Энола Холмс и маркиз в мышеловке - Нэнси Спрингер
Она ползла по тротуару на четвереньках, волоча за собой босые ноги.
Я резко остановилась, словно громом пораженная, и уставилась на старуху в одном лишь рваном изношенном платье, которое почти не скрывало ее наготы — белья на несчастной не было. На лысой голове не было даже тряпки, зато ее покрывали жуткие язвы. Я чуть не вскрикнула, но вовремя сдержалась. Старуха, со скоростью улитки переползающая дорогу, безразлично взглянула на меня, и я увидела бледные, как крыжовник, глаза...
Зря я задержалась. За мной послышались тяжелые шаги.
Я ринулась вперед, но было слишком поздно. Преследователь настиг меня и впился в предплечье железной хваткой. Я хотела закричать, но твердая как сталь ладонь накрыла мне рот. У самого уха прогудел низкий голос:
— Шевельнешься или пискнешь — убью.
Я застыла от ужаса и всмотрелась в темноту, широко распахнув глаза. Я не могла сдвинуться с места и еле дышала. Крепкая рука преследователя обхватила меня за плечи, сильно их сжав, и я ударилась спиной обо что-то твердое; я бы подумала, что это каменная стена, если бы не знала, что за мной стоит человек. Он убрал руку от моих губ, но с них не успело слететь ни звука. В сумраке я разглядела нечто длинное и блестящее, похожее на осколок льда. Лезвие ножа.
Мне удалось различить и кулак, стиснувший рукоятку.
Он был облачен в лайковую перчатку коричневато-желтого цвета.
— Где он?! — последовал грозный вопрос.
Что? Где кто? Я не могла вымолвить ни слова.
— Где лорд Тьюксбери?!
Ничего не понимаю. Почему незнакомец из Лондона расспрашивает меня о сбежавшем мальчике? И откуда он узнал, что я приехала из Бельвидера?
Тут мне вспомнилось лицо за стеклянной дверью в вагоне поезда.
— Последний раз спрашиваю, — прошипел негодяй, — где виконт Тьюксбери, маркиз Бэйзилвезерский?!
Время перевалило за полночь. В тавернах все еще гремели пьяные крики, сдобренные элем, и непристойные нескладные песни, но на мощенных булыжником мостовых и тротуарах не было ни души. По крайней мере там, где их освещали фонари. В тени мог скрываться кто угодно. И на помощь в этом богом забытом месте надеяться не приходилось.
— Я... э-э... — пробормотала я. — Понятия не имею.
Под подбородком у меня скользнул нож, и сквозь высокий воротник я почувствовала, как он прижимается к моему горлу. Я нервно сглотнула и закрыла глаза.
— Мы тут не в игры играем, — предупредил мой захватчик. — Ты же к нему сейчас идешь. Где он?!
— Вы ошибаетесь. — Я старалась отвечать спокойно, но голос у меня дрожал. — Вас ввели в кошмарное заблуждение. Мне ничего не известно о...
— Лгунья!
Я буквально ощутила, как в нем возрастает жажда убийства. Он резанул ножом по моему воротнику, но лезвие скользнуло по пластинке из китового уса. Я поняла, что оказалась на волосок от смерти, и, закричав, принялась извиваться, пытаясь вырваться из захвата, и размахивать саквояжем. Тот попал негодяю по лицу и отлетел в сторону. Незнакомец выругался, и хватка ослабла, но спастись все равно не удалось. Лезвие вонзилось мне в бок и попало в корсет. Вскоре последовал второй слепой удар в надежде угодить в плоть. Нож разрезал платье, оставив в нем большую неаккуратную дыру. В тот же момент я наконец высвободилась и побежала прочь.
— Помогите! Кто-нибудь, спасите меня! — кричала я в темноту, убегая со всех ног сама не зная куда.
— Сюда, мэм, — позвал высокий, писклявый мужской голос.
Все-таки мой зов услышали! Я чуть не всхлипнула от облегчения и повернула в тесный переулок между домами, пропахший дегтем.
— За мной, — приказал незнакомец и, взяв меня за локоть худой кистью, повел по извилистому пути к мерцающей в ночи реке. Там он помог мне забраться на узкие мостки, и они задрожали у нас под ногами.
Интуиция подсказала мне, что лучше повернуть назад, и сердце забилось быстрее прежнего.
— Куда мы идем? — прошептала я.
— Делай что тебе велено и помалкивай, — ответил мой проводник, и не успела я и глазом моргнуть, неожиданно заломив мне руку за спину, подтолкнул меня вперед, к неизвестной цели.
— Пустите!
Я вжалась каблуками в доски, и вместо страха на меня нахлынул гнев. Меня чуть не покалечили, пригрозили ножом, саквояж потерян, платье испорчено, планы рухнули, теперь еще и спаситель оказался неприятелем. Я вышла из себя.
— Прекрати, негодяй! — как можно громче завопила я.
— Придержи язык!
Он болезненно скрутил мне руку и толкнул вперед. Я чуть не упала, но кричать не прекратила:
— Черт! Не трогайте меня!
Вдруг по правому уху мне приложили чем-то тяжелым, и я рухнула в темноту.
Мне не хочется говорить, что я упала в обморок. Я никогда не теряла сознание — и надеюсь не терять его впредь. Скажем так — какое-то время я пребывала в небытии.
А потом, когда открыла глаза, обнаружила, что полулежу на неудобном дощатом полу, запястья связаны, лодыжки тоже стянуты грубой пеньковой веревкой.
С низкого потолка из необработанной древесины свисала масляная лампа, от которой исходило слабое свечение и удушающее амбре. У ног мерцала вода цвета скипидара, и ее окружали камни — как бы пародия на мою любимую лощину в лесу у Фернделл-холла. Пол подо мной качался. Голова кружилась. Я закрыла глаза и стала дожидаться, пока отступит тошнота.
Но ничего не менялось. То есть пол все так же ходил ходуном. Я заметила, что с меня сняли шляпу — вероятно, опасались, как бы я не пустила в ход острые булавки. Теперь, защищенная лишь спутанными волосами, голова казалась невыносимо голой и качалась в такт полу, но в остальном я чувствовала себя не так уж и плохо.
Тут я поняла, что лежу в подвале лодки.
Точнее, в трюме. Так это называется. В баржах и кораблях я не разбиралась, но на гребной лодке мне плавать приходилось, и я узнала это легкое покачивание привязанного к причалу небольшого судна. Потолок, с которого свисала масляная лампа, разделял трюм с палубой. Мерзкая лужа у моих ног носила название «трюмная вода», а камни, вероятно, были «балластом».
Я открыла глаза и вгляделась в полумрак, изучая свою загадочную тюрьму. Как оказалось, в нее заключили не одну меня.
У противоположной стены сидел связанный по рукам и ногам мальчик.
И смотрел на меня.
Сердитое лицо. Темные глаза. Грубая челюсть.
Дешевая одежда не по
