Андрей Трушкин - Мой непутевый дедушка
Набив его для полноты картины своей школьной сумкой, старым свитером, продуктами из холодильника и одноместной папаниной палаткой, Васька поставил его к дверям.
Теперь самое главное — сочинить психологически достоверную записку.
«Мама, папа», — вывел он на листке бумаги в клеточку, но эта фраза показалась ему немного напыщенной — было такое ощущение, что он сейчас будет просить благословения венчаться в церкви на незаконнорожденной девушке.
«Мам, пап, — наконец выбрал он новый вариант, — я уехал с классом на Оку — там будет проводиться олимпиада по географии, и нас выдвинули в ней участвовать. Вернемся через пять дней. Не скучайте! Вася».
Васька еще раз критически обозрел свое послание. Это «не скучайте» ему активно не понравилось — казалось, что он прощается с родителями надолго и, кроме того, пытается их ободрить, чувствуя за собой какую-то вину.
Никакого ощущения чувства вины в записке не должно было быть, и потому пришлось Ваське еще раз настрочить выверенный текст.
Прижав листочек сахарницей на кухонном столе, Васька закинул на плечи рюкзак и вышел на улицу.
Ему следовало поторопиться — время встречи поджимало. Поэтому Васька не стал ждать автобуса, благоразумно решив отмахать три остановки до метро на своих двух, но зато не нервничать, чем топтаться на углу, высматривая — где же застрял битком набитый народом автобус?
Васька опоздал к месту встречи ровно на две минуты. Он быстро обежал станцию, но Игоря нигде не увидел.
Неужели он его не дождался? Не может быть, чтобы он был таким пунктуальным — даже английскую королеву ждут пятнадцать минут…
Опасения Васьки оказались напрасными — Игорь, взлохмаченный и бледный, приехал на следующем, после Васькиного, электропоезде.
– Давай отойдем в сторонку, — взял он Ваську под локоть и потащил в ту сторону станции, которая оканчивалась тупиком.
– В Ташкент надо лететь ближайшим рейсом, — наклонился он над Васькиным ухом. — Я уже почти собирался выходить из дома, вдруг слышу — телефон трезвонит. Кто-то пытается достучаться по междугородному. Сначала не знал, слушать или нет — дед никаких инструкций мне отдать не успел. Ладно, думаю, возьму на свой страх и риск — вдруг что серьезное?
Так оно и оказалось. Только я трубку снял, кто-то говорит: «Валентин Борисович, ваш друг в опасности». И тут же сигнал прервался. То ли человек сам трубку бросил, то ли его от линии отсоединили…
Васька, чтобы прогнать нехорошее, сосущее предчувствие беды, два раза глубоко вздохнул. Потом он поудобнее устроил рюкзак на плече:
– Ну, чего мы тогда стоим? Надо двигать. В какой аэропорт — «Домодедово» или «Внуково»?
– «Домодедово», — подхватил с пола свою сумку Игорь. — Только ты тут при чем?
– Есть у меня паспорт, не беспокойся, — обернулся к нему Васька. — Все будет в порядке.
– Брат? — спросил после секундного раздумья Игорь.
– Соображаешь, — хмыкнул Васька.
Электричка тащилась до поселка Домодедово, рядом с которым и был расположен аэропорт, ужасно медленно.
А усидеть на месте, когда разворачивались такие события, было чрезвычайно трудно. Тем более, когда тебя постоянно донимают ходячие торговцы, пытающиеся тебе впарить то катушки ниток, то книжки по тибетской медицине, то лазерные ножи для мясорубок.
Наконец, один из продавцов — особенно настырный, который вещал в вагоне про свою прессу целых пять минут, доконал Ваську, и он купил у него газету — не для того, чтобы ее читать, а для того, чтобы этот парень отвязался от него в частности и от всего вагона в целом…
Серое, неприветливое здание аэропорта не могли оживить даже веселые солнечные зайчики, разлетающиеся кругом от распахивающих свои дверцы такси. Внутри, в самом здании, царила сутолока и бестолковщина.
Пытаясь перекричать гул толпы, что-то втолковывали своим клиентам продавцы коммерческих палаток, трещали табло, выводя на своих поверхностях новую информацию, что-то вещали о задержанном рейсе…
Игорь побежал выяснять, где можно сдать билет Валентина Борисовича и есть ли места на ближайший рейс до Ташкента для Васьки.
Васька тем временем поглядывал по сторонам.
Ему еще никогда не приходилось бывать в аэропорту (поездка на море в трехлетнем возрасте была, конечно, не в счет).
Было удивительно думать, что через час-другой десятки людей, что покорно двигают чемоданы к стойкам регистрации, окажутся в разных концах страны: одни — на Дальнем Востоке, другие — на Севере, третьи — в Сибири. Что такое возможно, Васька знал твердо, однако поверить в это по-настоящему было сложно.
