Спортивное предложение - Джеймс Олдридж
В книге весь город вовлечен в коллизию, возникшую между детьми, и, излагая эту историю, я должен был рассказать и о том времени и о людях, окружавших их, и о подспудных социальных конфликтах, и о различиях в условиях жизни двух семей.
Я надеюсь, что книга получилась захватывающей, потому что захватывающей была в те годы сама наша жизнь. Я надеюсь, она скажет вам больше, чем в ней написано, и вы останетесь довольны ее концом. А главное, я очень надеюсь, что мои советские читатели найдут для меня место на берегах Дона среди скачущих, хохочущих и весело орущих мальчишек, которые переживают здесь самые счастливые минуты своей жизни.
ГЛАВА I
♦
Не так-то легко рассказать, что же произошло в то лето со Ско́тти Пи́ри и его пони Тэ́ффом, потому что речь идет не только о судьбе мальчика и его лошади. И не случайно события эти остались заметной страницей в летописях нашего городка. Сопоставляя обстоятельства, я не раз испытывал искушение выйти за пределы сюжета и описать заодно и другие драматические события, которые выпали на долю нашему городу. А их было достаточно в тот год.
Один из двух частных самолетов, находившихся в нашем городе, разбился при попытке пилота пролететь под аркой городского моста; пожар в буше подобрался почти вплотную к обширным полям пшеницы — источнику доходов всего населения; наконец, несколько человек пострадало от несчастных случаев — на уборке урожая, при железнодорожной катастрофе и во время прогонов через город рогатого скота и лошадей.
Однако все эти события никакого отношения не имели к Скотти и его Тэффу, из-за которых наш город раскололся на два лагеря: на тех, кто был за Скотти, и тех, кто против него; на защитников и обвинителей; короче говоря, на поборников справедливости и тех, для кого справедливость — пустой звук.
При этом надо учесть, что Скотти в тот год было всего тринадцать. Правда, сам он предвидеть всех событий не мог, и все-таки мне, его сверстнику, всегда казалось, что с ним непременно случится что-нибудь подобное. Таков уж он был по натуре — своевольный, упрямый, беспокойный. К нему нельзя было относиться безразлично: одни ему симпатизировали, других он возмущал.
Впрочем, может быть, таким он казался только мне. Для наших сограждан Скотти Пири был просто одним из неотесанных иммигрантских[1] мальчишек из буша, которые всегда в чем-нибудь виноваты.
Может быть, отсюда все и пошло — ведь все наши местные драмы порождались своеобразием нашей жизни в замкнутом мирке, ограниченном с одной стороны зарослями кустарника — бушем, с другой — сотнями тысяч акров пшеницы и разрезанном как раз посередине замечательной нашей рекой, быстрой и полноводной в зимние месяцы, а летом пересыхающей до размеров ручейка. Собственно, у нас было две реки: вторая, меньшая, повыше города впадала в большую, образуя полуостров, который у нас назывался островом и на котором мы, мальчишки, любили играть в бродяг.
Скотти знал каждую пядь земли на берегах обеих рек, и это сыграло важную роль в описываемых событиях.
На том берегу реки раскинулась обширная скотоводческая ферма «Риверсайд». Хозяйство ее в те времена было богатейшим в штате Новый Южный Уэльс, и ее владелец Эллисон Эйр как раз и оказался главным противником Скотти, когда произошло разделение горожан на два враждующих лагеря.
Итак, мы были всего лишь маленьким австралийским городком на краю буша, где, однако, было несколько неплохих школ, кинотеатр, газета (единственным репортером которой я стал впоследствии), гостиница, шесть пивных, два частных самолета, ипподром, площадка для гольфа и, конечно, Главная улица под сенью перечных деревьев с их клочковатой листвой.
Мы жили под гнетом самых разнообразных житейских обстоятельств и в силу различия материального положения и общественного честолюбия никогда не были единым, сплоченным целым. Среди нас были богатые и бедные, образованные и невежественные, скупые и великодушные, добрые и злые, прогрессивные и старомодные, и так далее и так далее. Я думаю, что именно поэтому город и раскололся на два лагеря во время процесса по делу Скотти.
Что же касается самой истории, то я затрудняюсь сказать, с чего она, собственно, началась. Для моих сограждан, как я уже сказал, Скотти был обыкновенным мальчишкой из буша (он жил в пяти милях от города, где его родители, выходцы из Шотландии, владели фермой, стоявшей на сплошном солончаке).
Когда я вспоминаю Скотти, мне всегда представляется, как он, низко пригнувшись к гриве своего валлийского пони Тэффа, неожиданно возникал откуда-то и так же неожиданно исчезал. Как правило, в город он въезжал по Главной улице, но, возвращаясь домой, почему-то мчался в объезд, переулками, словно от кого-то удирая. Мальчик и пони мелькали среди камедных деревьев и тут же пропадали из виду, словно растаяв в воздухе. Никакой особой хитрости тут не было. Просто Скотти умел использовать особенности нашего ландшафта. У него это здорово получалось. Право, я не знаю никого, кто умел бы так ловко возникать ниоткуда и пропадать неизвестно куда.
За Скотти числилось немало проделок. Кое-какие сохранились в моей памяти и помогут мне воссоздать обстановку, среди которой развернулись последующие события. Был, например, такой случай.
От реки, там, где она приближалась к городу, отходил довольно длинный, пересыхающий летом рукав. Линия железной дороги огибала его, а затем шла вдоль реки. И как раз здесь, где машинист на повороте замедлял ход, Скотти любил устраивать скачку верхом на Тэффе в обгон поезда.
Это было, конечно, опасно, приходилось скакать сломя голову по рыхлому песку, но Скотти и Тэфф словно срастались в одно существо. Рытвины, кроличьи норки или пучки травы — все им было нипочем.
Более серьезным препятствием была загородка из колючей проволоки, поставленная в том месте, где рельсы ближе всего подходили к берегу. Здесь Скотти предстояло либо, обогнав паровоз, проскочить у него под носом на другую сторону полотна, либо сбить загородку, иначе пришлось бы лететь кувырком вместе с пони с высоты в двадцать футов
