда оставляют себе. Сейчас она наша, но мы ее себе не оставим. Только прокатимся. А воруют, когда что-нибудь кладут себе в карман.
Он вел машину одной рукой.
— Тебе повезло, хоть мир повидаешь.
— Куда мы поедем?
— Куда вздумаем. — Он не договорил. Смял сигарету и взялся за руль обеими руками. Перед ними ехал частник на легковой. Через стекло можно было его рассмотреть. Два красных огонька приближались.
— Гляди!
Мотор гудел. Парень за рулем переключил фары, чтобы прижать легковую к обочине. Метр за метром расстояние сокращалось. Это был «седан» новой марки. Распластанный, как черепаха.
