Спортивное предложение - Джеймс Олдридж
Энгус Пири отправился по каким-то делам, оставив жену с сыном одних. Они прошлись по Главной улице, останавливаясь перед каждой витриной и даже перед окнами ресторана «Алмаз». Потом уселись на скамейке под перечным деревом и стали ждать отца.
Миссис Пири, худенькая, с тонкими руками, сидела молча, ее светлые глаза горожанки упорно глядели куда-то вверх, словно она вспоминала о сумрачной улице большого города, всегда окутанного туманом с морского залива, дымом и копотью.
Другое дело Скотти. Этот был весь — любопытство. Он не очень походил на своего худого черноглазого отца да и на мать тоже — у нее лицо было бледное, веснушчатое, простодушное и какое-то отрешенное.
Скотти взял, наверно, понемногу от обоих, но тем он и отличался от каждого из них. У него были живые, пытливые, настороженные голубые глаза, смешной рыжеватый хохолок и ярко-розовые уши; он молча, пристально рассматривал каждого прохожего, словно стараясь решить: свой или чужой?
Моя мать видела их в тот день.
«Никогда не встречала такого проворного и ловкого малыша, — говорила она. — Видел бы ты, как он пролезал под скамейкой!»
По словам матери, это был коренастый загорелый мальчуган с крепкими ножками и в черных вельветовых штанишках. Они были, верно, сшиты из старого платья, пожертвованного миссис Пири кем-нибудь из соседей. Я помню, что в школу он пришел в тех же штанах, надставленных и залатанных. Но попробовал бы кто-нибудь посмеяться над ними. Ему бы не поздоровилось.
«Скотти очень заботился о своей маме, — рассказывала мать. — А она, видно, нуждается в заботе. Он бы никому не позволил даже сесть с ней рядом. На его упрямой рожице так и было написано: «Не тронь!»
Мать, конечно, по-женски несколько преувеличивала. Но мы знали, что Скотти и впрямь всегда готов был обрушиться с кулаками на любого, кто осмелится задеть его самого, посмеяться над его отцом или его безответной матерью.
И ему приходилось это делать. Отец его был из того сорта людей, которых наши молодые оболтусы (да и взрослые тоже) считали подходящим объектом для развлечения. Бывая иногда по субботам в городе, Энгус Пири неизменно направлялся в пивную, выкладывал на цинковую стойку четыре шиллинга, заказывал пива на всю сумму, сразу же выпивал и уходил, слегка пошатываясь. Наши городские лоботрясы были тут как тут. Они шли за ним по шоссе, передразнивали его походку, подражали его малопонятному шотландскому говору и веселились от души.
Когда Скотти немного подрос и увидел это собственными глазами, он стал встречать Энгуса у пивной и провожать его до дому.
Всю дорогу он в бессильном гневе смотрел, как бездельники измываются над его отцом, и лишь когда они подходили к отцу слишком близко, он яростно бросался на них, хотя молодчики были вдвое старше и намного сильнее. Уже тогда в нем зрела мечта о мести. А однажды, когда братья Саутби подобрали где-то старую соломенную шляпку вроде той, что носила миссис Пири, и, взявшись под руку, попытались изобразить супругов Пири, Скотти молча запустил в них куском засохшей грязи, потом стал кидать камнями, конским навозом — всем, что попадалось под руку, и наконец ринулся на ближайшего из братьев, пытаясь тяжестью своего семилетнего тела сбить его с ног. К счастью, братья Саутби были не худшими из городских бездельников — у них просто была страсть к глупым шуткам. Они лишь слегка потрепали Скотти и посмеялись. Больше они не позволяли себе подобных выходок, но Скотти, случайно встретясь с ними на улице, никогда не упускал случая посмотреть на них в упор ненавидящими, непрощающими глазами.
Супруги Пири числились у нас «свободными австралийцами», но это были просто нищие крестьяне, опутанные долгами по рукам и ногам. Кредиторов у них было двое — торговец зерном и фуражом Дормен Уокер и мясник Фленниген.
Пири никогда не покупали одежды, не пользовались электричеством. Энгус настолько увяз в долгах, что жена его месяцами не держала в руках и жалкого пенни.
Она сама пекла хлеб из муки, взятой в кредит, сама сбивала масло из нескольких литров молока, оставляемых на неделю для семьи…
Во второй раз Скотти появился в городе в тот день, когда Энгус Пири в восемь часов утра привел сына к школе и оставил его там одного. Скотти предстояло самому объяснить директору, кто он такой. Занятия начинались в девять. Скотти прождал этот час молча, прислонившись к калитке, ни словом не отвечая на наши заигрывания и поддразнивания, потом вошел в класс, и с этого началась его школьная жизнь.
В школу он добирался с фермы верхом на неоседланной старой кобыле вместе с Биби Данси, таким же мальчиком из буша, жившим на ферме немного дальше по шоссейной дороге.
Биби был на три месяца старше Скотти. С полдюжины мальчиков приезжали с ферм вот так же верхом или в фургоне, но Биби и Скотти были самыми младшими и самыми бедными, да и ростом были так малы, что могли взобраться к кобыле на спину только со школьной ограды. Кобыла же давно разучилась бегать рысью, и поездка отнимала у ребят по часу времени в каждый конец.
Никого это не удивляло. В те годы условия жизни большей части населения были исключительно трудными, на фермах подчас царила нищета, хотя наш округ был одним из богатейших по овцеводству, пшенице и цитрусовым не только в Австралии, но даже по сравнению с другими странами.
А до школы Скотти приходилось потрудиться еще часок-другой на ферме: наколоть дров для кухни, орудуя полновесным колуном, убрать в хлеву, натаскать воды в корыта, вымыть молочные бидоны. Завтрак, который мать давала ему с собой в полотняном мешочке, состоял из двух ломтей домашнего хлеба и яйца, иногда огурца или помидора.
С первых школьных лет Скотти, как и все мы, попадал во всякие переделки, часто опасные.
В девять лет он едва не утонул, затеяв переплыть разлившуюся реку. В десять чуть не умер от укуса игуаны; его спас учитель Кэг Кинзер, вырезав ему целый клок мяса вокруг ранки.
Как и положено мальчику из буша, Скотти приносил и совал в стол учителям ящериц с гофрированным воротником на шее — устрашающих на вид, но безвредных. Он жестоко дрался за кузней со всяким, кто задевал его.
Скотти не носил башмаков (как и все мы в этом возрасте), и большой палец на ноге у него всегда был распухшим от этих драк. Немало случалось у него стычек из-за насмешек школьников над его залатанными вельветовыми штанами и рубашками, перешитыми миссис Пири
