Энола Холмс и маркиз в мышеловке - Нэнси Спрингер
Кто бы ему поверил! Я бросила на него сердитый взгляд.
— Раз уж мы начали друг другу представляться, извольте сообщить, как вас зовут, — обратился ко мне лорд Тьюксбери.
Я покачала головой.
— Хватит болтать, — проворчал Писклявый.
— Что вы намерены с нами делать? — холодно спросила я.
— Взять с собой на танцы, чего тут думать? Я ж сказал — молчать!
Я повернулась на тот бок, где зиял разрез на платье, и, не желая больше разговаривать с этим шутником, закрыла глаза.
Сложно заснуть или хотя бы притвориться, что спишь, когда руки связаны за спиной. Усугубляли ситуацию стальные пластины корсета, которые болезненно врезались мне в подмышки.
Лежать было неудобно, и мысли у меня путались. Они упомянули «выручку», а значит, надеялись получить за своих заложников крупную сумму. Более унизительного воссоединения с братьями я и представить себе не могла. Они непременно отправят меня в такой пансион, где девиц лупят розгами. И, вероятно, отберут все деньги. А как, ну как, как этот круглолицый головорез узнал, кто я такая, увязался за мной, выяснил, куда отправился виконт Тьюксбери и даже успел отправить телеграмму своему подельнику?! И что он имел в виду, когда говорил «Да то же самое»? Меня сковал ужас, но я напомнила себе, что надо сохранять бдительность, чтобы воспользоваться первой же возможностью для побега. Умом я понимала, что лучше дышать размеренно, не дрожать, копить энергию, что не лишним было бы вздремнуть, но заставить себя следовать своим же советам не могла.
Благодаря округлой форме дна я лежала словно в гамаке, а подкладки под одеждой заменяли мягкие подушки, но все равно приятного было мало. Я постаралась лечь поудобнее, но ничего не вышло. Теперь стальные пластины впивались не только в подмышки, но и в правый бок, напоминая о той неприятной минуте, когда Здоровяк полоснул по платью ножом...
Стальные пластины. Нож.
Я замерла.
О! О, если бы только у меня получилось!
Я приоткрыла глаза и покосилась на Писклявого Барбоса, мысленно хваля себя за скромность — ведь именно из-за нее я легла на тот бок, где проглядывал корсет, лицом к сторожу. Он все так же сидел, прислонившись спиной к лестнице, но голова у него была опущена. Он спал.
Как мы поднимемся наверх, не разбудив его? Этим вопросом я решила задаться чуть позже.
А пока, стараясь не производить лишнего шума, я слегка приподнялась и поднесла связанные запястья к вылезшей из корсета стальной пластине.
Проделать это было непросто, поскольку разрез был у меня на боку. Я вытянула одну руку прямо и оперлась на локоть другой, стиснув зубы, чтобы не издавать ни звука, и зацепила веревку за край пластины.
Двигаться в таком положении было практически невозможно, но мне все же удалось высвободить пластину из-под накрахмаленной ткани.
Изогнувшись еще сильнее, я принялась пилить веревку о сталь.
На лорда Тьюксбери я не смотрела и старалась о нем не думать, уверяя себя, что он спит. Иначе я бы под землю провалилась от стыда.
Я с трудом стачивала веревку, поднимая и опуская руки, не забывая вжимать связанные запястья в край стальной пластины. Казалось, прошла целая вечность, и плечи гудели от усталости. Не знаю, сколько часов я на это потратила, потому что в трюме не отличить день от ночи. Судить о том, приносят ли мои усилия хоть какую-то пользу, тоже было нельзя — я ведь ничего не видела. Только чувствовала, как острый край пластины впивается в кожу. Я стала еще яростнее перепиливать веревку, наблюдая за спящим сторожем и изо всех сил напрягая слух, но тишину нарушало лишь мое прерывистое дыхание. Я скорее чувствовала, чем слышала, плеск волн, хлюпанье трюмной воды, глухое постукивание лодки о пирс...
Писклявый вздрогнул, как будто его блоха укусила. Я успела выпрямиться и спрятать руки за спиной за мгновение до того, как он открыл глаза и пожаловался, бросив на меня негодующий взгляд:
— Ну чего ты эту чертову лодку-то качаешь, а?
Глава тринадцатая
Я замерла, дрожа как кролик в кустах.
Вдруг с другого края трюма раздался властный голос:
— Зачем я раскачиваю лодку? Потому что таково мое желание. Я требую... Нет, я приказываю судну качаться.
Юный виконт Тьюксбери, маркиз Бэйзилвезерский, в самом деле раскачивался взад-вперед, нарушая покой нашей тюрьмы.
— Эй, ты! — сурово прикрикнул на него Писклявый. — А ну хватит!
— Заставьте меня, — гордо произнес мальчик и посмотрел ему прямо в глаза.
— Хошь, чтоб я тя заставил?! — Писклявый подскочил на ноги. — Мнишь себя важным парнем, а? Ну я те покажу, ты у меня попляшешь!
Он стиснул кулаки и подошел к Тьюксбери, повернувшись ко мне спиной.
Я снова приподнялась и извернулась так, чтобы запястья касались стальной пластины корсета.
Писклявый со всей силы пнул юного лорда в ногу.
Тьюксбери не издал ни звука, а я чуть не вскрикнула. Мне хотелось напасть на злодея, схватить его, остановить! Я совершенно потеряла голову и принялась с утроенной силой пилить веревку; казалось, руки вот-вот выскочат из пазов, как у шарнирной куклы.
Я услышала, как что-то порвалось. Мне стало невыносимо больно.
Писклявый снова ударил Тьюксбери.
— Продолжайте, — сказал ему мальчик. — Мне нравится. — Однако по его сдавленному голосу было ясно, что он лжет.
Руки у меня ныли так, словно я сломала кость, а не разрезала свои путы, но в следующую секунду перед лицом возникли ладони, посиневшие и окровавленные, как будто чужие. С запястий свисали обрезки пеньковой веревки.
— Так те нравится? Ну поглядим, как ты щас запоешь! — крикнул наш омерзительный сторож и в третий раз, особенно сильно, ударил лорда Тьюксбери.
На этот раз мальчик хныкнул.
В ту же секунду я поднялась. Ноги у меня оставались связанными, но идти никуда и не требовалось: Писклявый стоял прямо передо мной. Я машинально схватила крупный камень из балласта еще до того, как негодяй занес ногу для очередного удара, и сразу же одним уверенным движением обрушила на него свое примитивное оружие.
Писклявый беззвучно рухнул на пол, расплескав трюмную воду. Он не шевелился.
Я уставилась на него словно в забытьи.
— Дура, развяжи мне руки! — крикнул лорд Тьюксбери.
Сраженный камнем сторож лежал неподвижно, но он дышал.
— Развяжи меня, тупица!
Вопли маркиза вернули меня к реальности, и я повернулась к нему спиной.
— Что