Васька настолько задумался, что не сразу смог среагировать на то, что он увидел. Далеко в толпе, у прилавка бистро, вдруг мелькнула шляпа и фигура, показавшаяся Ваське страшно знакомой. Васька прищурился, чтобы получше разглядеть — действительно ли он видел Лысого, он же Объект, или ему почудилось. Но ему помешал Игорь.
– Бегом к кассам! — поволок он его сквозь поток туристов, шествовавших гуськом, словно новорожденные утята, за своим гидом. — Как раз сейчас сдадим один билет и купим другой — для тебя!
Покупка билета прошла без осложнений. Операционистка скучающим взглядом пробежала по страничке паспорта, занесла в свою персоналку нужные ей сведения и через три минуты выкинула в окошечко Васькин билет.
Переволноваться Ваське пришлось во время проведения, досмотра. Благополучно миновав арку металлодетектора, Васька увидал, что одного из милиционеров, смотрящих в экран рентгеноскопа, заинтересовал его рюкзак.
Милиционер снял его с конвейера, подвозящего вещи на «просвечивание», и развязал тесемки. Из темного чрева он извлек школьную сумку Васьки и с удивлением стал рассматривать учебники, тетради и дневник.
– Не понял, — уставился он на Ваську совиными, желто-серыми глазами.
– В лагерь труда и отдыха едем, — тут же стал вдохновенно врать Васька, — вожатыми. Вот свои старые школьные конспекты взял — олимпиаду по географии проводить.
– А-а, — ухмыльнулся милиционер, — а я уж думаю: зачем это в Ташкенте парню дневник московской школы?
До трапа аэробуса Васька и Игорь добрались без приключений. Они нашли свои места и со вздохом облегчения рухнули в кресла. Вскоре самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу, и стюардесса попросила пассажиров пристегнуть привязные ремни.
Как можно пристегивать привязные ремни, Васька не понял, но приказу подчинился.
Самолет мелко затрясся, будто от беззвучного смеха.
Васька смотрел в иллюминатор, как вдруг невидимый музыкант сильно и уверенно ударил смычком по струнам скрипки. Он сыграл тончайшие звуки, такие, что последующая тишина казалась их продолжением, и тут Васька почувствовал, как целый оркестр застыл на мгновение с поднятыми смычками, смычки плавно опустились вниз, и невиданной силы и красоты аккорд впился ему в сердце, и музыка, как ласточка, стремительными, непредсказуемыми пассажами стала уходить выше, выше… — самолет взлетел.
За иллюминаторами уже была белая вата облаков, подсвеченная рассеянным спокойным солнцем, когда к Ваське подвезли на тележке прохладительные напитки.
Но он уже спал.
Васька, как и все, сказал стюардессе — до свидания! — и, блаженно улыбаясь, спустился вниз по шаткому трапу. В Ташкенте было раннее утро. Теплый ветер приласкал Ваську. Очарованный этой теплынью, ярким кругом солнца на горизонте, нежно-белесым небом, он шел вперед по летному полю, далеко оторвавшись от толпы, которая стояла, ожидая автобус, продрался через плотный ряд ожидающих и на вопрос — какой номер рейса прибывшего самолета — ответил невпопад: из Москвы.
Все это длинное, удивительное, будто сказки Шахерезады, утро он засматривался на все и удивлялся всему. Он вместе с Игорем шел от аэропорта, видел, как просыпались на газонах цыганки в разноцветных юбках, они лениво взглянули на него и снова прикрыли глаза ресницами, вяло, спросонок переговариваясь на своем тарабарском языке; он шел дальше и глядел на машину, похожую на слона, машина выпускала из головы вниз две сильные, белые, будто бивни, струи воды и скребла под собой тротуар, от этого остро и приятно пахло пылью; он же шел мимо просыпающегося квартала: слышал позывные «Маяка» в чьей-то квартире, видел старух в длинных ситцевых платьях, собравшихся у магазина «Сут — Молоко». Звонко мигающий светофор и мягкий шорох колес пока немногих машин настораживал его; благодушные, хоть и непроспавшиеся собаки и хитрые кошки, что сидели у отдушин подвалов, забавляли его; он шел и замечал, как солнце трогает пока еще добрыми, нежгучими лучами верхушки деревьев; а на железнодорожном вокзале, куда они завернули перекусить и позвонить какому-то Тахиру — другу Игоря, он забыл и о еде, и обо всем на свете, стоило только поднять голову вверх, к потолку, а там причудливыми цветными змеями мастерами был сплетен дивный узор, захватывающая красота: одна только роза там то разбухала бутоном, то складывалась в радужный поясок, то вырывалась углами, то снова закруглялась, выпрямлялась, извивалась, и он все разглядывал этот узор, пока сильной болью не свело шею; и когда они двинулись дальше, ему стало казаться, что глаза его стали больше и зорче, что он стал видеть гораздо глубже и ярче, и он со страхом и замиранием в груди вертел головой по сторонам, боясь упустить, не увидеть что-то важное в этой волшебной стране.
