Энола Холмс и маркиз в мышеловке - Нэнси Спрингер
Неаккуратно обритые светлые волосы.
Я его уже видела — на первой странице газеты.
Это был виконт Тьюксбери, маркиз Бэйзилвезерский.
Глава двенадцатая
Но... но это нелепо. Невозможно. Он же собирался сбежать на корабле!
Даже не представившись как следует, я воскликнула:
— Господи, вы-то здесь откуда?
Он вскинул золотистые брови:
— Полагаете, мы с вами знакомы, мисс?
— Бога ради, ничего я не полагаю! — Возмущенная и удивленная, я не без труда приподнялась и села, выпрямив спину. Похоже, у маркиза дурной характер. — Я знаю, кто ты такой, Тьюки.
— Не смейте так меня называть!
— Ладно, лорд Тьюкспогребенныйвморе, почему ты лежишь босой и связанный в трюме лодки?
— В ответ на это можно было бы задать вполне закономерный вопрос: почему мелкая девчонка нарядилась вдовой? — отрезал он аристократичным тоном.
— О, юнга с итонским акцентом? — съязвила я.
— О, вдова без обручального кольца? — парировал маркиз.
Поскольку руки у меня были связаны за спиной, я не сразу заметила, что на них больше нет перчаток. Но теперь, когда я сидела прямо на своем турнюре, кончики пальцев касались холодной веревки.
— Зачем ему мои перчатки? — воскликнула я.
— Им, — поправил меня его светлость. — Он не один. Их двое. Хотели украсть кольцо, а его и не было. — Говорил Тьюксбери заносчиво и надменно, но я заметила, какой он мертвенно-бледный и как дрожат его губы. — И карманы тоже проверили, нашли несколько шиллингов, шпильки, лакрицу, довольно грязный носовой платок...
— Конечно, — сказала я, надеясь остановить бессмысленное перечисление. От одной мысли о том, что эти незнакомцы совали руки в мои карманы, пока я лежала без сознания, по коже пробежала дрожь. К счастью, меня саму они не трогали — «багаж» в виде подкладок под одеждой остался на месте.
— ...расческу, щетку для волос, разрисованную цветами брошюрку...
У меня екнуло сердце, как будто мать только что убили у меня на глазах. Глаза жгло от слез. Но я закусила губу. Не время и не место оплакивать потерю.
— ...а через разрез на платье проглядывал скандально-розовый корсет.
— Испорченный мальчишка! — сердито выкрикнула я, кипя от гнева и смущения. — Ты вполне заслужил быть связанным по рукам и ногам...
— Интересно, почему девочка моего возраста заслужила то же самое?
— Я старше!
— Намного?
Я уже собиралась было ответить, но вовремя вспомнила, что не стоит никому рассказывать, сколько мне лет. Все-таки он был хитер.
И напуган, несмотря на показную храбрость.
Напуган не меньше меня.
Я перевела дыхание и спросила ровным голосом:
— Давно ты здесь?
— Всего час или около того. Пока щуплый преследовал меня, здоровяк охотился за тобой — не знаю почему. Я...
На палубе раздались тяжелые шаги, и он умолк. В дальнем углу нашей тюрьмы возник квадрат света, и я стала свидетельницей нелепой картины: на лестнице показались резиновые сапоги, за ними ноги и спина, и на пол неуклюже спрыгнул один из наших захватчиков.
— Осталось меньше часа, — сказал он своему приятелю, и я узнала этот писклявый голос. Его обладатель, тощий и хилый, горбился, как будто его ударили в живот, и походил на недокормленную дворняжку. — Нашел его у доков, прям как ты в телеграмме написал — околачивался там у «Грейт Истерна». С ним-то ясно, чего делать, а с девчонкой что?
— Да то же самое, — прорычал второй негодяй, спускаясь по лестнице. Его голос я тоже узнала. Вслед за черными сапогами показались нескладные ноги и руки, облаченные в черную одежду, раньше явно принадлежавшую джентльмену, а теперь безнадежно испорченную. Свет лампы выхватил из полумрака бледные лайковые перчатки желтого цвета. Сливки общества частенько носили лайковые перчатки, особенно желтые, — они служили признаком высокого социального положения.
Однако на голове у него сидела не шляпа благородного господина, а тряпичная кепка рабочего.
Затем он развернулся, и я увидела его лицо.
То самое, суровое и белое, похожее на полную и мрачную луну лицо, маячившее за дверью купе в поезде. Теперь я бы сравнила его скорее с черепом: под кепкой он оказался отвратительно лысым, как червь, только из ушей торчали редкие рыжие волоски.
— Я думал, ты на всякий случай за ней увязался — мало ли, если бы я опростоволосился, — сказал Писклявый.
— Ну да, чтобы уж наверняка его добыть, — признался Здоровяк. — А еще она сказала, что фамилия у нее Холмс.
Он со зловещим удовлетворением посмотрел на меня и ухмыльнулся, когда я широко распахнула глаза и разинула рот. И ведь тут было чему удивиться! Откуда он узнал, кто я такая?!
Довольный моей реакцией, Здоровяк повернулся к своему приятелю:
— Якобы она родственница Шерлока Холмса. А если оно и правда так, нам светит нехилая выручка.
— Чего ж ты ее зарезать пытался?
Я оказалась права: именно этот рыжий здоровяк напал на меня с ножом.
Он пожал плечами и холодно бросил:
— Она меня взбесила.
Постепенно я начала понимать, что происходит. Он выглядывал меня в поезде и преследовал от самой станции.
Но... Но почему? С чего он взял, будто я знаю, где находится лорд Тьюксбери?
— Бесовка. — Головорез пронзил меня холодным, как лед, взглядом черных глаз, который показался мне отчасти знакомым, и по коже пробежали мурашки. Он продолжил: — У местных девчонок нет за душой ни одного лишнего шиллинга на корсеты. Уж поверь мне — я столько животов разрезал на своем веку! И не вздумай меня сердить.
Я промолчала, не зная, что ответить.
К тому же мне было до смерти страшно.
Пугающую атмосферу, созданную Здоровяком, испортил его хлипкий напарник:
— Ты смотри осторожней, приятель, сам не взбеси Шерлока’Олмса-то. А то я слышал, с ним шутки плохи!
Здоровяк повернулся к нему и угрожающе прошипел:
— Я буду шутить с кем хочу. Я пошел спать. А ты охраняй этих двоих.
— Так и собирался сделать, — пробормотал Писклявый, дождавшись, пока его подельник вылезет из трюма.
Наш тощий сторож прислонился спиной к лестнице и уставился на нас. В его маленьких глазках плескалась злоба, и он походил на уличного барбоса.
— Кто вы такой? — требовательно спросила я.
Негодяй ухмыльнулся, и даже в тусклом свете масляной лампы было заметно, что нескольких желтых зубов у него не хватает.
—
